— Ты сказал ей, надеюсь? — спросил Федор.
— Я спросил, где она была в ночь с пятницы на субботу. Она была дома, смотрела кино. И снова ни о чем не спросила, представляешь?
— Сильная женщина.
— Упаси бог от таких сильных! Женщина — она всякая, как моя Ирка, например. Плачет, смеется, радуется, врет — и все сразу! Шубу вот купила… — Капитан вздохнул. — И только под занавес спросила, что с Анатолием. Не с Толиком, а с Анатолием. Удивительная женщина!
— Ты сказал?
— Сказал.
— Ну и?..
— Ну и ничего. Спросила, можно ли его проведать.
— Я бы посмотрел дела, которые он вел два-три последних года.
— Смотрим.
— Когда он закончил работу в пятницу?
— В восемь. И пошел ужинать в свой любимый ресторан «Прадо».
— Один?
— Официант говорит, что сначала Болотник был один, а потом к нему подсел мужчина. Они все знают Болотника, помнят даже его подругу Алевтину.
— Что за мужчина?
— Он был у них впервые. Высокий, прекрасно одетый — «козырный», как сказал один из официантов. Лет слегка за сорок. В очках с затемненными стеклами. Он подошел к Болотнику, попросил разрешения присесть. Болотник, по словам официанта, сначала возражал, потом разрешил. Ушли они вместе.
— Кого-то мне этот незнакомец напоминает, — заметил Федор. — Нужно показать официанту портрет Чужого. Черный внедорожник «Чероки» и неизвестный «козырный» мужчина. Обыск у Болотника в квартире был?
— Обыск был, но ничего интересного не дал. Документы, деньги, ювелирные изделия.
— Как он, кстати?
— Без перемен. Раскачивается и воет. На вопросы не отвечает и вообще ни на что не реагирует.
— Что говорят психиатры?
— Ничего не говорят. Они не знают. Может, придет в себя, но уверенности нет.
— Пациент скорее мертв, чем жив.
— Вот именно! Он в неврологическом диспансере, у дверей охранник… на всякий случай. Медсестра сказала, когда выключили свет, он стал кричать. Пришлось снова включить.
— Странная история, — сказал Федор. — Не припомню ничего подобного в анналах города. Работал профессионал, артист. Какая связь между Малко, Бурым и Болотником? Если есть…
— Ты думаешь, есть?
— Не поручусь, но скорее да, чем нет. Что-то их связывает. Хотя бы очень короткий промежуток времени между убийствами. Уже одно это говорит в пользу связи между ними. Тем более это не банальные убийства. Почти на виду, не прячась, следуя сложному плану… удивительное нахальство! За пять дней убийца разобрался с троими. Джокер, стрела, закрытая темная камера. Как сказал кто-то из спикеров, тюрьма. Намек на что-то. Плюс магнитофонная запись.
— Месть?
— Пожалуй. Смысл убийства, как правило, — убрать мешающего человека. А в нашем случае — не просто убрать, а убрать сложно, затрачивая лишние усилия, с риском для исполнителя. Вот скажи, капитан, почему он не боится рисковать?
— Потому что собирается свалить, ежу понятно. Или уже свалил. Если, конечно, разобрался со всеми. Пока мы будем копать, он замочит остальных по списку, и только его и видели.
— Я бы покопался в их прошлом. Может, проходили по общему делу, надо бы проверить в судебном архиве.
— Они не были знакомы… во всяком случае, ничего не указывает, что они знали друг друга.
— Ничего не указывает, возможно, из-за недостатка информации. Сегодня их явно ничего не связывает, они из разных социальных групп и, по-видимому, не общались. Но это не значит, что они не пересекались в прошлом. Чужой увез Малко и через два часа «высадил» на троллейбусной остановке…
— Как он его увез?
— Элементарно. Тот тормозил тачку, и Чужой подхватил его. Почти два часа они «разговаривали», иными словами, он его допрашивал. И Малко что-то ему рассказал. После чего был убит. А раз так, то искать нужно в прошлом. Даже тот факт, что жертвы не общались, говорит о том, что их может связывать общее прошлое, нечто такое, после чего они навсегда разбежались. Какое-нибудь резонансное нераскрытое убийство, взорванный соперник, отжатый бизнес с жертвами… Еще недавно братки разбирались с помощью бомб и бейсбольных бит, у нас тут, помнишь, орудовали шустрые ребята из группировок Чалого и Беляка. Стрелок Бурый как нельзя лучше вписывается в расклад, да и Болотник с его репутацией… Кстати, я бы еще раз допросил друзей Бурого и официантов «Будапешта». Возможно, кто-то из них обратил внимание на мужчину, подходящего под описание Чужого.
Капитан кивнул. Федор взглянул на часы и поднялся…
Глава 23. Лиса Алиса и Эмилий Иванович
— Что это? — спросила Татьяна, рассматривая Эмилия Ивановича, словно видела его впервые. — Какое чудо!
— Вивальди, «Весна». — Эмилий положил скрипку и смычок на журнальный столик.
— Эмилий, ты не говорил, что так хорошо играешь! Ты… ты просто виртуоз! Я бы никогда не подумала…
— Ну что ты! — замахал руками смущенный Эмилий Иванович. — Это не хорошо, это посредственно. Все мама — ей казалось, что у меня будущее великого скрипача. Я не пошел дальше музыкальной школы.
