— Ты знал знаменитого солдата, но, вместе с тем, своевольника и сообщника Радзивилла в его измене. А здесь перед тобой стоит ченстоховский Гектор, которому Ясная Гора, после Кордецкого, обязана спасением; здесь стоит защитник отчизны и мой верный слуга, который защищал меня собственной грудью, спас мне жизнь, когда в ущелье я попался шведам. Вот каков этот новый Кмициц! Узнай же его поближе и полюби его, он этого стоит.
Пан Володыевский, не зная, что сказать, стал шевелить своими рыжими усиками. А король продолжал:
— И знай, что он не только ничего не обещал князю Богуславу, но первый захотел отомстить Радзивиллам за их измену, так как схватил его и намеревался выдать его вам.
— И предупредил нас о выступлении князя-воеводы виленского, — воскликнул маленький рыцарь. — Какой же ангел обратил вас на путь истины?
— Обнимитесь! — сказал король.
— Я с первого взгляда полюбил вас! — проговорил Кмициц.
И они упали друг другу в объятия. А король, глядя на них, весело улыбнулся и, по обыкновению, вытянул нижнюю губу. Кмициц так сердечно обнимал маленького рыцаря, что поднял его, как котенка, и не скоро поставил на ноги.
После этого король отправился на совет, так как во Львов прибыли и оба коронных гетмана, которые должны были сформировать войска и вести их на помощь Чарнецкому и конфедератским отрядам, действовавшим во всей стране.
Рыцари остались одни.
— Пойдемте ко мне, — сказал Володыевский, — там вы найдете и Скшетуских, и Заглобу, которые будут рады услышать то, что мне рассказал о вас король. Харламп тоже там…
Но Кмициц быстро подошел к Володыевскому и с беспокойством спросил:
— Много людей вы нашли при Радзивилле?
— Из офицеров был только один Харламп.
— Я не об офицерах спрашиваю. Были ли там женщины?
— Я угадываю, в чем дело, — ответил маленький рыцарь, слегка вспыхнув. — Пану Биллевич князь Богуслав увез в Тауроги.
Кмициц побледнел как полотно, потом покраснел и снова побледнел еще больше. В первую минуту он не в состоянии был слова вымолвить и только ловил воздух губами. Наконец схватился обеими руками за голову и стал метаться по комнате.
— Горе мне, горе, горе!
— Пойдемте ко мне, Харламп вам все расскажет. Он был при этом, — сказал Володыевский.
XXXII
Выйдя от короля, оба рыцаря шли молча. Володыевский не хотел говорить, а Кмициц не мог: его душили боль и бешенство. Они пробирались сквозь густые толпы народа, которые собрались на улицах, чтобы посмотреть на первый отряд татар, который, согласно обещанию хана, должен был прибыть в город, представиться королю. Маленький рыцарь шел впереди, а Кмициц шел за ним, как безумный, толкая всех по дороге.
Когда они выбрались из тесноты, пан Михал взял Кмицица под руку и сказал:
— Успокойтесь! Ведь отчаяньем не поможешь!
— Я не отчаиваюсь, — ответил Кмициц, — но только жажду его крови.
— Можете быть уверены, что вы найдете его среди врагов отчизны!
— Тем лучше! — лихорадочно проговорил пан Андрей. — Я не пощажу его, даже если найду в церкви.
— Не кощунствуйте! — поспешно прервал его маленький полковник.
— Этот изменник доводит меня до греха!
Они на минуту умолкли; наконец Кмициц первый спросил:
— Где он теперь?
— Может быть, в Таурогах, а может быть, и не там. Харлампу лучше знать.
— Пойдемте скорей.
— Теперь уж недалеко. Полк стоит за городом, а мы здесь, и с нами Харламп.
Вдруг Кмициц стал дышать так тяжело, словно он поднимался на высокую гору.
— Я очень слаб, — проговорил он.
— Тем более вам нужно быть спокойным. Помните, что вы будете иметь дело с таким рыцарем, как Богуслав.
— Я уже раз имел с ним дело, и вот след.
Сказав это, Кмициц указал на шрам на лице.
— Скажите мне, как это случилось? Король говорил лишь вскользь.
Кмициц стал рассказывать, и хотя он скрежетал зубами и даже шапку швырнул на землю, но мало-помалу успокоился и отвлек свои мысли от несчастья.
— Я знал, что вы удалец, — сказал маленький рыцарь, — но схватить Радзивилла среди его войска… этого я и от вас не ожидал!
Между тем они дошли до квартиры. Оба Скшетуские, пан Заглоба, арендатор из Вонсоши и Харламп были заняты рассмотрением крымских полушубков, принесенных торговцем-татарином. Харламп, знавший Кмицица лучше всех, тотчас же узнал его и, бросив полушубок, вскрикнул:
— Господи!
— Да прославится имя Господне! — воскликнул арендатор из Вонсоши. Но, прежде чем все пришли в себя от удивления, Володыевский сказал:
— Мосци-панове, позвольте вам представить ченстоховского Гектора, верного слугу его величества, пролившего свою кровь за веру, короля и отчизну!
И когда изумление офицеров возросло еще больше, пан Михал с большим жаром начал рассказывать то, что слышал от короля о заслугах Кмицица, и то, что слышал от него самого о похищении князя Богуслава.
— Богуслав не только оклеветал этого кавалера, но даже больше: Кмициц его первый враг, и князь увез панну Биллевич из Кейдан, чтобы отомстить за прошлое.
