Раскрывшись в полете рваным крылом, платье накрыло пигалика. Он сбросил рванье с головы, скомкал и огляделся. Взгляд его, не обещавший новых развлечений, остановил начавших было собираться зевак.
Тоненький шут с черной харей и нахмуренный пигалик нашли уединение в неглубокой выемке там, где крепостная стена смыкалась с нависшим утесом. Золотинка дала пигалику время самым тщательным образом исследовать обноски.
— Месяца не будет, как это платье забросила сюда Золотинка. Да, та самая. При мне забросила, — сказала она, когда Буян удовлетворился осмотром.
— В чем же Золотинка тогда осталась? — спросил пигалик, не замечая двусмысленности вопроса. И потом расправил лохмотья, встряхнув за плечики, и как бы невзначай примерил их взглядом на Золотинкин рост.
— В чем осталась, в том и осталась! — резко отвечала, защищаясь, Золотинка. — Я едва узнала ее при свете факела, ночью. Побитая какая-то, не в себе. Не знаю. Не мое это дело. А подменка была: серое платье, простое, и вроде как накидка до колен из грубой крашенины, синяя с коричневым.
— При свете факела не трудно ошибиться и в синем цвете и в коричневом, — заметил пигалик, выслушав доносчицу. Он принялся сворачивать лохмотья — с обстоятельностью и тщанием, которых ожидаешь от пигалика берется ли он за огранку алмазов или прибирает тряпки. — Если я правильно догадался, вы хотите получить награду.
— Не стану скрывать. Хочу.
— В полном объеме вряд ли. Наводку вы дали существенную, однако тысяча червонцев за не слишком большую кучу отрепьев много, согласитесь. — Он говорил бесстрастно, избегая всякого личного, живого чувства. — Обратись вы с этими тряпками к старьевщику, вы могли бы поладить с ним на пяти грошах. Мы дадим шесть. Торговаться у нас не принято.
— Не трудно сообразить, что я-то и есть та самая Люба, которая приютила Золотинку. А в благодарность за гостеприимство она положила глаз на Лепеля, моего дружка. Потаскуха она, вот кто!
— Десять грошей, — сказал Буян. В разительном соответствии с издевательским смыслом сказанного в уголках рта таилась печаль.
— А если я научу вас, как поймать девку?
— Научите. — Он неопределенно хмыкнул, без нужды переминая лохмотья.
— Нужно разыскать Поплеву. Если можно — найдите! Ведь с Поплевы все началось: Рукосил захватил Поплеву и спрятал, а Золотинку послал искать. Это была ловушка. Потому что он знал, что Золотинка будет искать и не найдет. А если искать не станет, то, значит, как раз и попалась — попала во власть к Рукосилу. Он поставил ее перед таким выбором, что и так она проиграла, и так. И вот, когда вы разыщите Поплеву… — Пигалик застыл во внимании. — Если спасете… она сама к вам придет.
— Почему вы думаете, что придет?
— Могут пигалики разыскать человека, если чародей обратил его и спрятал?
— Пигалики все могут.
— Спасите Поплеву, и она придет к вам сама.
— Как ваше имя? — ясно и строго посмотрел он.
— Золотинка.
Буян вздрогнул, хотя, разумеется, того и ожидал. Свернутое платье в его руках распустилось до земли.
— Приговор не может быть отменен, — прошептал пигалик.
— Да.
— Знаете, что вас ждет?
— Да.
— Смертная казнь.
— Да.
— Приговор не подлежит никакому сомнению.
— А если я оправдаюсь?
— По этой статье нельзя оправдаться. — Лицо пигалика выражало несчастье.
— За что меня осудили?
— Невежество с особо тяжкими последствиями. Статья двухсот одиннадцатая, часть третья.
Золотинка спутала пальцы… Буян не говорил понапрасну: по такой статье нельзя оправдаться. Оправданий нет.
— Я… вы… мы не можем принять предложения. Нет. Мы обязаны захватить преступницу немедленно по обнаружению — это мой долг. Без всяких условий. Как я смогу объяснить…
— Вы влиятельный член Совета восьми, — быстро, так быстро, что в голосе прорезалась враждебность, сказала она.
— С чего вы взяли?
— Вы сами сказали. При первой встрече.
Пигалик задумался. И у Золотинки тоже не было ни малейшего желания говорить. Наконец, он нарушил молчание:
— Все равно… нет…
— Вы имеете право принять решение самостоятельно, — перебила она его почти наугад.
Он не стал возражать.
— Вы действительно запускаете искрень по своему желанию? Когда хотите? Сейчас?
— Да.
Буян был отчаянно бледен.
— Это только усугубляет ваше положение, — прошептал он. — Я не могу вас спасти. Никто не может. Приговор будет вынесен и исполнен.
— И я, — сказала Золотинка, сглотнув слюну, — я хочу получить награду.
— Какую? — раздавлено пробормотал пигалик.
— Которая обещана доносчику.
У него хватило самообладания кивнуть.
— Тысяча червонцев. Пусть их отдадут Поплеве, когда найдут. Только не говорите, что за деньги.
— Хорошо. Он их получит. — Пигалик опустил глаза.
— Можно включить в договор волшебника Миху Луня? Он захвачен Рукосилом вместе с Поплевой.
— Разумеется, мы будем искать и Миху.
— Тогда все. Спасите Поплеву и я к вам приду.
