— Как по воде отойти? — не понял шаман.
— А вы нам байдару под парусом подарите, — разъяснил Елисей. — Мы вам потом новую подгоним.
— Да ещё с верхом товаром нагрузим. И солью, и ворванью, и олениной с запасом на год, — тут же наобещал Водянников, по-своему поняв, что дело сладилось.
— А я в челобитной царю-батюшке об вас отпишу, что есть такой беспризорный народ в самом работящем расцвете, — зачем-то по непроходимой глупости вякнул и я.
Тут все три пришельца согласно покивали головами и засуетились с уходом, не ударив согласно по рукам, как принято на наших просторах. А на другой день нас перевели в крытую промёрзлым дёрном землянку и приставили охрану с копьями. Ещё через день пришёл шаманский подручный и через Нануя объявил, что мы четверо будем тут жить, но не долго, а пока стойбище не назначит палача на наши неразумные головы. От себя алеут добавил, что шаман с Паналыком решили не пускать нас летней порой за море ради подмоги, которая непременно всею силою навалится на беззащитных инуитов и истребит их поголовно за-ради рыбьего зуба, тюленьего сала и незамужних баб. Поэтому нас надобно скормить обитателям моря, как только Ка-Ха-Ши обговорит с владычицей Седной время нашего жертвоприношения. За Нанайку с Олешкой заступились жёны и сама хранительница очага Инира, как за неустанных продолжателей рода-племени. Вот такой получился итог жизни в конце путешествия по Анианскому проливу. Вот тебе и открытая всем ветрам русская душа без азиатской хитрости и европейского вероломства. Однако, не засохли мы, почти что срубленные под корень, а стали придумывать козни супротив своего смертного часа. Сплотились в единый кулак, и я предложил первым удариться всем вместе в побег, разметав по пути стражников и захватив любую собачью упряжку, которые ночами ютились у порогов снежных домов. Но друзья охладили мой пыл, как утренний мороз голову без малахая.
— Даже при пригожем раскладе нам на собачках далеко не уехать. Ими управлять, не кобылой ворочать, уменье надобно и северная сноровка, — заверил Буза. — Да и в какую сторону путь прокладывать? Кругом белое безлюдье без конца и края.
— Лучше на нарах замёрзнуть, чем неволей под лёд отойти без покаяния, — раздумчиво сказал на это Водянников.
— Пока от холода зажмуришься, тебя пять раз догонят и шею свернут без морской богини, — ответил на это Елисей. — Ни убежать на лайках, ни уйти своим ходом не выйдет, будем думать дальше.
— А что думать? — подал голос молчальник Ивашка Зырян. — Как поведут казнить, я из этого костыля, как самоеды пищаль называют, одного насмерть убью, а вы в рукопашную под такую заваруху на ножи кинетесь, — и он ласково погладил свой огнестрел.
— Так ведь перебьют, силы-то не равные, — урезонил плотник.
— Знамо дело, что перебьют! — и Зырян аж башку оголил как на похоронах:- Зато геройски погибнем назло ворогу, словно ратник в бою с супостатом. Сгинем с лица земли, но и с собой кой кого прихватим. К тому же, на миру и смерть красна!
Но не успели мы привыкнуть к геройской погибели, как Буза твёрдо обнадёжил:
— А ведь не сгинем, братья мои! Рано нам на погост собираться в чужих краях, рано сопли по воротнику распускать. Мы ещё всем тутошним иноверцам покажем, кто здесь хозяин!
Такие неожиданные слова хоть и тронули нас за живое, но не раззадорили до победы. Понимали, что Буза это зряшно говорил, как вожак, и напрасной надеждой нас одаривал. Каждый в голове держал, что если хоть одного истукана прибьём, то с нас в отместку ещё с живых кожу сдерут и на ремни распустят. А там, глядишь, полным голиком к проруби погонят и рыбам на прокорм отсудят. Смерть одна и та же, но мучений больше, если через восстание пойти. Я к Водянникову примкнул, и уже на пару стали доказывать, что в своей шкуре помирать сподручнее, хоть и в насквозь промёрзшей. Плотник ещё присказал, что и на Олешку с Нануем надежды никакой. Не придут они на выручку, раз их для приплода берегут как племенных баранов. С одной стороны жёны стерегут, с другой родня неуёмная, а если с третьей посмотреть, то куда им за журавлём нацеливаться, если тёплая синица в руках?
Поглядел на нас своим ясным оком Елисей Буза, смерил жалостным взглядом и выпростал козырь из рукава, что до последнего дня берёг, который не сегодня, так завтра обязательно наступит. И выходила по его плану нам полная виктория в этих глухих и отсталых местах. Перво-наперво Буза напомнил нам о покорении Ермаком Тимофеевичем Сибири, чем гордился русский народ уже не одно поколение. Далее вспомнил, как прибирали к бережливым рукам Крайний Север, тех же якутов, чукчей, тунгусов и иже с ними. Ведь при первом же огневом выстреле даже не по человеку, а по животине безмозглой или по той же собаке, любой дикарь с ног валился и начинал почитать белого господина выше своих собственных богов и боженят. Самоеду никакого ума не хватало постигнуть свершившуюся огненную смерть из железной палки на расстоянии далее собственной руки.
— Вот увидите, — вещал уверенно Буза, — как только шамана пристрелим, народ кинется признавать нашу святость, как высшую силу богов.
