бляться?
– А может быть… – начал я.
– Нет, нет. Ничего не может быть. Ведь что такое пост? Это не только воздержанье в еде. Это воздержанье во всем. В еде всегда можно схитрить: вкусное скоромное заменить вкусным постным – вот и словчился. А настоящий пост – не то. Его нужно понимать глубже. Хочется сладкого, хотя и постного? Нет, шалишь. Хочется пойти в гости, почесать язык? Сиди, не рыпайся. Хочется в кинематограф посмотреть фильм про Скарлет или про Флика, говорят – поставлены замечательно! Подожди до второй половины апреля. И вообще, чтобы верно исполнять пост, следует избегать всего того, что доставляет тебе удовольствие. Тогда будет смысл. Вот, вам приятно писать? Бросьте. Приятно видеть друзей? Не встречайтесь. Самоанализ во время поста – это самое главное. А кто самоанализом теперь занимается? Вера Петровна, например, задумывалась, как следует когда-нибудь над молитвой Ефрема Сирина: «Господи и Владыко живота моего»? Даю голову на отсеченье, что нет! Вот! Возьмем, дух праздности. Куда ей понадобилось в два часа уходить? Магазины еще закрыты, все знакомые на работе… Значит, куда можно пойти? Разве только к Софье Сергеевне? А воображаю, что друг другу они теперь рассказывают! Может быть и меня мимоходом продергивают. Да и вас тоже: гордец, мол, воображает, будто он Толстой или сам Достоевский. Но я, слава Богу, не такова. Может быть, это и чересчур, может быть я к себе слишком строга, но я всегда свои недостатки анализирую, всегда себя осуждаю. Взять хотя бы этот дух праздности…
– А разве…
– Не перебивайте, пожалуйста. Праздности я не переношу. Всегда что-нибудь делаю, или вчерашний обед мужу разогреваю, или письмо пишу, или сижу возле печки, внимательно слежу за тем, как булькает борщ. А если, бывает, вдруг потянет меня на кровать – вздремнуть или книжку прочесть, тогда я с собой прямо неумолима. – Нет, – говорю, ы– не бывать этому! Не допущу праздности! – Вскакиваю с постели, на голову – шляпку, в руки – сумку и – вон из дому. На улицу выйду, с соседкой-француженкой поговорю, проходящих детей останавливаю, про уроки расспрашиваю… Куда-нибудь по делу отправлюсь – о чьем-нибудь здоровье узнать, поклон передать. И так целый день в борьбе, в самоусовершенствовании. Зато какое удовлетворение на ночь, когда ложусь спать! Все сделано, все совершено. Можно заснуть со спокойной совестью. Ну, а что касается любоначалия…
– А вы…
– Погодите, погодите. Что касается любоначалия, то, действительно, может быть, есть маленький грех. Люблю иногда покомандовать. Да и какой человек не стремится проявить свою власть, хоть над кем-нибудь, хоть на какой-нибудь срок? Все люди, по-моему, рождаются генералами. Вот, мужа своего, например, я держу в большой строгости. Руковожу. Но как же иначе? Пропал бы человек без меня. С его характером все сразу бы его ободрали как липку, совершенно голым остался бы. Но во время поста, чтобы себя побороть, я все-таки даю иногда ему кое-какую свободу: пусть попробует пожить без меня, посмотрим, что выйдет! Уйду на весь день, а он придет домой с работы – плита холодная, обеда нет, ничто не убрано. Вот, пусть и ценит, голубчик, каково жить на свободе. Или упрекают меня, будто в приходском совете я веду себя, как диктатор. Но разве вы не знаете, какая Божья коровка наш батюшка? Оставь его одного, он и сам погибнет, и Церковь Христову погубит. Служит с ошибками, не вовремя иногда Царские врата открывает. А хор распустил так, что страшно становится. Регент хоть Стеньку Разина в церкви затянет, и то батюшка не возразит…
– Ну, а…
– Ах, Господи! Не путайте. Что за страсть перебивать? Вот празднословие! Празднословие – это, действительно, порок русских людей! Слова никому сказать не дадут, все хотят говорить сами. Могу смело сказать: в праздности я иногда согрешаю, в унынии – тоже, в любоначалии – да. Но в празднословии, это вы уже оставьте. Чиста! Пост, не пост, праздник, не праздник, а из меня иногда даже нужного слова не выжмешь. Сижу – молчу. Сижу – молчу. Углубляюсь. А как-то раз с мужем поссорилась – так знаете, сколько дней с ним не разговаривала? Восемь! Он меня спрашивает, я не отвечаю. Она бранится, я – ни слова. Он наконец орет… кричит, что я самодурка, злючка… А я – в рот воды набрала. Молчу, молчу, затем, вдруг, как схвачу со стола блюдо, да как трахну его об пол – так картофель по всей нашей комнате и разбежался. Помню, где-то у какого-то святителя сказано, что молчание не только углубляет, но и освящает душу особым огнем. Так это действительно. Я пробовала. Только разве можно в этом направлении как следует над собою работать, когда кругом все болтуны? Сядешь настроишься, и вдруг точно нарочно какая-нибудь из знакомых явится, начнет трещать, как сорока. Говорит, говорит, слова вставить не даст. Вы что? Опять что-то хотите сказать? Должно быть, не нравится тема, если схватились за голову? Ну, хорошо. Поговорим о другом. Вот, расскажу вам, что у меня произошло с Николаем Васильевичем на именинах у Кошкиных…
«Россия», Нью-Йорк, 7 марта 1950, № 4331, с. 3.
