– Часовщик, Чудо-Женщина, Доктор Фатум, Стармен, Зеленый Фонарь, – во многом всего-навсего искажения или бледные отражения оригинала. Более того, как всегда твердил Сэмми, сам персонаж Супермена был сплавом «букета идей, который эти парни сперли у кого-то другого», а точнее, у Филипа Уайли, чей Хьюго Дэнн в романе «Гладиатор» был пуленепробиваемым героическим сверхчеловеком; у Эдгара Райса Берроуза, чей осиротевший персонаж, лорд Грейсток, вырос Тарзаном, благородным защитником низших существ; и у Ли Фолка с его газетным комикс-стрипом «Фантом», чей одноименный герой первым ввел среди непримиримых борцов с преступностью моду на яркие комбинезоны. Многочисленными деталями Мастер Ухищрений – артист, уязвимый человек, полагавшийся на команду помощников, – крайне мало напоминал Сына Криптона. На протяжении многих лет не один судья (и среди них великий Лёрнед Хэнд) пытался, необязательно даже с иронией, разобраться в этих тонких и критических различиях. В итоге пришли даже к юридическому определению термина «супергерой»[18]. В конце концов полный состав судей апелляционного суда, в мудрости своей отменив решение Верховного суда штата, не поддержит общего мнения в комиксовой индустрии и роковым для Эскаписта образом решит дело в пользу истцов.
Но, как и весть о Гентском соглашении к генералу Ламберту в Билокси, в конце концов просочившуюся весть о судебном вердикте опередят позднейшие события.
– Сегодня, – сказал Анапол, – я убил Эскаписта.
– Что?
– Я его убил. Ну, или, скажем так, отправил в отставку. Позвонил Луису Низеру, сказал ему: Низер, ты победил. С сегодняшнего дня Эскапист официально на пенсии. Я сдаюсь. Я договариваюсь. Я подписываю ему смертный приговор.
– Почему? – спросил Джо.
– Я теряю на нем деньги уже не первый год. Кое-какие доходы приносило остальное – ну, знаете, всякие лицензии, – и приходилось его выпускать, чтоб не сдох товарный знак. Но тиражи давно ушли в пике. Супергерои умерли, ребятки. Забудьте о них. Все крупные бестселлеры – «Законоотступник», «Челюсти ужаса», «Сердечки и цветочки», «Гольфики» – это все не супергеройские книжки.
Со слов Сэмми Джо успел сделать такой же вывод. Эпоха супергероя в костюме давно миновала. Ангел, Стрела, Комета и Плавник, Снеговик, и Песочный Человек, и Гидромен, Капитан Отвага, Капитан Флаг, Капитан Свобода, Капитан Полночь, Капитан Авантюра и Майор Виктори, Пламя, и Флэш, и Луч, Монитор, Стражник, Щит и Защитник, Зеленый Фонарь, Красная Пчела, Алый Мститель, Черная Шляпа и Белый След, Кот и Кошечка, Буллетмен и Буллетгёрл, Хокмен и Хокгёрл, Звездный Мальчик и Полоса, Доктор Полночь, Мистер Террифик, Мистер Пулемет, Мистер Алый и Мисс Виктория, Доллмен, Атом и Мини-Карлик – всех измололо в мясорубке переменчивых вкусов, стареющей аудитории, прихода телевидения, перенасыщенного рынка и непобедимого врага, что стер с лица земли Хиросиму и Нагасаки. Из великих героев сороковых только крепкие ветераны «Нэшнл» – Супермен, Бэтмен, Чудо-Женщина и их немногочисленные сотоварищи – по-прежнему не сдавались, выходя с относительной регулярностью и некоторой коммерческой отдачей, но даже они страдали, униженно глядя, как их продажи военного времени падают вдвое, а то и больше, получали место вторых помощников в журналах, где некогда были шкиперами, или вынуждены были терпеть всевозможные прибамбасы и приколы, которые в нарастающем отчаянии навязывали им писатели, от пятнадцати разных оттенков и вкусов криптонита до Бэт-борзых, Бэт-мартышек и мелкого зануды с эльфийскими ушами и на волшебном ходу, известного под именем Бэт-Майт.
– Он умер, – подивился Сэмми. – Я не верю.
– Ты уж поверь, – сказал Анапол. – После этих слушаний всей индустрии кранты. Вы, ребятки, узнали первыми. – Он поднялся. – И поэтому я сворачиваюсь.
– Сворачиваетесь? Вы что, продаете «Империю комиксов»?
Анапол кивнул:
– Я сначала позвонил Луису Низеру, а потом – своему адвокату, велел ему готовить бумаги. Хочу заловить какого-нибудь простофилю, пока крыша не обрушилась. – Он обвел глазами горы ящиков. – Ну ты посмотри, – сказал он. – Ты всегда был неряха, Кавалер.
– Это правда, – согласился Джо.
Анапол шагнул было к двери, обернулся:
– Помните тот день? Вы пришли с картинкой Голема и сказали, что я на вас заработаю миллион баксов.
– И вы на нас заработали, – сказал Сэмми. – Гораздо больше миллиона.
Анапол кивнул:
– Доброй ночи, ребятки. И удачи.
Когда он ушел, Сэмми сказал:
– Вот бы у меня и впрямь был миллион долларов. – Он произнес это нежно, глядя в пустоту перед собой, где расцветало что-то восхитительное и незримое.
