Сказав это, король повернул лошадь к ущелью, за ним тронулись и его спутники. Они остановились там, где тот первый горец, которого они встретили, указал им польскую границу.
Прошло четверть часа, полчаса, наконец, час.
— Обратите внимание, — сказал вдруг воевода ленчицкий, — зарево стало меньше.
— Гаснет, заметно гаснет! — ответило несколько голосов.
— Это хороший знак, — заметил король.
— Я поеду вперед, захватив с собой несколько человек, — сказал Тизенгауз. — Мы остановимся в версте отсюда, и, если шведы подойдут, мы задержим их, пока не погибнем. Во всяком случае, вы успеете подумать о безопасности его величества.
— Оставайся с нами, я запрещаю тебе ехать, — сказал король.
Тизенгауз ответил:
— Ваше величество, велите расстрелять меня потом за непослушание, но я поеду, ибо вы в опасности.
И, созвав несколько солдат, на которых можно было положиться в опасную минуту, он тронулся вперед.
Они остановились у другого конца ущелья, где оно выходило в долину, и стояли тихо с ружьями наготове, прислушиваясь к малейшему шелесту.
Долгое время все было тихо, наконец вдали послышался скрип снега под конскими копытами.
— Едут, — шепнул один из солдат.
— Их немного, всего несколько лошадей, — ответил другой. — Пан Бабинич возвращается.
В нескольких десятках шагов в темноте показались какие-то люди.
— Кто там? — крикнул Тизенгауз.
— Свои, не стрелять! — раздался голос Кмицица.
В ту же минуту появился он сам и, не узнав Тизенгауза в темноте, спросил:
— А где король?
— Там, в другом конце ущелья, — ответил Тизенгауз, успокоившись.
— Кто говорит, не могу разглядеть?
— Тизенгауз. А что это вы везете с собой?
Сказав это, он указал на какой-то большой темный предмет, который висел у Кмицица поперек седла.
Но пан Андрей ничего не ответил и проехал мимо. Подъехав к королевской свите, он узнал короля, так как за ущельем было гораздо светлее, и воскликнул:
— Ваше величество, дорога свободна!
— Шведов нет в Живце?
— Ушли к Вадовицам. Это был немецкий наемный отряд. Вот, здесь есть один, вы сами его, ваше величество, расспросите.
И вдруг пан Андрей сбросил с седла на землю тот предмет, который он Держал перед собой, и в ночной тишине раздался стон.
— Что это? — спросил король с удивлением.
— Это? Рейтар.
— Господи боже, значит, ты и пленника захватил? Говори, как это было!
— Ваше величество, когда волк ночью за стадом овец идет, ему нетрудно захватить одну штуку, да, правду говоря, это дело — для меня не новость.
Король схватился за голову:
— Ну и солдат этот Бабинич, чтоб его!.. Вы видите, Панове? Ну с такими слугами я могу хоть в шведский лагерь ехать.
Между тем все окружили рейтара, но тот не поднимался с земли.
— Спрашивайте его, ваше величество, — не без некоторого хвастовства в голосе сказал Кмициц, — хоть не знаю, сможет ли он отвечать, он задохся немного, а прижечь его нечем!
— Влейте ему водки в горло! — сказал король.
И действительно, это средство помогло больше прижигания, так как к рейтару вскоре вернулись силы и он мог говорить. Тогда пан Кмициц, приставив нож к его горлу, велел ему рассказать всю правду.
Пленник признался, что он принадлежит к войску полковника Ирлехорна, что у них были известия о проезде короля с драгунами и что они напали на драгун около Живца, но, потерпев поражение, принуждены были отступить к Живцу, откуда отправились в Вадовицы и на Краков, ибо таков был приказ.
— А разве в горах нет других шведских отрядов? — спросил по-немецки Кмициц, сильнее сжимая горло рейтара.
— Может быть, и есть какие-нибудь, — сказал прерывающимся голосом рейтар, — генерал Дуглас разослал разведочные отряды, но все они отступают, так как мужики нападают на них в ущельях.
— А поблизости Живца вы были одни?
— Одни.
— И вы знаете, что король польский уже проехал?
— Проехал с теми драгунами, которые столкнулись с нами близ Живца. Многие его видели.
— Почему же вы за ним не погнались?
— Боялись горцев!
Тут Кмициц снова сказал по-польски:
— Ваше величество, дорога свободна, ночлег в Живце найдется, так как сожжена только часть города.
Но недоверчивый Тизенгауз разговаривал в это время с паном каштеляном войницким и говорил ему:
— Или это великий солдат, чистый, как золото, или изменник и негодяй, каких мало… Обратите внимание, что все это, быть может, симуляция, начиная от поимки пленника и кончая его признанием. А что, если все это нарочно? Если шведы сидят теперь, притаившись, в Живце? Если король поедет и попадет в западню?
— Безопаснее в этом убедиться! — ответил каштелян войницкий. Пан Тизенгауз обратился к королю и сказал громко:
— Ваше величество, позвольте мне поехать вперед, в Живец, и убедиться, правда ли то, что говорят этот кавалер и его рейтар.
— Пусть так и будет! Позвольте ему, пусть едет, ваше величество! — воскликнул Кмициц.
