Однако, выскользнул тогда Афоня из удавки. Видать, были и у него вышние заступники, видать, не успел он наворотить разбойных дел в полной мере. Или, может, у небесных охранителей на него другие планы были? Всё может быть. Так или иначе, но ноги его сами принесли в проулок, где в доходном доме снимали угол бойкая девушка Стешка и её родной брат Михайло, двужильничавший на извозе денно и нощно. С ним Афоня был на дружеской ноге, хотя и виделись редко. Тем более, что денег молодой ухажёр от лошадника не прижимал, да и Михай не мозолил глаз молодой паре, постоянно находясь на отхожем промысле. Но теперешнее житьё-бытьё беглого вора у зазнобы под пятой проистекало в скудости и строгим постом. Стешка за порог голь перекатную не гнала, но и в замужество, чтоб нищету плодить, не поспешала. Всего с неделю и просидел курицей на яйцах бывший вольный Дьяк возле юбки своей сударушки. Просидел сирым сидельцем даже без греховного помысла, однако воротившийся с приработка Михайло прямо в воскресный день и изрёк:
— Собирайся, служивый, завтрева вывезу тебя с оказией за городскую заставу, а там сам докумекаешь, куда пойти-поехать, — а увидев недовольство на челе нахлебника, присовкупил:- Степаниде кланяйся в ноги, что сразу за порог не выставили, нам за тебя на кол садиться без интереса.
Так и оказался Афоня вскорости за городской чертой посреди чиста поля с краюхой хлеба в узелке. Хоть ложись и помирай под первым кустом, хоть дичай среди зверья и гнуса. В Киев пути нет, а к тятеньке в Московию пока дойдёшь, ноги по коленные суставы сотрёшь.
Однако же, бог шельму метит, если не хочет сразу погубить. И пяти вёрст путник не отмантулил пешедралом, куда глаза глядят, как нагнал его соляной обоз из Азова, что тянулся аккурат до самой белоцерковной. И хоть чумаки народ суровый, не ко всякому благоволят, но подобрали странника. Взяли к себе в кошт за сноровку и силу, что выказал Афанасий, помогая вызволить из хляби застрявший на дороге воз. Старшой так и сказал:
— Прибивайся к нам, коль делать нечего. До Москвы-матушки путь не близкий, не раз придётся телеги перегружать. А ты как раз в силе разбойной, да и обличьем на дурака не похож.
Так и добрался беглый бурсак до родного города, работёнкой заслуживая пропитание и ночлег у костра. Много чего Афоня передумал за это время, но не нашёл ничего лучшего, как повиниться перед отцом, просить милости у матушки и защиты у деда. А потому в самой скорой скорости стоял блудный сын на коленках перед сородичами и правдиво винился во всех грехах, тяжких и полегче. Ничего не таил, тем и спасся. Батюшка-то, Димитрий Прокопьевич, и дедушка, Прокопий Парфирьевич, допреж выпороть вольнодумца удумали в четыре руки, да и спровадить назад в училище для окончания образования. Однако, выслушав парня со вниманием до конца и понявши, что дело дрянь, старшие Приблудные пошли совещаться, оставив дитё рыдать в два голоса с маменькой в красном углу под иконостасом с заступниками.
Совещались отцы родовитые не долго, но самым тайным образом. Да о чём тут разговор? Ведь знали, что все гибельные дела русских земель проходили через Московский Разбойный Приказ. Что несмотря на волокиту и крючкотворство писарей, в конце концов делу о разбое во граде Киеве дадут ход, и попадёт наследник под правый розыск и неминучую расправу. А потому стали седые головы приискивать углы, чтоб упрятать неразумное чадо с глаз долой, хоть бы на первую пору. И придумали-таки государевы слуги самый, что ни на есть надёжный и хитроумный план. Как раз в это время со всей святой Руси собирались отряды казаков и промышленников для добычи и закупа пушного зверя в Сибири по рекам Лены и Колымы. Премного народу требовалось, так как земли там неоглядные и зело богатые пушниной. По одному Нижнеленскому острогу то ли в 1645, то ли в 47 году до 2000 соболей ясаку, принёсшего казне до 5000 рублей прибытка. Но в отряды кроме ружейного и торгового люда требовались также служивые умельцы в таможенных чинах и подьячие для писания челобитных в стольный град, а не только кашевары да плотники. Поэтому Прокопием Парфирьевичем и Димитрием Прокопьевичем было писано душевное письмо строму знакомцу, нынешнему Якутскому воеводе Василию Пушкину о желании отцов семейства приобщить сынка и внука к доходному и процветающему делу освоения Сибири, а более всего для становления характера и самостоятельности заматеревшего недоросля. И в один голос просили, чтоб Василий Иваныч не спускал глаз с неоперившегося писарчука, а где надо и картографа. Письмо зашили в маменькой стёганую телогрейку, бумаги на консисторского писца выправили без затей и отправили Афонюшку с первым же казацким отрядом далеко-далёко за Урал-камень и Мангазею прямиком в Тунгусские да Якутские края. Всё лучше, чем на плаху! И шёл как раз 1647 год и было отроку 18 лет от роду.
…
Вышел Семейка Дежнёв в Студёное море в самый разгар короткого северного лета. Вышел не ради собственного восславления, а чтоб найти край землицы Российской, и если повезёт, то приростить её новыми территориями. Пошли по холодным водам споро, резали волну чуть ли не с песнями и лёгким сердцем первопроходчиков. Ведь до них на Восток до крайнего предела никто ещё не хаживал, а тут твёрдо решились, да и самим было любопытно узнать: где тот край и что за ним таится?
