В одном говорилось:
«Сегодня решили мы отдохнуть от всяких работ. Провел я почти весь день в нашей единственной комнате, писал письма, смотрел в окно. Но как уныло все, что я вижу здесь перед собой! Впереди перед носом торчит голая закругленная скала, будто исполинская печеная груша, которую надкусил какой-то великан и с отвращением бросил на склон нашей горы. Перед скалой скотный двор, огромная навозная куча… А еще далее – грязная лужа, в которой барахтаются утки. В довершение всего, петух почему-то сегодня все время орет, не дает возможности сосредоточиться. И все это всегда одно и то же, каждый день!..»
А другой пишет:
«Мы дали себе слово сегодня не работать по случаю праздника. Конечно, могли бы отправиться в церковь. По забавной рассеянности, вчера я во время работы наступил на перевернутые грабли и ранил палец, который сегодня опух и даже стреляет. Слава Богу, что повредил только один палец, а не два. А еще хуже было бы, если бы случайно попал граблями в глаз! Предлагал приятелю пойти в церковь без меня, но он один не желает. Зато как чудесно мне сидеть с перевязанной ногой у окна, отдыхать и наслаждаться видом! Далеко впереди – скалистые горы, зеленая равнина под ними, река в прихотливых излучинах. Уютный дворик под окном, с цветами, со свежей травой… Как чудесен Божий мир! И какое, действительно, благо – видеть этот мир, слышать его, осязать!..»
– Что за странность! – подумал отец Михаил, перечитывая оба письма. – Ну, конечно, настроение – разное. Это дело характера. Но почему вид из окна единственной комнаты различный? В одном письме – лужа, в другом – река. В одном – близкая скала, в другом – далекие горы. В одном – куча навоза, в другом – цветы…
Запомнилось это противоречие батюшке. И, вот, через несколько недель получает он от этих фермеров приглашение приехать к ним совершить молебен по случаю именин. Согласно предложению, до ближайшей деревушки доедет отец Михаил в автокаре, а затем приятели сами повезут его в повозке, нанятой у одного из соседей-крестьян.
Отправился отец Михаил в путешествие. Встретили его друзья в деревне, усадили в повозку, поехали.
– Осторожно, батюшка, – с тревогой говорит один. – Держитесь за перекладину, а то здесь после грозы появились ухабы. Ужас, что за дорога!
А другой протягивает вбок руку, восторженно прерывает:
– А вид-то у нас какой, батюшка, а? Поглядите! Вам нравится?
Прибыли на ферму. Слезли с повозки у ворот, стали входить внутрь.
– А у вас много цветов! – одобрительно произнес отец Михаил. – И красиво как устроен вход: длинный свод из вьющихся роз.
– Да, ничего себе, – сказал один. – Только осторожней, батюшка. Не уколитесь. Розы разрослись, мы их никак не соберемся подрезать. А шипы на них – как зубы у крокодилов. Этакая ирония в мире: даже на прекрасных розах, и то растут отвратительные шипы!
– Ну, ну, не ропщи, – весело возразил другой. – Никакой иронии нет. Слава Богу, что даже среди шипов растут иногда розы. Идемте, батюшка.
Подошли к домику. Домик маленький, чистенький. Вспомнил отец Михаил письма приятелей, в которых они изображали вид из окна. Вошел в комнату, хотел посмотреть, каков вид на самом деле.
И увидел, что комната большая, и что в ней не одно окно, а два, с противоположных сторон: одно выходит на черный двор; другое – на обрыв, обращенный к живописной долине.
– Так вот что, – облегченно пробормотал отец Михаил. – Теперь понимаю. Значит, у вас два окна?
– Да, батюшка. Два. А что? Комната, ведь очень просторная. Вот, это окно мое. А то – его. Там меньше дует, ему больше нравится. И у каждого из нас тут свой уголок, свой столик, свои полки…
– Так, так.
Отец Михаил смолк, вздохнул. И добавил задумчиво:
– Вообще, каждый сам себе выбирает окно, через которое смотрит на мир.
«Православная Русь», Джорданвилль, 15-28 сентября 1949, № 18 (446), с. 6-8.
Кара или испытание?
Это всегда так: где больше действия святости, там больше противодействия дьявола.
Воссияет где-либо источник Божьего света, – и бесы стекаются, чтобы заслонить собой сияние лучей. Зазвучит где-нибудь Божье слово, – и бесы шумно призывают ко лжи, чтобы заглушить звучание правды.
Вот почему труден путь праведника и почему легка дорога к падению. Человек, отдавшийся добровольно греху, не встречает препятствий, ибо Господь, даровавший духу свободу, не насилует человеческой воли. Сатана же для совращения прилагает все силы. Земная жизнь падшего легка и приятна, все удается ему. Ни один бес не устроит засады, не раскинет сетей. Для воинства тьмы такой человек – свой.
Но где душа, не утерявшая Бога, движется к правде, где зрение направлено к благости света, слух насторожен к благости слова, – там всюду на пути преграды и трудности. Мосты через соблазны разрушены, под усталыми ногами – нагроможденные камни и тернии. И зрение обманывается величием миражей, и слух заполняется нашептыванием обманных речей.
