— Дик, — произнёс он задумчиво, — в тебе зреет талант великого сочинителя. И если не ты, то кто-то из твоих потомков непременно станет заметным счетоводом или начётчиком.
С этого дня я стал чаще появляться на палубе, любуясь движением светила по небу и игрой волн на море. Но лучше бы я сидел безвылазно в своей вонючей келье, пил ром пополам с водой и дышал пылью древних судовых журналов! Ибо только тогда я смог бы остаться вольным пиратом и свободным путешественником, а не безвольным воздыхателем возле женской юбки, лишённым немедленного желания задрать её выше длинноволосой головы. Словом, ко мне змеёй подкралась так называемая любовь и ужалила прямо в сердце, отравив свободному человеку всю оставшуюся жизнь.
Но ведь что это такое, если посмотреть со стороны? Излишнее сердцебиение при виде желанной бабы, которая тебе, что свет в окошке тёмной ночью или пуд золота задарма. Дурное влечение во всём потакать ей, иногда даже во вред себе. Жгучее желание видеть хотя бы её тень, а ежели воочию, будь то хоть со спины, считать это за великое счастие лицезрения, по крайней мере, земного божества. Потом-то понимаешь, что весь этот хоровод ради родопродолжения, но вот почему именно с ней, так и остаётся загадкой. Нередко между парой вклинивается третий, нарушая земное равновесие, тогда такого надо просто убивать, как не понимающего жизненного расклада. Можно заодно с бабой, но это как кому повезёт. И эта любовь настигает нежданно-негаданно, как снежный ком с горы либо камень из-за пазухи. Вот и меня она внезапно настигла в море, словно на берегу ей места мало. Да так скрутила, что я потерял собственную башку прямо на квартердеке, где любил проводить часы досуга за приятными размышлениями о выгодном вложении своей доли приза в торговый оборот острова Тортуга.
Я просто стоял, свободно опираясь на планширь фальшборта, когда рядом появилась ОНА. Каким ветром её занесло на мой курс, я не знаю, но видимо само Провидение приготовило мне это непосильное испытание. Так было положено пресное начало моего разгульного конца. Так я погиб, как моряк и человек!»
ТИХАЯ ПРИСТАНЬ
«Солнце устало клонилось к горизонту, свежий ветер бодрил белопенные паруса «Ганимеда», на всей водной глади царили тишина и спокойствие. Я стоял у левого борта и был полон умиротворённых дум о дальнейшей радостной жизни. И она виделась мне, если не в лучах славы и богатства, то никак не ниже капитанского блеска на ходовом мостике быстроходной шхуны!
И тут не было ничего зазорного. Находясь рядом с великим Морганом, я уже начал постигать морскую науку, как на практике, так и по бумагам. Ещё год-другой удачных набегов, и при моей грамотности, и природной сообразительности, моряки вполне смогут избрать клерка Дика Блуда капитаном какого-нибудь двухмачтового корабля. Так что я вполне уверенно смотрел в будущее, словно на красное солнце, уже касающееся своим краем морской волны на далёком горизонте. Я в своей светлой голове строил радужные планы, а за спиной слышались лёгкие шаги с неуверенной походкой сухопутного человека.
Я через плечо взглянул назад и застыл в изумлении. По палубе осторожно шла незнакомая молодая женщина в завлекательном для мужского взгляда наряде со всеми этими рюшами, бантами, кружевами и высоким корсетом под обворожительной грудью. Но не это всколыхнуло меня! Под лёгкой шляпкой с пёрышком райской птицы на волосах яркого соломенного цвета на меня смотрели два васильковых ока, очерченные длинными пушистыми ресницами. Яркие губки небесного создания светились приветливой улыбкой, опрятный маленький носик был задорно вздёрнут, а вся её фигурка в волнах оборок и кисеи манила общением и дружелюбием. Я не знаю, что случилось, но на меня девятым валом накатил такой прилив нежности к незнакомому существу, что я был готов носить этот подарок судьбы на руках с носа на корму корабля хоть до утра. Такая блажь проклюнулась мимо воли в моём закалённом невзгодами мозгу, что я на время полностью потерял мужской рассудок. А главное, во мне даже не шелохнулось неугомонное желание естественного близкого знакомства, которое свойственно любому здравому мужику при виде человека в юбке. И лишь когда видение удалилось на бак ближе к гальюну корабля, я позволил себе удивиться:
— Откуда на фрегате посторонний член, да ещё и женщина? — спросил я вслух самого себя.
— Мистер Блуд! Да ведь это наша Менди! — услышал я знакомый голос, выплывшей из серой тьмы Финеллы.
— Это дочка Флауера, из-за которой мы рисковали жизнью? — не поверил я.
— Именно так! Она чуть ли не в первый раз за долгое время содрала с себя грязь и сажу, да сменила старые обноски на наряды из сундуков вашего боцмана, — разъяснила креолка, сама очаровывая свежестью и платьем.
Я ошалел, Финелла ушла вослед за своею госпожой, солнце окончательно провалилось в океан, и мне показалось, что жизнь открыла ещё не все тайны бытия. Всю ночь я провалялся без сна, а под утро понял, что это и есть любовь с первого взгляда. То есть мгновенное помешательство, когда всерьёз размышляешь о розовых щёчках и тебе, страшно сказать, не хочется даже разбавленного рома.
Пару вечеров мы с Менди на том же самом месте встречались лишь глазами, а на третий заговорили, и то лишь благодаря Финелле.
— Что вы прячетесь, словно мыши под веником? Поговорите, наконец друг с другом, а я посторожу, — сказала она тогда, подталкивая подругу к облюбованному мною месту. — Хватит впустую мечтать, начинайте жить сегодняшним днём.
И мы начали. Нет, не разумно сожительствовать, хоть временами и хотелось, а просто ворковать по-голубинному, так как наше лепетание разумной речью назвать было нельзя. Однако, постепенно мы всё же разговорились, даже делились воспоминаниями детства, умело обходя подробности юности.
— Какой же я была дурой, когда начитавшись романов в отцовской библиотеке, соблазнилась морской романтикой дона Ривальдо! — порой корила себя милая Менди, вспоминая отчий дом и шлюпку на борту испанского галеона.
— Было бы ещё хуже, если бы команда пустила вас по кругу, — утешал я девушку.
— Как это?
— В порядке очерёдности, — туманно сбивал я девушку с опасной мысли и переводил разговор:- Взгляните, мисс, на этих летучих рыбок, они словно удирают от кого-то.
— Да, словно Хозе де Ривальдо от акул, когда по приказу капитана, команда перекинул его за борт галеона «Ури де Лима», обнаружив полуживым, но с ножом в груди в его же каюте, — вспоминала она не к месту.
— Не будем о грустном, — тут же находился я, — давайте лучше любоваться закатом.
А уже через пару вечеров мы настолько сблизились, что стали называть один другого по именам и, отбросив все условности, держались за руки даже в полный штиль.
— Дорогая Менди, — как-то сказал ей наедине, глядя на убегающую волну, — я всегда буду вспоминать тебя с нежностью.
— Я тоже, кажется, полюбила тебя, Дик, — ответила взаимностью девушка, покраснев до корней волос. — Папа, верно, обрадуется нашему обоюдному выбору.
— Всенепременно, — подтвердил и я, ни на что ещё не решившись.
Так проходили наши робкие свидания под присмотром верной Финеллы, которую в знак благодарности я вознамерился свести с Честером. В это, заполненное дурью время, мне всех хотелось сделать счастливыми. И примерно в это же время ко мне белым днём подошёл Сван Берг по прозвищу Дикий Викинг. Он был из парусной команды, а по роду то ли голландец, то ли швед, но человек с севера, спрятавшийся за необъятной чёрной бородой, с голой макушкой под грязной косынкой вокруг головы.
— Дик, — сказал он ни с чего, — не приставай к моей фрокен, а не то не сносить тебе головы.
Я догадался, что речь идёт о Менди, поэтому ответил прямо:
— Сван, да она видеть тебя не захочет, не то что подойти поближе.
— В таком случае она и пожалеть об этом не успеет, — с непонятной угрозой прохрипел Викинг и пошёл на бак, косолапя и размахивая руками на уровне колен.
И вот эта обезьяна положила глаз на мою нежную Менди? И он смеет на что-то надеяться, пока я жив? Так опрометчиво и самонадеянно думал я, и как оказалось очень и очень зря. Не говори, как говорится, гоп ля-ля, если топчешься на месте!
Роковая развязка наших с Менди воздушных отношений не заставила себя долго ждать. Придя однажды вечером на место наших обычных встреч у левого борта напротив грот-мачты, я не нашёл своей голубки. Напрасно прождав две склянки, я двинулся к корме, но и возле бизань-мачты не встретил Менди. Я встревожился не на шутку, но не стал преждевременно впадать в панику, так как команды «Человек за бортом» никто не подавал. Да и я сам, осмотрев сумеречный горизонт, признаков стаи акул, обычно сопровождающей утопленника, не заметил. Однако, и Финеллы не было видно на палубе. Я насторожился ещё более, и тут моё чуткое ухо услыхало какой-то посторонний шум в дальнем углу кормы. Подгоняемый чувством грозящей опасности, я устремился на посторонние звуки, и моё любящее сердце как раз вовремя привело меня к месту разыгравшейся трагедии. То, что я увидел, заставило поседеть мои виски и полностью выбило из колеи благоразумия и холодной рассудительности. Да и кто бы поступил иначе, видя, что любимой девушке угрожает смертельная опасность? Никто, смею вас заверить!
На самых задворках нашего корабля, в углу на корме, я увидел напряжённую фигуру Дикого Викинга с ножом в руке, занесённым над головой Менди, и застывшую в ужасе Финеллу в непосредственной близости от смертоносного клинка.
— Не принимаешь меня? — хрипел в лицо моей девушки безумный Свен, — Тогда ступай за борт вместе со своей подругой, и пусть это будет нашей тайной, сокрытой на океанском дне, — и он опустил смертоносное оружие на грудь девушки.
Но подонок не успел нанести сокрушительный удар. Я смутно помню, как горячая кровь обожгла мозг. Я неосознанно бросился вперёд под клинок, готовый жертвовать собою ради дорогих мне женщин. И я вовремя успел. Помню, что отшвырнул бешеного пса чуть ли не за борт, помню, как возопила Финелла, призывая на помощь. Смутно припоминаю, как набежавшие моряки скрутили Свена, и как рыдали у меня на плече спасённые Менди и Финелла. А вот чего не помню, так это как сей голландский швед сумел распороть кинжалом мою левую руку от плеча до локтя и всадить своё оружие мне прямо в бок. Да и какое это имело значение, если девушки были спасены. Я на раны, собственно говоря, не обратил в горячке никакого внимания, как и все свидетели этой драмы. Все ликовали и праздновали победу, так, по крайней мере, казалось мне до той поры, пока я не потерял сознание и не грохнулся прямо под ноги милой даме своего сердца.