— Это меняет дело, — воспрянул я бойцовым петушком, — пойдём искать достойный цветник, уважаемый садовник.
— А мы уже пришли, — заметил Честер и указал рукой на базарную площадь, ещё не накрытую звёздным плащом тропической ночи, как я прочитал о подобном в одном из фолиантов библиотеки мистера Флауера.
Едва мы сделали несколько шагов вдоль уже отшумевших торгами рядов, как нам преградили дальнейший путь две, явно женские фигурки, закутанные в плащи с капюшонами до глаз. Женщину всегда можно отличить от другого человека по походке, движению рук и запаху. Едва живые фигурки приблизились к нам, Паркер бесцеремонно заглянул под капюшоны и весело сказал ни к селу, ни к городу:
— Дамы, мы согласны, расчёт на месте.
Однако, ночные охотницы тот же час взяли нас под руки и повели на рокот морского прибоя. На берегу дул лёгкий ночной бриз, освежая наши лица, но незнакомки всё же отвели нас подальше от воды и расположились биваком в затишке между двух перевёрнутых лодок. В конце концов, вполне разумное решение, если зрели серьёзные отношения не для посторонних глаз. Едва мы уселись в тесном пространстве между судёнышками, как Честер достал припасённый ранее ром, а девицы тут же откинули свои капюшоны, распахнув для удобства в общении свои чёрные плащи и явив нам две смазливые мордашки полукровок с Антильских островов, которые мелькали предо мной ещё на Барбадосе. Девушки были сравнительно молоды, но уже не того подросткового возраста, в котором их спешат выдать замуж. У меня сразу отлегло от сердца, так как мне почему-то мерещились негритянки с плантаций, убитые подневольным трудом и спешащие подработать под покровом ночи вдали от надсмотрщиков.
— Дик Блуд, — блистая хорошими манерами, первым назвался я, сидящей против меня девушке.
Во-первых, они обе для меня были словно однояйцевые близнецы, а с другой стороны, выбирать не приходилось, тем более, ночью.
— Селестина, — поняла намёк девушка и взялась за бутылку.
Сделав несколько глотков, она протянула ром мне и сказала довольно спокойно, как давнему знакомому:
— Не стесняйся, Дик, у нас всё просто.
— Называйте меня Гизеллой, — вмешалась в начавшийся разговор вторая барышня и перешла к делу:- Господа пираты, рассчитаемся сразу, чтобы утром не гоняться за вами по побережью, — и по тому, как она прищёлкнула пальцами и поочерёдно подмигнула глазами, почувствовалось, что Гизелла старшая в этой паре ночных блудниц.
Пока Честер рассчитывался за нас двоих, я подумал, что всё идёт к лучшему. Друг достанется Гизелле, и им, как людям опытным и знающим жизнь, будет о чём поговорить между собой. Тогда как я с её подругой скоротаю ночь в нежном знакомстве с продажной любовью на морском берегу.
Не тут-то было! Едва закончилось спиртное, как Селестина загнала меня за лодку с другого края и, бесстыдно задрав юбку, содрала с меня штаны, оголив до колен. От такого напора я с непривычки застеснялся и невольно прикрыл от всевидящего лунного ока собственной ладонью её рассупонившийся влажный бутон и промямлил:
— О, Селестина, не будем торопить события, у нас впереди ещё уйма времени.
На это знойная девушка вполне трезво ответила:
— Впереди ещё много работы, не ты первый, а ночь такая короткая.
С этими словами она навеки соединила наши сердца, так и хочется сказать словами из французского романа барбадосской библиотеки, но на деле, просто опрокинула меня на собственное тело, рукой определила направление главного удара и показала, кто в доме хозяин, доведя нашу общую работу до конца в самые сжатые сроки. Как всё же бывает обманчива скороспелая юность! Но в тоже время, с другой-то стороны, кому по нраву долгое ёрзание голым огузком по колючему песку, грозившее попаданием пляжной грязи во внутреннее содержание святая святых какой-никакой, но дамы? Не сладко бы мне пришлось в подобном случае с Арабеллой в любимом ею образе наездницы!
Закончив все дела, Селестина отряхнулась, кликнула подружку, и они спешно покинули место прелюбодейства, оставив нам с Честером одни короткие воспоминания без надежд на продолжение знакомства. А на мой немой вопрос непонимания событий, Честер сдержанно ответил:
— Таковы, мой друг, здешние суровые нравы, но зато всякий раз новые впечатления!
Следующие двое суток мы не покидали «Ганимед». Генри Морган вдруг затребовал к себе всю мою картографию и прочие судовые бумаги. Пока он разбирался в документации, я должен был находиться неподалёку, чтобы прояснять непонятые капитаном места. Паркер же просто отдыхал, создавая видимость работы вдали от глаз боцмана.
— Дик, — говорил он мне при встрече, — по всей видимости, скоро выйдем в море. Не зря наш флотоводец заинтересовался твоими картами и, как я слышал, срочно вызывает к себе всех наших офицеров. Надо будет напоследок на берегу прокутить все денежки, чтобы не пойти с ними ко дну при неудаче в бою. Да и на абордаж идти с пустым карманом легче и веселее.
Я был полностью согласен с другом, а потому в первый же свободный вечер мы направили свои стопы, как к себе домой, в притягательное «Счастливое избавление» мадам Витоль. Долго там не засиживались, а прихватив пару бутылок рома, так как одной, судя по прежнему знакомству с местными красавицами, явно не хватало, поспешили на торговую площадь в поисках доступных развлечений. А то! Любой моряк одобрил бы наше решение, полное глубокого мужского смысла!