— Мы будем искать. Но… Исполните вы обещание?
Золотинка вздохнула неполной грудью, недобрав воздуху, и заставила себя произнести:
— Да. Исполню… — Губы ее и подбородок начинали подрагивать. — Исполню я…
— Откройте лицо, — сказал пигалик глубоким грудным голосом.
Золотинка убрала безобразную харю, откинула на сторону и придержала.
Искусанные губы алели. Буян глядел, словно затягиваясь, поглощая этот бледный чистый лик… Более несчастный, чем отважный… Утягиваясь встречным взглядом, забылась и Золотинка.
Вдруг, как это бывает у детей, слезы брызнули у пигалика из глаз — сразу переполнили глаза и полетели брызгами. Ссутулившись, он разревелся, растирая влагу ладонями, всхлипывая и вздыхая.
Золотинка поняла, что приговор действительно нельзя отменить. Но не могла плакать.
— Подождите, — пробормотал пигалик, напрасно пытаясь справиться с рыданиями, — подождите… Нужно письменное соглашение… Подождите…
Слезы душили пигалика, он стихал и срывался в плач. Что могла сказать ему Золотинка? Ничего она не сказала. Влиятельный член Совета восьми безутешно рыдал над грудой ее обносков.
— Бумага у меня есть, — вспомнила Золотинка. Неловкими пальцами полезла в поясную сумку. — Вот! — развернула лист, несбывшееся письмо.
— Вы не раздумали? — шмыгая носом, спросил он.
— Я не раздумала.
— Вы можете еще бежать… я же не буду хватать вас тут прямо в толпе. У вас будет полчаса, чтобы оторваться от преследования.
— Я не раздумала.
Буян не настаивал, он коротко, поверхностно вздохнул, пытаясь с собой справиться. Одна и другая капля звонко пали на подрагивающую в руках бумагу. Буян тупо перевернул листок, обнаружив ни к чему не ведущую надпись «Здравствуй, Юлий милый!» Обратная сторона, совершенно девственная, отняла у него не меньше времени, чем лицевая.
— Мое почтение, Видохин! — вздрогнул он, вдруг изменившись лицом, когда оторвался от бумаги.
Между повозок с вызывающей одышку поспешностью пробирался старый ученый. Скоро стало понятно, кто же привел его в это уединенное место: хотенчик тянул его за собой на короткой привязи, как ищейка. Не рассчитывая угнаться за рогулькой, старик предусмотрительно захлестнул повод на запястье, так что хотенчик с силой увлекал Видохина. Лицо его оросилось потом, он глотал воздух, разевая полый, беззубый рот.
— Мое почтение, Видохин! — еще раз сказал Буян, отстраняя Золотинку в бессознательном побуждении прикрыть ее собой.
— Мое почтение, Видохин! — бессмысленно повторил вслед за пигаликом и сам Видохин. Он принужден был приостановиться и напрячь руку, чтобы хотенчик не ткнул Золотинку.
Оставалось только гадать, как это Видохину удалось пройти с верхнего двора вниз с этим чудом на веревочке и не вызвать смятения в праздношатающихся толпах. Верно, растрепанный, в нелепой шубе Видохин гляделся престарелым шутом, а волшебство принято было за не слишком занимательное представление — ловкость рук. На счастье, действительно чудом! Видохин не привел за собой хвоста ротозеев.
Словно невзначай он шагнул в сторону, укоротив еще больше повод, зашел с другого боку — из любого положения хотенчик тянул к Золотинке. Присутствие Буяна мешало Видохину выразить всю меру возбужденного любопытства, он тяжело приплясывал и, верно, воображал себя изрядным ловкачом на том основании, что удержался от естественных вопросов, которые должны были у него возникнуть. Золотинка неловко сторонилась хотенчика, захваченная врасплох не меньше, чем Буян, который прикрыл ладонью заплаканные глаза. Если Видохин ни о чем не спросил Золотинку, то и Буян, в свою очередь, не замечал поведения летающей рогульки.
— Вот, — принужденно сказал Буян, показывая Видохину бумагу. — Нам нужно кое-что записать. Небольшая сделка.
Видохин зачем-то перенял лист — левой рукой — и дико на него глянул.
— Я честный ученый! — объявил он затем, рассеянно комкая лист, чтобы сунуть его в карман.
— Мы искренне вас уважаем! — заверил Буян.
— Никто не посмеет упрекнуть меня в научной несостоятельности! — запальчиво заявил Видохин, бросая пронизывающий взгляд на черную Золотинкину харю.
— Несомненно, — согласился Буян. Может статься, он не проявил бы такой растерянности, если бы не та глубокая слабость, которая считанные доли часа назад заставила его рыдать. Глаза пигалика оставались красны, он говорил трудным голосом, прерываясь для подавленных вздохов.
— Вы продаете или покупаете? — Видохин внезапно обратился к Золотинке.
— Покупаем, — вздрогнула она. — И продаем.
— Если надо что-нибудь купить или продать…
— Мы искренне вас уважаем, — некстати повторил Буян.
— …У меня в мастерской вы найдете перо и чернила.
— Вряд ли это будет удобно.
— Никакого беспокойства — совершенно! — Видохин отер лоб, неосторожно распустив при этом повод хотенчика.
Почти без разбега, в упор хотенчик пребольно тюкнул Золотинку в висок. Девушка шатнулась, Видохин ахнул, де