ПОМОРЮ
По морям, по волнам,
Нынче здесь, завтра там.
ВЕЛИКИЙ ГЕНРИ
25 августа 1688 года пушки всех фортов Порт-Ройяла и кораблей ямайской флотилии 22 выстрелами возвестили миру о кончине вице-губернатора Ямайки, адмирала великой армады Берегового Братства и отчаянного пирата сэра Генри Моргана. Ушёл из жизни величайший флибустьер столетия, завещая бессмертную душу Всевышнему Господу, бренное тело земле Ямайки, а огромное состояние жене Марии-Елизавете. Но вместе с тем он оставил в глубокой безвременной печали своих друзей и единомышленников, следовавших за ним в бой под рвущимся на свежем ветру Весёлым Роджером во славу побед Англии над Испанией.
В таверне «Чёрная вдова», что на берегу бухты Радости, собралось знатное общество старых морских бродяг, поминающих в этот вечерний скорбный час своего справедливого капитана и вождя Генри Моргана, основателя Пиратского Кодекса Чести всего Карибского бассейна. За сдвинутыми столами сидели капитаны и шкиперы, лоцманы и квартирмейстеры, бомбардиры и простые матросы, как равноправные ветераны, помнившие усопшего по былым походам, так и не нюхавшие пороха юнги, едва наслышанные о подвигах Моргана на суше и на море, но всегда готовые продолжить славное дело бесстрашных корсаров. Пили в основном ром и бумбо, настоянный на корице, закусывали салмагунди из смеси всего, что находилось под рукой, ведя неспешные беседе о былой славе морских сражений и расточительном богатстве, о потере старых друзей и приобретении новых.
— Томас, — наполняя очередную кружку жгучим питьём, спрашивал седовласый шкипер шлюпа «Лион» Ричард Добсон своего не молодого собеседника, капитана бригантины «Фортуна» Томаса Ли, — а, помнишь, как мы наказали строптивых испанцев в Порто-Белло? Сколько же мы взяли тогда золота и серебра, не говоря уже о пиастрах в сундуках зажиточных горожан?
— Не знаю, дружище, — отозвался Томас, отрываясь от бычьего окорока, — меня тогда с вами не было. Я присоединился к кораблям Моргана, да будет ему земля пухом, лишь перед походом на Панаму.
— Так, значит, ты не проспал это замечательное дельце, Том Ли? Кто участвовал в панамском походе, тот знает жизнь! Тот изведал и горечь поражения, и вкус победы! Ради одного этого стоило встать под знамя Генри.
— Я полностью согласен с тобой, Ричи Добсон. Лишь только после битвы за Панаму я полностью оценил Пиратский Кодекс великого Моргана. Ведь на службе Его Величеству, то есть до получения Каперского поручения от Якова Второго нашим капитаном, разве мог я предположить, что пират такой же свободный человек, как морской бриз, и так же честен, словно праведник!
— О, да, Томас! Добавь сюда бесшабашную отвагу и упорство в бою до полной победы, и ты получишь портрет флибустьера высшей пробы.
— Совершенно согласен с тобою, уважаемый шкипер. Какая несгибаемая воля к победе должна быть у парней, которые на барках и канотах брали на абордаж целые шхуны, не обращая внимания на пушки и мушкеты.
— Да у нас иного выхода и не было, капитан! Раз ступив на вражеский корабль, мы бились насмерть за лучшую жизнь со звоном пиастров, дублонов и луидоров, — вспомнил не так уж далёкое былое Ричард Добсон.
— А ведь всё это мы добывали в честном бою, не воруя у ближнего, — согласился Томас Ли.
— Да, — выпив порцию бумбо, — подытожил шкипер шлюпа «Лион», — воровство, наговор и трусость у нас карались смертью. О чём разговор, капитан? Весь наш Устав Берегового Братства основан на справедливости, товариществе и взаимовыручке, будь ты хоть на берегу, хоть в море.
— О, капитан Морган был сам неподкупен и нам внушал то же самое, — ударился в воспоминания Томас, — возьми хоть статью о дуэлях!
— И не только о них, — перебил шкипер, — ведь любая драка в походе каралась смертью!
— Правильно, — загорячился капитан «Фортуны», — пускайте кровь друг другу на берегу, а не в море, когда на счету каждый абордажный крюк в твёрдой руке. Помню, в Эль-Пуэрто-дель-Принчипе я насмерть поссорился из-за знойной девицы Эммы Блубляд с капитаном четырёхпушечного пинка Жозефом Верн. Но ведь мы терпели до Тортуги! И лишь на острове и при свидетелях мне со спокойной совестью удалось насадить на шпагу галантного француза. А если бы дуэль произошла к радости испанцев на корабле? Да я бы сам себе отрубил руку, поднявшуюся в походе на товарища.
— И на суше при деле то же самое. Возьми взятие Порто-Белло! Какие разборки и личные счёты, если идёшь на приступ испанской твердыни? — горячо воскликнул Ричард Добсон, отхлебнув порцию чистого рома, и перевёл разговор в другое русло. — Я так скажу тебе мой старый друг! Наш адмирал Морган вёл сражения на суше куда проворнее и успешнее, чем на море. Очень чувствовалась в нём военная косточка, но сухопутного солдата. Поэтому он и громил испанские города и форты с завидным постоянством.