— Поезжай, — сказал король, — но и мы тронемся, холодно.
Пан Тизенгауз поскакал с места, а королевский отряд отправился за ним шагом. К королю вернулась веселость, и через некоторое время он сказал Кмицицу:
— С тобой можно, как с соколом, на шведов охотиться: ты сверху налетаешь.
— Так это и было! — ответил пан Андрей. — Если вашему величеству угодно будет поохотиться, сокол всегда готов.
— Говори, как ты подцепил рейтара?
— Это нетрудно, ваше величество. Всегда, когда полк идет, несколько человек тащатся сзади, а этот на полверсты отстал. Я поехал за ним, он думал, что свой, и, прежде чем он успел опомниться, я его схватил и завязал ему рот, чтобы он не кричал.
— Ты говорил, что это для тебя дело не новое, разве ты этим когда-нибудь занимался?
Кмициц рассмеялся:
— О, ваше величество, я и не такие штуки проделывал. Вы только прикажите, а я опять помчусь, догоню их, потому что лошади у них устали, и еще одного поймаю, и Кемличам моим велю поймать.
Некоторое время они ехали молча. Вдруг вдали послышался лошадиный топот, и подскакал Тизенгауз.
— Ваше величество, — сказал он, — дорога свободна, и место для ночлега найдено.
— Разве я не говорил? — воскликнул Ян Казимир. — Вы напрасно беспокоились, Панове! Ну, едем, нам надо отдохнуть.
Отряд тронулся рысью, и час спустя усталый король спал уже безмятежным сном в собственной стране.
В тот же вечер Тизенгауз подошел к Кмицицу:
— Простите меня, ваша милость, что я, любя государя, вас заподозрил! Но Кмициц не подал ему руки.
— Нет, не бывать тому! — ответил он. — Вы считали меня изменником и предателем!
— Я бы не это еще сделал, я бы вам пулю в лоб пустил, — сказал Тизенгауз, — но, когда я убедился, что вы честный человек и любите короля, я протянул вам руку. Хотите, примите, не хотите, не принимайте… Я предпочел бы состязаться с вами только в любви к особе его величества. Но я не боюсь и другого состязания.
— Так вы думаете, ваць-пане? Гм, может быть, вы и правы… Да, я на вас сердит!
— Так перестаньте сердиться… Солдат вы, каких мало! Ну, давайте расцелуемся, чтобы нам в ненависти спать не ложиться.
— Ну, пусть так и будет! — сказал Кмициц. И они бросились друг другу в объятия.
XXIV
Королевский отряд пришел в Живец поздней ночью и не обратил на себя в городе никакого внимания, тем более что люди все еще не могли опомниться после нападения шведов. Король даже не заехал в замок, еще ранее опустошенный шведами, а остановился в квартире ксендза. Кмициц пустил слух, что это императорский посол, который едет из Силезии в Краков. На следующий день отряд тронулся к Вадовицам и только далеко за городом свернул в сторону. Ехать думали через Кшеченов в Йорданов, оттуда в Новый Торг, и если окажется, что под Чорштыном нет шведов, то и в Чорштын, если же они там окажутся, то предполагали свернуть в Венгрию и вдоль венгерской границы доехать до Любомли. Король рассчитывал, что великий маршал коронный, располагавший такими значительными силами, какие были не у всякого владетельного князя, сам выступит навстречу своему государю. Лишь одно могло этому помешать: маршал не знал, по какой дороге идет король; но ведь среди горцев не было недостатка в надежных людях, которые взялись бы сообщить маршалу условленные слова. Им даже не нужно было открывать тайны, они шли охотно при одном уверении, что оказывают услуги королю. Это были люди, душой и телом преданные своему государю; они были бедны, полудики, почти не занимались обработкой неблагодарной земли, жили скотоводством, были набожны и ненавидели еретиков. Как только распространились слухи о взятии Кракова, особенно об осаде Ченстохова, куда они обычно отправлялись на богомолье, они впервые схватили свои топоры и вышли из гор. Генерал Дуглас, превосходный полководец, без труда разбил их в открытом поле, где они биться не привыкли; но зато шведы только с огромными предосторожностями углублялись в их родные гнезда в горах, где они были неуловимы и в то же время непобедимы. Несколько маленьких отрядов, которые зашли слишком далеко в горный лабиринт, исчезли без следа.
И теперь известие о прибытии короля с войском сделало свое дело: все они поднялись, как один человек, чтобы защищать его своими «чупагами»[36] и идти с ним хоть на край света. Стоило бы Яну Казимиру открыть, кто он такой, как его в ту же минуту окружили бы целые тысячи полудиких горцев, но он совершенно основательно полагал, что тогда слух этот вихрем пронесся бы по всей округе, и шведы могли бы выслать к нему навстречу целое войско, и он предпочел пробираться, не открывая своего имени.
Но отряд без труда находил везде надежных проводников, которым достаточно было сказать, что они ведут епископов и панов, которые хотят спастись от шведских рук. И они вели отряд среди снегов, скал, вихрей, только одним им ведомыми тропинками — в местах столь неприступных, что казалось, будто через них и птице не пролететь.