Всякое совершенствование есть преодоление мировой тьмы. Тьмы воинствующей, сопротивляющейся. Потому совершенствование всегда – страдание и труд. Но в земной жизни людям нет видимой награды за это. Дьявол за сопротивление преследует лишениями, бедствиями; для искушения создает благоденствие падших.
А Господь земным благоденствием не может всегда вознаградить праведника: иначе была бы тогда добродетель не божественной ценностью, а прибыльным товаром на жизненном рынке.
Снуют бесы вокруг каждого человека, избравшего благостный путь. Легионы их – вокруг народов, не утерявших дыхания Духа Святого. Сонм их – вокруг Церкви Христовой, величайшего их врага во вселенной.
Видит Господь козни их и не гонит прочь, разрешает натиск на своих верных детей. Разрешает, так как нет истинного совершенства без преодолений, без труда, без страданий.
Потому и жива вечно своей славой земля Уц[533]. Испытание праведника, временно отданного Богом во власть Сатане, – пример на земле всем верующим. Пример отельным людям, народам и Церкви.
Часто горестная мысль охватывает наше сознание:
– Неужели, действительно, Господь покарал за грехи Россию?
И если так, то почему только ее?
Была она грешна, да. Но разве остальные народы ходили перед Богом подобно Еноху?
Разве теперь, после долгих блужданий по миру, мы не знаем печальной правды об их истинном лике?
И все же восстановились они в большинстве своем после всех потрясений, продолжают обычную мирную жизнь. Свобода веет у них над трудом хлебопашца, над мыслью ученого, над молитвою верующего. Каждый находит достойное применение своим силам и склонностям.
А мы, Русь православная, – в рабстве, под гнетом, в жалком рассеянии. Нет восстановления развалин, нет мира, нет дома. Проклятием пронизан труд над родною землею, позорно скована мысль, изувечена совесть.
И даже молитва нередко осквернена презренным лукавством. Открыто разрешена не рабам Божьим, а рабам человеческим. Не слугам Господа, а прислуге господ.
Насыщенные горечью, напоенные полынью, видим мы все это отсюда, из невольного вавилонского плена. Вспоминаем слезы пророка:
«Сором и мерзостью, Господи, сделал ты нас среди народов. Для чего совсем забываешь нас, оставляешь на долгое время?»
Но вера в справедливость говорит: нет, это не кара. Не кара весов земных судей. Это – испытание преданности Божьему Духу. Вновь вызванная к бытию страна Уц, просиявшая в веках величием Иова.
Много друзей было у этого справедливого, богобоязненного, в дни его благоденствия. Но ни об Елифазе, ни о Вилдаде, ни о Софаре не спросил ничего Господь Сатану; а спросил: «Обратил ли ты внимание на раба Моего Иова?»[534] Знал Всевышний, что коснулся бы дьявол всего того, что было у Елифаза или Вилдада, не благословили бы они имя Божье. Не выдержали бы.
Страдает в тяжкой болезни, лишенный земных радостей, русский народ. Слышит вокруг речи бывших друзей. Один сожалеет, другой чванится, третий радуется, что сам безгрешен, не заслужил наказания.
И никто из них не догадывается, что если бы была это действительно кара, а не купель очищения, то прежде всего претерпели бы кару они – Вилдады, Софары. И было бы это не проказой, а всеобщим содомским провалом в будущее Мертвое море.
А наш страдалец, в ответ на все муки, не отрекается от любви к Господу. Уходит в тайники, в подземелья для молитвенной встречи с Творцом. На берегах чужих рек превращает темные подвалы, конюшни в светлые храмы: как никогда раньше славит имя Господне.
И потому верим мы, что впереди перед нами – не мертвое море, а живой океан. И не провал на мертвое дно, а возрожденная жизнь на освященной страданием земле.
«Русская мысль», Париж, 5 октября 1949, приложение к № 177 «Слово церкви», с. 1.
Священный меч
Никогда, кажется, человеческий род не был так насыщен злобой и ненавистью, как в наше время.
И что жутко – злобой нередко охватывается не только все преступное и темное в мире, но и многое светлое, благостное, что выступает на защиту божеской правды.
С отчаянием говорит сам себе человек богобоязненный, миролюбивый:
– Смертный грех – гнев. Но как оставаться безгневным при виде окружающей мерзости? Тяжкий грех перед Христом – ненависть к людям. Но как не ненавидеть врагов Божьих? Создана для мира душа моя – и воспаляется гневом. Желает только любить – и жестоко ненавидит. Призвана благословлять каждое дыхание, каждую песчинку, каждый цветок… И принуждена проклинать.
Чувствует миролюбивый человек усталость души от непрестанного возмущения злом, потускнение любви к людям от постоянных обличений и ненависти. И приходит в смятение, пытая свою глубинную совесть:
– Где же предел допустимого, чтобы при защите света и истины самому не оказаться в стане тьмы и неправды?