— Не скажи, — возразил было Томас Ли, но, подумав, остудил свой пыл спорщика, — а ведь твоя правда, Ричард. Это ведь по его недосмотру и попустительству пошли ко дну три наших адмиралтейских фрегата «Оксфорд», «Сатисфэкшн» и «Купец Ямайки».
— Вот и я о том же, старина Томас, — с сожалением выдохнул Ричард Добсон и выплеснул остатки рома себе в глотку, словно излишний балласт за борт корабля.
Бесстрашный и удачливый капитан Генри Морган довольно скоро практически убедился, что значительно прибыльнее и весомее нападать на испанские города и форты, нежели на их суда. Ведь именно во всякого рода поселениях размещались склады серебра и золота, отобранного у индейцев. Поэтому было легче напасть на испанцев с суши и неожиданно заграбастать у них всё то, что ещё не успели отправить на кораблях за океан. Да и с какой стати должна была богатеть одна Испания? Лишь по праву первооткрывательницы Америки? Конечно, нет! Поэтому капитан Морган всеми силами Берегового Братства сопротивлялся этой исторической несправедливости, грабя уже не только суда бывалых конквистадоров, но и береговые перевалочные пункты драгоценного металла. Тем более, что имел каперское свидетельство от самого Оливера Кромвеля со времени революционного свержения монархии в Англии. Правда, король Карл II, впоследствии реставрировавшийся на троне, тоже не упустил выгоды от покровительства пиратам.
Но что с того, если после разграбления таких золотых арсеналов как Эль-Пуэрто-дель-Принчипе на Кубе или богатейшего серебряного рынка Коста-Рики города Порто-Белло, испанский посол де Молина жаловался на пиратский разбой самому Карлу II, ссылаясь на Первый Ахенский мирный договор между странами? Английский сюзерен ясно дал понять, что это соглашение касается лишь Европы, а ниже тропика Рака он не правомочен. Тем более, как докладывал ему любимец трона и кавалер Ордена Подвязки, сам лорд-лейтенант Девона и Эссекса, досточтимый Джордж Монк, что согласно донесениям губернатора Ямайки сэра Томаса Модифорда, испанцы первыми готовы были напасть не только на свободные острова Ямайку и Тортугу, но и безжалостно ограбить город Порт-Ройял. А бедных англичан угнать в рабство, чтобы не мешали нещадно насиловать их жён и прочих женщин, вплоть до кухарок и прислуги из местного населения. Поэтому упрёк в вероломстве англосаксов был отринут, как несущественный, а блистательному капитану Моргану отправлен в подарок новый фрегат «Оксфорд», белоснежные паруса которого гордо полнились свободными ветрами Атлантики под Юнион Джеком, весело реявшим на грот-мачте корабля, как непобедимое знамя метрополии. А уже в январе 1669 года блистательный 34-пушечный корабль со 180-ью моряками на борту, под командой капитана Эдварда Коллира бросил якорь возле острова Ваш, что к востоку от Эспаньолы, и присоединился к эскадре Моргана, состоящей из десятка кораблей с восьмьюстами членами экипажа.
К этому времени вольные флибустьеры, как и положено полностью свободным ото всего членам общества, уже успели спустить все свои деньги и прочие ценности в притонах Ямайки и Тортуги, в карманах их широких штанин гулял ветер, и они требовали от своих капитанов весёлого разбоя и привычного набега на торговые суда испанцев. Да и как не обнищать, не умевших копить на чёрный день разбойников, если помимо обычных трат на ночную жизнь, тщеславный пират мог запросто выставить бочку рома сухопутным крысам, чтобы те сплясали джигу в его честь? А не то без раздумий выложить сотню пиастров девке, чтобы та обнажилась прямо на столе среди выпивки и закуски? А сколько драли эти фурии за ночь с оголодавшего в походе моряка, знала, наверное, только владелица притона, да и то не до конца!
Поэтому капитан Морган и пригласил на борт «Оксфорда» для военного совета всех своих капитанов, шкиперов и боцманов с квартирмейстерами. Необходимо было согласовать план дальнейших действий или просто решить: на кого нападать изначально и в какой последовательности грабить намеченные жертвы. А пока морские волки расслаблялись у бочонков с ромом на верхней палубе корабля, офицеры Моргана собрались поговорить и неспешно отобедать на квартердеке у самой кормы в некотором отдалении от команды фрегата.
— Джентльмены, — обратился Генри к собранию единомышленников, — досточтимые капитаны и мореходы! Вот уже год, как мы сушим вёсла на побережье Ямайки. Уже год, как наши матросы теряют бойцовские навыки в постелях портовых шлюх и целые состояния в харчевнях Тортуги. Уже слышен ропот и видно показное недовольство в стане Берегового Братства. Если не считать потери нескольких судов от наших одиночных набегов, испанцы успели за это время сосредоточить несметные богатства в портах Мексиканского залива, которые переправляют кораблями, набитыми золотом, к себе на родину, — тут Морган замолчал, почувствовав, что хватил лишку, и, опрокинув бокал, закончил свою речь призывом:- Пора положить конец испанскому бесчинству на суше и на море. Как вы думаете, господа?
Собрание одобрительно загудело, а Джейми Уоррен по прозвищу Малыш, капитан шлюпа «Санта Мария» с четырьмя пушками на борту и командой в тридцать человек, но, тем не менее, самый верный сподвижник Моргана, ответил за всех: