— Так, все в сборе? Пошли! — скомандовал Бурый. — Гулять так гулять! Все за мной!
И компания, радостно гомоня, скрылась за стеклянными дверями «Будапешта».
Вечер, можно сказать, удался на славу. Именинник был в ударе. Тосты сыпались как из рога изобилия. Шутки и анекдоты по мере повышения дозы выпитого делались все фривольнее. Дамы хохотали.
— За тех, кто на борту, — кто за бортом, напьются сами! — выкрикивал Бурый, и вся компания дружно закатывалась в хохоте. Хорошее вино, вкусная еда, венгерский оркестр, исполняющий зажигательные чардаши и польки, — все создавало атмосферу праздника. И старая добрая спетая компания друзей и единомышленников, понимающих друг друга с полуслова.
— Чтоб коньяк, едрид-мадрид, который мы пьем, был старше женщин, с которыми мы спим! Чтоб хотелось и моглось! — Бурый был неутомим.
— Подарок! — выкрикнул амбал, который обнимался с Бурым у входа в ресторан. Он поставил на стол высокую коробку. Женщины захлопали в ладоши. Амбал принялся открывать коробку.
— Осторожнее! — пискнула жена.
— Будь спок! — ответил ее муж, вытаскивая большую фарфоровую скульптуру обнаженного Купидона, целящегося из лука. Изделие было выполнено в гротескной карикатурной манере: ярко размалеванная лукавая физиономия, розовые телеса, толстый зад, обвисший живот и устрашающих размеров… остальное. Женщины захихикали. Бурый восхищенно ругнулся.
— «Пусть твоя стрела всегда попадает в цель», — громко прочитал амбал гравировку на подставке. Это вызвало новые крики восхищения и аплодисменты.
— Чтоб каждая стрела била в цель! — поднялся плюгавый. — Мужчины пьют стоя! За тебя, Витек!
Потом были танцы. Разгоряченный именинник танцевал с дамами по очереди. Он отбрасывал такие коленца, так вертел вокруг себя партнерш, так по-гусарски щелкал каблуками, отплясывая чардаш, что удостоился аплодисментов зала.
Вымотанный до предела, он упал в кресло, растрепанный, вспотевший, сдернул с шеи галстук, бросил на стол. Но тут же снова поднялся на неверные ноги и рявкнул:
— За любовь!
…Они долго прощались в фойе, а потом на ярко освещенной площадке перед рестораном. Друзья отбыли наконец, и именинник остался один. Сунув руки в карманы, он, пошатываясь, пошел к себе на Пятницкую, благо это было рядом. Вечер выдался прохладный и тихий, народу на улицах заметно убавилось. Бурый задрал голову и некоторое время рассматривал звезды. Настроение у него было прекрасное, душа требовала продолжения банкета. Он пожалел, что они разбежались, можно было продолжить… Достал из кармана мобильник и замер, раздумывая. Потом сунул обратно в карман и махнул рукой. Ладно, не конец света, догуляем… да хоть завтра!
Он вошел в парадное, для равновесия касаясь рукой стенки, поднялся на свой третий этаж. Нашарил в кармане ключ и вставил в замочную скважину. И тут вдруг почувствовал резкую боль в затылке. Бурый застонал, ноги подогнулись. Он бы прямо тут и свалился, но мужчина за спиной подхватил его под мышки и пнул ногой дверь. Втащив Бурого в прихожую, он неторопливо щелкнул замком…
…Бурый пришел в себя и попытался подняться. Это ему не удалось. В гостиной горел торшер, сам он был привязан к спинке кресла, как он с изумлением понял, заметив на груди белый шнур. Бурый рванулся, застонал от боли и выругался. И тут только заметил человека, сидящего на диване напротив. Лицо его оставалось в тени, и был он недвижим. Бурый всмотрелся — лицо человека было темным, светились только белки глаз.
— Что за… Ты кто? — забормотал он и вдруг сорвался на крик: — Сука, развяжи! Да ты знаешь, с кем связался, урод? Ты труп! Я тебя урою!
Он снова рванулся, пытаясь освободиться. Человек на диване был невозмутим. Сидел все так же молча, сложив руки на груди.
— Что тебе надо? Ты под кем? Под Чалым? Мы же с ним замирили!
Человек на диване никак не реагировал.
— Никаких бумаг я не подпишу! Пода́витесь, сволота! Ну?
Неизвестный по-прежнему молчал.
— Ты что, глухонемой? Чего надо?
Человек на диване наконец шевельнулся, встал. Бурый увидел у него в руках стрелу с красным оперением. Перевел взгляд на лицо, всмотрелся — человек был ему незнаком.
— Любишь стрелять в людей? — Голос у незваного гостя был хриплым.
— Чего? — не понял Бурый. — В каких людей? Что ты мелешь?
— Любишь стрелять в людей? — повторил гость. — Вон сколько оружия. — Он кивнул на стену над диваном, где висели два лука. — Чемпион! Тренировался по живым мишеням? Не страшно теперь жить?
— Ты… псих! Каких людей?!
— В обыкновенных живых людей, которые кричали и просили о пощаде. Вспомнил?
— Что ты несешь?! — Бурый, закричав, сделал еще одну попытку освободиться. Казалось, он бьется в конвульсиях. Затем, обессиленный, упал обратно в кресло.
— Человек превращается в мишень, если привязать его к дереву, правда? — негромко сказал гость. — У нас дерева нет, но есть кресло и веревка. И человек-мишень. Как оно, быть человеком-мишенью? Правда, я никогда еще не стрелял из лука… извини. Это мой дебют, так сказать.