Молодые люди сидели в гостиной, и Эмилий Иванович из кожи лез, чтобы произвести впечатление на гостью. Он впервые в жизни принимал у себя красивую девушку. То есть некрасивых девушек он тоже никогда не принимал, но всегда считал, что с некрасивыми девушками легче, потому что они не капризничают и рады даже маленьким знакам внимания. Он с трудом верил, что у него в гостях такая… такая… ослепительная красавица! И украдкой рассматривал лису Алису… Ему было легче называть ее лиса Алиса, что-то было в этом имени сказочное и вместе с тем доброе и смешное.
Он подал дамплинги под соевым соусом, и Татьяна не могла поверить, что он так хорошо готовит. Оказывается, она готовить не умела вовсе. Это делали или братья, или мама. Братьев было трое, двое старше, один моложе. Старшие пошли по стопам отца, механика в автохозяйстве; мама работает в телеателье; младший брат в армии. Отец попивает. Татьяна единственная в семье, кто учился в университете, правда, для работы в котельной университетский диплом не нужен. Эмилию хотелось спросить: почему котельная, но он стеснялся. В его понимании, в котельной работают простые люди и пенсионеры. Татьяна в этот ряд никак не вписывалась. Она была неглупа, начитанна и обо всем имела свое суждение, которое вполне аргументированно отстаивала. Эмилий Иванович сначала уступал — все-таки девушка, да и стеснялся, но потом они начали цапаться не на шутку. Это было узнаванием, ощупыванием друг дружки усиками и, наконец, признанием: «Мы с тобой одной крови».
— С ума сойти, сколько у тебя книг! — Татьяна провела рукой по корешкам. — И ты все читал?
— Почти.
— Я про некоторых и не слышала! Брет Гарт! Это про что?
— Романтик, девятнадцатый век, Дикий Запад. Сильные мужчины, драки, перестрелки.
Татьяна поморщилась:
— Не для меня. Вроде Майн Рида?
— Нет! Майн Рид — сказки, Брет Гарт — реализм, пот и кровь.
— Я люблю фантастику! Стругацких, Лема, Азимова, Кларка.
— Я тоже! — обрадовался Эмилий Иванович. — Мама считала, это ерунда, а я люблю.
— Недавно прочитала «Фиаско» Лема и… Ты как вообще относишься к контакту?
— Я знаю этот роман. Лем пишет, что контакт невозможен. Человек ищет собратьев по разуму, строит телескопы, запускает радиосигналы — так и кажется, что день, когда мы получим ответ, станет самым счастливым днем в нашей жизни. А Лем говорит — нет! Мы разные, у нас нет общих ценностей, и общего между нами не больше, чем между человеком и табуреткой.
— Он так сказал?
— Нет, про табуретку — это я, исходя из смысла романа.
— Ты согласен?
Эмилий Иванович задумался.
— Кто-то сказал, что самое большое счастье, когда тебя понимают. Даже представители одного вида не понимают друг друга, вон сколько одиноких и неприкаянных… Я, пожалуй, согласен с Лемом. А ты?
Долгую минуту они смотрели друг на дружку. Потом лиса Алиса сказала:
— Не знаю. Надеюсь, он не прав. Не хочется думать, что мы одни. Хотя одиноких действительно много.
— Много… — кивнул Эмилий Иванович.
— Ой, это кино? — воскликнула она. — С ума сойти, сколько!
— Кино и музыка.
— Музыка?
— Классика в основном. Я люблю работать под музыку, — вырвалось у Эмилия Ивановича.
— Ты берешь работу на дом? — тут же спросила Татьяна.
Эмилий Иванович побагровел и промычал что-то насчет того, что иногда приходится… по просьбе директора подготовить срочно документы для выставки. Усилием воли он заткнулся, чтобы не залезть в дебри, из которых уже не выбраться. Тем более Татьяна — девушка любознательная. Он выкрутился, но ему было очень стыдно.
— У нас в семье ни у кого нет слуха, — сообщила Татьяна. — Старшие братья любят шансон, младший братишка — рэп. Я тебе завидую, Эмилий, вокруг тебя столько музыки. А потом, все эти компакты страшно дорогие, а у нас никогда не было много денег.
— Можем слушать вместе! — вырвалось у Эмилия Ивановича.
— Правда? — обрадовалась Татьяна. — С удовольствием!
— Кто это? — Она заметила фотографию Лили. — Какая красивая! Это твоя девушка?
— Нет, это моя знакомая. Она умерла.
— Умерла? Такая молодая? Она тебе нравилась?
— Нравилась, но не так… — он запнулся, не решаясь закончить фразу.
— Не так, как я? — Смелости ей было не занимать.
— Не так, как ты, — согласился Эмилий Иванович.
Они помолчали. Эмилий Иванович не решался взглянуть на девушку.
— Что с ней случилось?
— Я не знаю. Никто не знает. Она умерла. Разбилась. Выпала из окна и разбилась.
— Расскажи.
И Эмилий Иванович рассказал Татьяне про Лилю, про своего друга Валерия Илларионовича и его блудного внука, который исправился и стал приличным человеком.
— Я все-таки не понимаю, почему она выбросилась из окна? — спросила лиса Алиса, когда Эмилий Иванович закончил свой печальный монолог.
— Мы не знаем наверное, что она выбросилась. Возможно, несчастный случай.
— Несчастный случай? В три утра она подошла к окну, открыла, стала на стул… Эмилий, это была не случайность!