— И этот кавалер спас нам жизнь и предупредил конфедератов о выступлении князя-воеводы! — воскликнул Заглоба. — Перед такими заслугами — ничто прежние грехи. Хорошо, пан Михал, что он пришел с тобой, а не один. Хорошо и то, что полк стоит за городом, наши солдаты уж больно сердиты на него и тотчас бы его изрубили.
— Приветствуем вас от души, как брата и будущего соратника! — сказал Ян Скшетуский.
Харламп схватился за голову.
— Такой человек никогда не утонет, — сказал он, — отовсюду вынырнет, да еще славу вытащит на берег.
— А не говорил я вам этого? — воскликнул Заглоба. — Как только я увидел его в Кейданах, я сейчас же подумал: это настоящий солдат и удалец. Помните, что мы тотчас стали с ним целоваться. Если я и погубил Радзивилла, то и он отчасти к этому причастен. Сам Бог вдохновил меня в Биллевичах спасти его от расстрела. Правда, Радзивилл разбит благодаря мне, но также и благодаря ему. Мосци-панове, я полагаю, что нам не годится насухо принимать столь храброго кавалера, чтобы он не заподозрил нас в неискренности.
Услышав это, Жендзян тотчас же выпроводил татарина с полушубками и сам стал хлопотать насчет выпивки.
Но Кмициц думал только о том, как бы поскорее расспросить Харлампа, как бы спасти Оленьку.
— Вы были при этом? — спросил он у Харлампа.
— Да, я почти не уезжал из Кейдан, — ответил Носач. — Князь Богуслав приехал к князю-воеводе. К ужину, на котором должна была присутствовать панна Биллевич, он нарядился так, что глазам было больно смотреть. Видно, она ему приглянулась. Он, точно кот, мурлыкал от удовольствия. Но говорят, что кот, мурлыча, молитву читает, а князь Богуслав если и читал ее, то разве только черту. А как он увивался за нею, как ухаживал…
— Перестань! — сказал Володыевский. — Ты только мучишь этим рыцаря.
— Ничуть. Говорите, пожалуйста, говорите! — воскликнул Кмициц.
— За столом он рассуждал о том, что нисколько не унизительно даже Радзивиллам жениться на шляхтянках, что даже предпочитает их тем княжнам, которых ему сватал французский король. Фамилий их я не понимаю, чудные что-то…
— Это неважно! — сказал Заглоба.
— Все это он говорил, видно, с целью покорить ее. Мы это сразу поняли — посматривали друг на друга и перемигивались, справедливо полагая, что он злоумышляет на ее добродетель.
— А она, а она? — лихорадочно спросил Кмициц.
— А она, как девушка высокой крови и прекрасных манер, даже виду не показала, что это ей приятно, и просто на него не смотрела, и только когда князь Богуслав начал говорить про вас, она стала пристально смотреть на него. Страшно сказать, что произошло, когда князь сказал, будто вы обещали ему за деньги схватить короля и доставить его шведам живым или мертвым. Мы думали, что она богу душу отдаст, но злоба на вас в ней была так велика, что поборола девичью слабость. Когда же потом Богуслав стал говорить, с каким негодованием он отверг ваши предложения, она стала поглядывать на него более ласково и позволила ему под руку проводить ее от стола.
Кмициц закрыл глаза рукой.
— Бей его, бей, кто в Бога верует! — повторял он. Потом встал со стула и сказал: — Прощайте, панове!
— Как так? Куда? — спросил Заглоба, загородив ему дорогу.
— Король даст мне отпуск, и я поеду и найду его! — проговорил Кмициц.
— Ради бога! Подождите! Вы еще всего не знаете, а найти его успеете. С кем вы поедете? И где его найдете?
Кмициц, быть может, и не послушался бы, но вдруг силы его оставили, и он, опустившись на скамейку и прислонившись к стене, закрыл глаза.
Заглоба подал ему бокал с вином, и он схватил его обеими руками и, проливая вино на бороду и грудь, с жадностью выпил до дна.
— Еще ничто не потеряно, — проговорил Ян Скшетуский. — Теперь надо побольше хладнокровия, особенно с таким человеком. Поспешностью и необдуманностью вы можете испортить все дело и погубить и себя и панну Биллевич.
— Выслушайте до конца Харлампа, — сказал Заглоба.
Кмициц стиснул зубы.
— Я слушаю, — сказал он.
— Охотно ли она уезжала, — продолжал Харламп, — я не знаю, ибо меня при ее отъезде не было; знаю только, что мечник россиенский протестовал; его сначала уговаривали, потом заперли в цейхгауз и, наконец, позволили ехать в Биллевичи. Что она в дурных руках — этого и скрывать нечего; судя по тому, что говорят о князе, он падок до женщин больше любого басурмана. Когда ему женщина понравится, он не поглядит и на то, что она замужем.
— Горе мне, горе! — проговорил Кмициц.
— Шельма! — воскликнул Заглоба.
— Меня удивляет только, что князь-воевода тотчас отдал ее Богуславу! — заметил Скшетуский.
— Я не политик, — ответил на это Харламп, — и повторяю только то, что говорили офицеры, а главным образом Гангоф, который знает все тайны князя. Я слышал, как кто-то крикнул в его присутствии: «Не попользоваться Кмицицу после нашего молодого князя!» А Гангоф ответил: «В этом отъезде больше политики, чем любви. Князь, говорит, ни одну не пропустит; но если только она станет ему сопротивляться, он ничего с ней не сделает, иначе пойдут толки, а там гостит княгиня с дочерью, а при них ему волей-неволей нужно быть скромником, если только он рассчитывает жениться на молодой княжне. Трудно это ему будет, говорит, но ничего не поделаешь».