Непрошеный гость поднялся с дивана, отошел к окну. Между ними было около четырех метров. Он взвесил в руке массивную стрелу с красным оперением. Бурый смотрел на него растерянно, постепенно трезвея. Происходящее выходило за рамки реальности. Он чувствовал оторопь, ничего не понимал, но страх, тошнотворный, липкий, уже зарождался в глубине сознания. Он почувствовал, как взмокла спина.
— Как же ее бросать? — продолжал гость, поднимая стрелу над головой и примериваясь. — Не подскажешь? С луком тут не развернуться. Придется так. А ведь не попаду, пожалуй.
Он сделал резкий взмах и швырнул стрелу в Бурого. Тот закричал и скорчился. Стрела ударилась в стенку над его головой и упала на пол.
— Промазал!
Человек подобрал стрелу, снова отошел к окну. Снова примерился и снова швырнул. Бурый закричал и отвернул лицо. Стрела вонзилась в мягкую обивку кресла у его плеча.
— Снаряды ложатся все ближе, — заметил гость, выдергивая стрелу. — Еще пару-другую попыток — и в дамки. Я понимаю, неспортивно и неблагородно в привязанного, по-хорошему надо бы тебя развязать и устроить поединок, но, извини, не получится. Бегать за тобой по квартире, устроить рукопашную… как-нибудь в другой раз. Хотя вряд ли. Другого раза нам не отпущено. Считай, приговор будет приведен в исполнение. А я судья и палач. Адвокат тебе не положен, извини.
Человек говорил негромко, неторопливо, почти добродушно, и от этого было еще страшнее.
— Что тебе надо? — прохрипел Бурый. Он был напуган, хмель с него слетел окончательно, во рту пересохло; он чувствовал тянущую боль внизу живота…
— Мне нужна справедливость, уж извини за пафос. Ты веришь в справедливость? Глупый вопрос, конечно, не веришь. Ты веришь в силу. Я тоже верю в силу и иногда в справедливость — в ту, которую вершу сам. В итоге в ту же силу. Во как получается — сначала сила, а потом, может, и справедливость. Согласен?
— Отпусти! У меня есть зеленые! Сколько? Забирай!
— Не все решают деньги, — назидательно сказал гость. — Что-то я с тобой разболтался. Вспомнил живую мишень? Ты еще сказал, что это такая игра в Вильгельма Телля, помнишь? А жертве ты сказал, что, если она будет дергаться, ты можешь промазать и попасть в глаз. Ты так и сказал: стой смирно, а то останешься без глаза. Было? Вспомнил? По глазам вижу, что вспомнил. Будь мужчиной, стрелок!
Бурый молчал, похоже, потерял сознание.
Гость с силой взмахнул рукой…
Глава 12. Любовь
Около десяти репетиция закончилась, и спикеры высыпали на крыльцо канцелярии. Ночь была как всепрощение — светлая, тихая, звездная; пахло травой и грибами и чуть-чуть речной водой. И луна! Яркая, улыбающаяся, она висела над миром, как межпланетный дирижабль.
— Не ночь, а чудо! — воскликнула эмоциональная лиса Алиса. — Пошли гулять по ночному городу!
— Пошли лучше в мастерскую к папе Карло, — сказал приземленный Карабас-Барабас. — Нам еще задники писать. Болото не в дугу, нужно цветочки и камыши. И жрать охота, между прочим. Заскочим в гастроном и…
— А не поздно жрать?
— А чего? Детское время. — Он похлопал себя по впалому животу. — Это вам, барышням, диеты, а нам, мужикам, все на пользу.
— Ирина Антоновна, идете?
В другое время Ирина с удовольствием отправилась бы в мастерскую папы Карло… А чего — хорошая компания. Смех, шутки, приколы, всякие дурацкие разговоры. В другое, но не сейчас. Сейчас ее ждал Дельфин, и она была уже не с ними, а у себя на кухне, и Дельфин ворчал, что опять поздно, расставлял тарелки, нарезал хлеб и мясо, наливал вино…
Она даже зажмурилась, представив себе эту картинку, а потом они будут сидеть на балконе, смотреть на звезды или пойдут погулять, и его горячая тяжелая рука будет лежать у нее на плече…
— Ирина Антоновна! Вы где?
— Ириша, идешь?
Ирина очнулась и виновато заторопилась:
— Я не могу, честное слово! Вы без меня, ладно?
— Отрываешься от коллектива, нехорошо, — упрекнул кот Базилио. — Как же мы без руководства?
— Ну какое я руководство? — смутилась Ирина, силой воли заставляя себя не смотреть поминутно на часы.
— Тебя кто-то ждет? — спросил Карабас-Барабас, толкая локтем кота Базилио.
— Ну что вы! — вспыхнула Ирина. — Никто меня не ждет. Просто был тяжелый день…
— Я же говорил, — прошептал Карабас-Барабас. — Мужика завела!
— Жаль, Ирина Антоновна, — сказал папа Карло. — Жаль.
— Вы, ребята, пожалуйста, без излишеств, — попросила Ирина. — А Мальвину сейчас же доставьте домой, а то мама беспокоится.
Мальвина, как уже упоминалось, была школьницей, и мама звонила ей каждые полчаса, контролировала.
— Доставим!
— Не хочу! — надула губы Мальвина. — Мама разрешила!
— Не свисти! — осадил ее кот Базилио, которому по роду службы приходилось иметь дело с недовольными родителями. Он был, как мы помним, учителем английского из пригорода. — Вот закончишь школу, тогда сколько влезет, хоть вообще ночевать не приходи. А сейчас марш домой.