Только задарма ничего не даётся и никакие тайны не открываются. Едва вышли в открытое море, считай, и месяца не прошло, как навалилась на караван буря. И так изрядно потрепала мореходов, что когда волна утихомирилась, то трёх кочей разом не досчитались. Ну, словно корова языком! Как и не было этих морских посудин со всею их командою на круг в сорок душ. Вот такая первая расплата за любознательность людскую, хоть и не праздную, но своекорыстную. Собрал Семён Иванович остатки каравана в один кулак и двинулся дальше. Не сплоховал, не дрогнул душой, не повернул вспять, а, помолясь, двинул экспедицию далее на Восток навстречь солнцу. Когда людей на оставшихся кочах пересчитали, к радости атамана оказалось, что главный летописец и челобитчик, дьяк Афанасий Приблудный, не утоп. То есть, осталось кому историю сочинять для потомков. Далее следовали без потрясений и потерь, а в сентябре достигли самого крайнего края Камчатки. Обнаружилось, что земля кончалась Большим Каменным Носом, а обогнув его, стрелой понеслись кочи далее, аж до самого Тёплого моря. Тут и открылся им весь Анианский пролив, что разделяет Азию с Америкой, как и думалось учёными головами исстари. (Примечание № 2 от Лейзеля Блоха. Экспедиция Семёна Дежнёва прошла проливом, разделяющим Азию и Америку за 80 лет до того, как капитан-командор Витус Беринг вошёл в эти воды с юга. Однако, по предложению мореплавателя Джеймса Кука пролив был назван Беринговым, весьма подробно описанным капитаном Витусом. Лишь по царским донесениям, обнаруженным в архивах Якутской канцелярии через 100 лет после события, удалось восстановить приоритет Дежнёва в открытии пролива между материками и проследить дальнейшую судьбу экспедиции, высадившейся впоследствии в устье Анадыря. Читай сохранившиеся в якутских архивах «Сочинения и переводы к пользе и увеселению служащие». И только через 250 лет после исследовательского подвига первопроходцев, по решению Русского географического общества, Большой Каменный Нос Чукотки был назван мысом Дежнёва).
Однако, обогнув без урона Каменный Нос, караван попал в новый шторм, который вырвал из состава экспедиции Семёна Дежнёва ещё один коч, погнав его незнамо куда. И лишь только через двое суток океан выплюнул израненный кораблик на неприютный берег незнакомого края. Спасибо, что бог миловал и не пустил на дно всю его команду, а оставил кое-кого, как свидетелей предприятия, которое не всякому под силу и стать. Повезло в очередной раз и Афоньке. (Примечание № 3 от Л.Б. Так, строго говоря, была открыта русским человеком Аляска).
ПРИПЛЫЛИ
«В жизни морехода и первооткрывателя бывают неожиданности разной свойственности. И уж если на суше ещё можно предугадать ход событий и как-то противостоять им, то на море всё подвластно воле случая и слепого провидения. И будь ты хоть трижды кормчий, а не то и четырежды капитан-командор, но оказавшись во власти разгневанной стихии без руля и ветрил, либо смиренно пойдёшь ко дну, безвольно вывалившись за борт, либо начнёшь противиться волне, хватаясь за любую соломину или за более водостойкого соседа, способного ещё держаться на поверхности вод. Таким образом, в первом случае скороспело зароешься в придонный ил для прокорма склизкой живности, а во втором, если даже получишь тот же результат, упокоишься с чувством выполненного долга по отношению к себе. Бывает, хотя и редко, что судьба поворачивается передом к особо отчаянным утопленникам и выбрасывает их прямо из пучины на твёрдую сушу вместе с растрёпанным судёнышком и кой-каким скарбом для налаживания первобытной жизни. Случается, что не одного, а с парой-тройкой таких же незадачливых путешественников. Как бы для развода жизни на пустынном берегу.
Вот так и случилось со мной. Когда наша лодка обогнула Чукотский Камень и устремилась к Тёплому морю, вся ватага посудины повеселела и ободрилась, словно и не было той страшной бури в Ледовитом море. Тем более, что наш верховой Елисей Буза гаркнул тогда прямо над нашими головами:
— Всё, ребятушки! Конец нашей экспедиции. Нашли-таки пролив с Америкой. Ждите скорой награды от царя-батюшки Алексея свет Михайловича. А ты, дьяк Афанасий, — это уже мне как в приказанье, — чини перья и готовься рисовать челобитную по случаю новой географии на краю русской земли.
Мы и радовались, но не долго. То ли в самом конце августа месяца, то ли в первой половине сентября накатил на нас шторм. Сначала туман саваном лёг, так что ни зги не видно, не только головного судна. Да что там, одно парное молоко вокруг разлилось русалкам на радость. А потом океан приступом на нас пошёл и трепал с таким рвением, ну, словно баба своё бельишко на Москва-реке. Не то что кормчие курс удержали, а никто и за временем не следил, как потом оказалось. Я, как не знакомый с морским делом, только и успел мешки из двух бычьих пузырей с письменным принадлежанием к себе на шею повесить, как-никак казённый припас, да в лавку по низу коча мёртвой хваткой вцепиться, так что и лопатой не отскребёшь. Вот с нею в обнимку всю бурю и пережил без памяти, пока лодку к земной тверди не прибило. Выпростался из тенет удачно, как из пращи и сколько летел не помню, но головой на какое-то время ослаб. И тут спасибо мешкам с бумагой, что под шею загодя привесил. Если б они вовремя под головушку не подсунулись, раскололась бы моя тыковка о тот самый камешек, на котором и очнулся я в конце своего кругосветного плаванья вокруг Чукотского Носа.