— А если колдун в стороне окажется? — начал определяться с мишенью Зырян.
— Да любого, кто под руку попадёт уложишь, — похлопал Елисей стрелка по плечу, — тут главное непонятного страху нагнать, а не по чинам целиться.
Долго мы ещё перебирали в памяти сказки о покорении северных и прочих диких народов, вошедших в общий обиход не только торговлей и добрым словом, но и посредством сильной руки. Долго не могли угомониться на общих нарах, поглядывая на стрельца, ловко готовившего для дела пороховой заряд, строгую пулю и кремневый замок. А когда признали, что оружие в надёжных руках, забылись спокойным сном, веруя в дальнейшую жизнь, хоть бы среди вечных снегов и непролазного льда.
Прошёл ещё один мутный северный день, полный отработки нашего плана до самой крайней мелочи. Решили, что когда полезем по норе наружу, то Зыряна пустим посерёдке и спешить не будем, чтоб стрелец успел пороховую затравку на пищаль приладить да курок взвести без торопливости. Когда же выберемся наружу, Ивашка без промедления должен выстрелить в колдуна или первого попавшегося на пути помощника этой нечисти, а мы все разом для устрашения воздеть руки вверх и страшными голосами затянуть псалом для укрепления собственного духа. А уж когда все самоеды падут ниц, то через Нануя, так как он непременно будет толмачить приговор в смертный наш час, разъяснить общине кто тут хозяин и что будет с противниками новой власти, указуя на тёплый ещё труп недруга. К этому времени Зырян должен перезарядить ручницу и если возникнет надобность, без промедления для закрепления новой власти пристрелить любого недовольного или непонятливого жителя. Баб велели не трогать, как благородные рыцари и для собственной же пользы. Словом, обговорили всё до нитки и приготовились к лучшему.
Ещё пару дней беседовал шаман с морскою царицей, а потом за нами пришли. Трое пришли во главе с колдуном и во всеоружии, ежели не считать алеута. Пока шаман долго говорил и бил в бубен, Зырян предложил применить оружие по нему тут же, без особых раздумий и дальнего прицела. Но Буза запретил. Сказал, что заряд надо тратить прилюдно, а то никакого назидания для дикого общества не будет. Стрелец со скрипом подчинился приказу. Старый солдат, сразу видно и стать и выправку!
Всю речь Ка-Ха-Ши пересказал Нануй в двух словах:
— Великий шаман говорит, что Седна требует вас к себе на дно. На улице ради этого собрано всё стойбище. Помочь вам никак нельзя. Одно хорошо, долго мучиться не будете, а сразу переселитесь в долину духов для загробной жизни на всём готовом.
После такого разъяснения мы гуськом за палачами потянулись к выходу, втиснув Зыряна как раз посерёдке. На свет божий выползли в самый разгар дня. Солнце дуром сияет, снег блестит до рези в глазах, пока что не закрытых, собаки лают и с поводков рвутся, а вокруг самоеды последний раз на нас любуются. Так бы жил и жил до старости лет. Ведь уверенности, что без потерь выберемся из переделки, как не было, так и нет!
— Начинай, Ивашка! — громовым голосом скомандовал в сей же секунд Елисей Буза и грохнул малахаем под ноги.
И Зырян не сплоховал, а выстрелил прямо в лоб подручному шамана, что перекрывал прицел в колдуна. Раздался выстрел, и я давно не слышал такого грома от пищали. Не пожалел стрелец пороха. Огонь и дым пошёл по головам инуитов, а убиенный свалился нам под ноги как куль с мякиной. Тут и мы не подвели, а запели нечеловеческими голосами каждый своё, но громко. Самоеды же не пали ниц, как должны были сделать любые порабощённые страхом людишки, а застыли истуканами в безмерном удивлении и любопытстве. Шаман же, собака, первым пришёл в себя и вытолкнул перед Зыряном второго своего помощника, видать, желая остаться единоличным властителем душ северных иноверцев. Ивашка такого предложения не ожидал, а поэтому растерялся. Тогда сам Ка-Ха-Ши, человек видимо не робкого десятка, выхватил у стрельца ручницу и ткнул ею в грудь своего едва живого помощника. Толпа при этом радостно загудела, а подручный шамана упал на колени, но умирать не стал. И колдун сразу догадался, что костылёк в чужих руках смерть не изрыгает, а потому отбросил пищаль в сторону и что-то прорычал соплеменникам, ударяя со всей силы в бубен. Народ в ответ согласно закивал непокрытыми чёрными башками, ибо при солнце самоеды голов под шапками не прячут, а Нануйка немедля перевёл нам шаманский ор:
— Только что дух Тунгаджук приказал перенести вашу встречу с Седной до той поры, пока мёртвого не спровадят на тот свет.
— А долго обряд продлится? — спросил я, ещё не веря во спасение.
— Пока мёртвого сожгут, пока кости закопают, вот время и пройдёт.
— А мы? — не терпелось и Водянникову узнать судьбу.
— А вы на старое место в большое иглу. Только теперь охрана будет побольше, раз вы человека огнём с расстояния убить можете.
Вот таким чудесным образом мы избежали смерти, а общинный народ смуты, благодаря свободолюбию коренного населения. Вот тебе и забитый Севером народ, вот тебе и власть белого человека без подручной захудалой пушчонки с картечью.