Примечания к жизни
1. Из опыта последних войн: С тех пор как человек завоевал воздух, ему гораздо труднее стало дышать.
2. Неуживчивым людям, чтобы сблизиться друг с другом, необходимо найти общего врага.
3. Равнодушные к религии социалисты, оказавшиеся в борьбе с большевиками невольными союзниками христианского мира, могут выставить лозунг:
– Хоть с Богом, но против большевиков!
4. Кто делает в своей жизни много добра и, наконец, подсчитает затраченное, подведет итоги оставшемуся и скажет: «довольно с меня», тот утеряет всякое расположение Господа.
Ибо Господь считается со всеми человеческими действиями, кроме арифметических.
5. Истинное уравнение женщины с мужчиной может дать только христианство:
Женщин оно делает более стойкими, мужественными; мужчин – более мягкими, женственными.
6. Философ, утерявший в своих отвлеченных умствованиях всякое дыхание жизни, – это самоубийца, повесившийся на древе познания.
7. Чтобы удостовериться в том, как Бог чудесно хранит человека, достаточно посмотреть на мчащиеся вокруг нас автомобили.
Как сравнительно мало людей при этой скорости гибнет. И как много тех, которые чуть-чуть не погибли.
Вот это «чуть-чуть» и есть Промысел Божий.
8. Странная беспечность среди многих христиан:
Переезжая на жительство куда-нибудь в Парагвай или в Бразилию, они по различным источникам заранее знакомятся с этими странами: с их географией, населением, флорой, фауной, с общими условиями жизни. Прилежно изучают также язык.
И все это – только для нескольких десятков лет существования.
А для перехода в иной мир редко кто затрачивает труд на ознакомление с источниками, трактующими о вечной будущей жизни.
9. Подавая милостыню нищим, не следует предварительно слишком долго обдумывать: кто из них действительно несчастен, а кто просто мошенник.
Иначе легко из благотворителя превратиться в судебного следователя.
10. Очень мало теперь людей, у которых сильно развито чувство долга.
Гораздо больше таких, у которых сильно развито чувство займа.
«Русская мысль», Париж, приложение к № 237 «Слово церкви», 3 мая 1950, с. 2.
Бобо
Знакомая русская дама рассказывала мне, как недавно она пробовала поступить гувернанткой в одну богатую иностранную семью.
Прочла объявление, взвесила все обстоятельства; решила, что языки этих иностранцев знает достаточно хорошо, чтобы смотреть за детьми, – и отправилась.
Позвонила. Дверь открыл мальчуган лет восьми.
– Мадам дома? – с улыбкой спросила она. – Скажи, милое дитя, что пришла гувернантка.
– Ступай к дьяволу, – коротко, но решительно ответило милое дитя.
– То есть как к дьяволу? Что с тобой, мой маленький? Я по делу. Погоди… Чего ты толкаешься?
– Уходи, пока не попробовала моего бокса!
На легкое замешательство в дверях, из внутренних покоев показалась хозяйка, молодая элегантная дама. Нежно обняв и отстранив от гостьи своего сына, она слегка его пожурила за то, что он вышел открывать дверь вместо горничной, затем спросила посетительницу, что ей надо, и отправилась вместе с нею в гостиную.
Мальчуган двинулся за ними, проделывая по пути странные па какого-то зловещего танца.
– Мне, собственно говоря, нужна не воспитательница, а только наблюдательница за психологией моих детей, – заявила хозяйка, сообщив предварительно условия оплаты труда. – Я считаю, что их не нужно ни к чему принуждать. Ошибаясь в своем поведении, они сами постепенно будут приходит к заключению, что ими сделано хорошо, а что плохо. Роль воспитательницы должна состоять только в том, чтобы помочь ребенку легче сделать из ошибок нужные логические выводы. Вот, Бобо у меня старший, – любовно добавила она, притягивая в свои объятия сына, который в ответ со всего размаху ударил каблуком башмака по ноге матери.
– Он… Ой-ой-ой, как болит… Он – дитя очень впечатлительное, вдумчивое, ум у него замечательно пытливый, не по возрасту… Простите, я разотру немного ногу… Он все замечательно быстро схватывает, а кроме того, обладает исключительно нежным сердцем. Вам с ним будет так легко и приятно. Тебе, Бобо, нравится мадам, неправда ли?
– Она дура, – ответил Бобо. И, отойдя в сторону, внезапно вскочил верхом на стул и с победным гиканьем стал скользить по паркету, подхлестывая себя рукой сзади.
– Ах, чудак, чудак, – весело рассмеялась мамаша. – Вы, пожалуйста, не обращайте внимания. Это у него от излишней застенчивости. Он вообще чрезвычайно скромный ребенок. А что касается остальных моих детей, то я их сейчас вам покажу. Надеюсь, вы будете потрясены от восторга. Бобо, а что ты там делаешь?
Вопрос этот был, однако, излишним. То, что делал Бобо, было явственно видно: он схватил с письменного столика чернильницу, прицелился и со сладострастным рычанием бросил ее в гостью. Чернильница пролетела мимо уха и ударилась о стенку, залив чернилами обои и пол.