Объекты приложения сил нашлись сразу. Это были, если верить их словам, донна Роза Сорена и мадемуазель Маргарита Джема, дамы приятные на глаз, сразу представив товар лицом и на ощупь, а не под плащом или накидкой. Чувствовались, что это были истинные мастерицы ночной женской работы, но никак не скорострельные пигалицы, жаждущие лёгкого заработка. Они сами прямо об этом заговорили, объявляя цену ещё до разговора с глазу на глаз. И только Честер расплатился по достигнутому соглашению, как сзади нас послышался взволнованный вскрик:
— Мистер Паркер, неужели это вы? Я не верю своим глазам!
И не успел я в изумлении продрать свои, как мой друг с криком сорвался с места:
— Дорогая Дороти, где тебя носили черти? — орал он, хватая незнакомку за что попало.
Я с уже облюбованными дамами стоял в стороне, пережидая неожиданную встречу Честера с прошлым.
— Нам только этого не хватало, — недовольно буркнула донна Роза.
— А если и группой, то за отдельную плату, — добавила мадемуазель Рита.
Я молчал, как червяк на крючке, не зная, что ответить достойным дамам. Выручил Панталон, крикнув со стороны:
— Дик, разбирайся с бабами сам! Меня не ждите, я встретил свою давнюю любовь, — и с этими словами он удалился в ночь, обхватив свою любовь крепкой рукой пониже талии.
Я стоял столбом, не зная, что предпринять, и не находя ответа в своей почти трезвой голове. Вернее, я не знал, какую из женщин выбрать, чтобы не обидеть оставшуюся.
— Ну что, пойдём в наши заросли? — разрядила обстановку Роза и непонятно добавила:- Это даже не плохо, когда один на двоих.
Девицы подхватили меня под руки, не интересуясь моим мнением, и, как ценного пленника, препроводили в какие-то кущи за пределами рынка. Обосновались мы на утоптанной полянке посреди какого-то цветущего терновника. Место было хоть и обжитое прежними свиданиями, но укромное, без песка и гальки, без сучка с задоринкой, а сплошной, убитый продажными задницами, травяной покров.
Немного выпили, передавая бутылку один другому, перезнакомились снова, но уже более внимательно. Я по-прежнему не мог определиться с выбором, так как местные красотки были без видимых изъянов и одинаково привлекательны для мужского зоркого глаза. Да и они, видать, ещё не могли определиться с порядком очерёдности, найдя меня достойным для применения. Под конец второй бутылки у женщин созрел какой-то план, так как они велели мне раздеться и вольно лечь, устремив глаза в сумеречное небо.
— Ничего не бойся, Дик, лежи спокойно, больно не будет, — сказала Роза.
— Не глазей по сторонам, всё будет в лучшем виде, мы зря денег не берём, — добавила Рита.
Я подчинился этому незатейливому требованию, не вполне понимая смысл всего действа. Девицы же, встав по бокам почти над моею головой, начали свершать какой-то обрядовый карибский танец, вращаясь в тазобедренных суставах, словно детские куколки, и поочерёдно приседая до уровня моих вылупленных глаз. А ведь посмотреть было на что! Всякий раз, когда они подхватывали подолы своих юбчонок почти до подбородков, то предо мною открывалась такая, казалось бы, привычная картина женского голого безобразия, и в такой несуразной близости, что мои глаза разбегались в стороны, не зная за что зацепиться, я дервенел членами, а звёзды в небе пускались в хоровод. Я-то думал, что у нас произойдёт посменное собеседование наедине, а тут происходил публичный показ женских мод. Что до моды, то я так и не смог заметить ни фасона, ни расцветки их широких юбок, полностью прикованный натужным вниманием к тому, что находилось под ними. И долго потом в море, видя во сне разверстые и волосатые пасти бабьих чудовищ над собственной головой, я просыпался в холодном поту и желанием крепко взять себя в руки думами о морской службе.
А в ту памятную ночь, покончив со всеми тайными ритуалами, мадемуазель Маргарита, оглядев меня пониже пояса, удовлетворённо сказала:
— Я вижу, он готов, — а затем ловко овледела мною, как последней неразумной девкой, насадившись на причальный кнехт моего организма.
Унижала меня новообретённая наездница умело и от души, так что я вскоре позабыл про обиду мужскому самолюбию, не зная, что ещё ждёт впереди. И вот в самый час разнузданного галопа, когда я стал забываться под сладким бременем женской упряжи, на мою голову со всего размаха плюхнулась своим неприкрытым сидячим местом донна Роза. И попала не как-нибудь вскользь, а прямо залепила рот и нос своею липучей голодранкой, которую без стеснения показывала до сей поры. Затем без промедления эта, с позволения сказать донна, стала всем своим досужим местом елозить по лицу, словно по табуретке, перекрывая дыхание и заставляя плеваться залезшими в мою пасть солёными принадлежностями женского туалета. Так я ненароком попал под двойное бабье унижение человека, как царя природы и прирождённого вожака. А в это время моего безмерного страдания, эти две поработительницы сплелись между собой руками и чуть ли не облизываясь, вошли в единый такт движения, топча меня снизу и сверху, как безголосую камбалу либо личную подтирательную ветошку. Однако, то ли от верхового удушья, то ли от низового разряда, а может и от ужаса п