– Зачем? – спросил Джо.
– Я бы купил «Империю».
– Да? Я думал, ты ненавидишь комиксы. Ты их стесняешься. С миллионом долларов ты бы мог делать другое, что хочешь.
– Ага, – сказал Сэмми. – Правда твоя. Что я несу? Но ты меня разбередил своим Големом. Ты всегда умел сбить мне приоритеты.
– Правда? Я умел? И умею?
– Ты всегда так себя вел, будто это нормально – верить в эту чушь.
– Я думаю, это и было нормально, – сказал Джо. – Я думаю, нам обоим не надо было перестать.
– Ты бесился, – сказал Сэмми. – Хотел добраться до настоящих немцев.
Джо не отвечал так долго, что сам почувствовал, как с Сэмми заговорило само это молчание.
– Ха, – наконец сказал он.
– Ты убивал немцев?
– Одного, – сказал Джо. – Я нечаянно.
– И ты… тебе от этого стало…
– Мне от этого стало, как будто хуже меня никого на свете нет.
– Хм-м, – сказал Сэмми.
Он снова открыл последнюю главу «Голема» и постоял, глядя на панель, где обнаруживалось, что язычок в придверном колоколе на столбе Небесных Врат – ухмыляющийся человеческий череп.
– С Эскапистом забавно, – сказал Джо; ему хотелось, чтобы Сэмми его обнял, но сдерживала мысль, что он так раньше никогда не делал. – Не забавно, но…
– Скажи, да?
– Тебе грустно?
– Немножко. – Сэмми оторвался от последней страницы «Голема» и поджал губы. Словно шарил лучом света по некоему темному углу своих чувств – проверял, есть ли там что. – Но не так, как предполагалось. Это все было… ну, знаешь. Давно. – Он пожал плечами. – А тебе?
– Как тебе. – Он шагнул к Сэмми. – Это было давно.
Он неловко обхватил Сэмми рукой за плечи, и Сэмми опустил голову, и так они постояли, слегка раскачиваясь туда-сюда, вслух вспоминая то утро 1939 года, когда принесли Эскаписта и его труппу авантюристов в кабинет Шелдона Анапола в Крамлер-билдинг, – Сэмми насвистывал «Frenesí», Джо бурлил восторгом и яростью воображаемого удара, которым только что заехал в челюсть Адольфу Гитлеру.
– Хороший был день, – сказал Джо.
– Один из лучших, – сказал Сэмми.
– А сколько у тебя денег?
– Не миллион, это уж точно. – Сэмми выступил из-под руки Джо. Сощурился, вдруг стал ушлым и анапольным. – А что? А у тебя сколько?
– Не совсем миллион, – сказал Джо.
– Не совсем… в смысле, ты… ой. Те деньги.
На протяжении двух лет, с 1939 года, Джо каждую неделю откладывал деньги на содержание родных, когда те доберутся до Америки. Он предполагал, что здоровье их пострадало и что найти работу им будет нелегко. Больше всего он хотел купить им дом – отдельный дом на отдельном травянистом участке, где-нибудь в Бронксе или Нью-Джерси. Он хотел, чтобы им никогда больше не приходилось ни с кем делить крышу над головой. К концу 1941-го он откладывал больше тысячи долларов зараз. С тех пор – не считая десяти тысяч, которые он потратил, дабы обречь пятнадцать детей на вечное упокоение в придонных отложениях Срединно-Атлантического хребта, – он к этим деньгам почти не прикасался; собственно говоря, счет его распухал даже в его отсутствие, наливался отчислениями с радиопередачи про Эскаписта, которая захватила даже немалый кусок 1944 года, и прирастил еще две немаленькие суммы – долю Джо от киношной сделки с «Парнассусом».
– Да, – сказал Джо. – Они остались.
– И просто…
– Лежат, – сказал Джо. – В «Ист-Сайдском актерском кредитном союзе». С тех пор как… ну, с тех пор как затонул «Ковчег Мирьям». Шестого декабря сорок первого года.
– Двенадцать лет и четыре месяца.
– Лежат.
– А это долго, – заметил Сэмми.
С этим Джо согласился.
– Наверное, нет смысла их там оставлять, – сказал он.
Перспектива вновь поработать с Сэмми была очень заманчива. Джо рисовал своего «Голема» последние пять лет – с утра до ночи, каждый день, изредка прерываясь, чтобы прочесть комикс-другой. Ныне он полагал себя величайшим художником-комиксистом в истории мира. Он умел растягивать ключевой эпизод на десять полос, шинковать панели все тоньше и тоньше – они останавливали время и все равно летели мимо с необратимым ускорением самой жизни. Или он умел распахивать один-единственный миг на разворот одной-единственной гигантской панелью, забитой танцорами, лабораторным оборудованием, лошадьми, деревьями и тенями, солдатами, пьяными пирующими гостями на свадьбе. Если того требовало настроение, он умел рисовать панели, затененные больше чем наполовину, чисто-черные; и однако, все было зримо и ясно, действие отчетливо, гримасы персонажей внятны. Своим неанглийским ухом он, подобно всем великим комиксистам, изучил и постиг могущество звуковых эффектов – придуманных слов, вроде ц-цык, и плиш, и длюм, – написанных подходящим шрифтом, добавляющих выпуклости выкидному ножу, дождевой луже, полукроне, что падает на дно пустой жестянки слепца. Но рисовать ему стало нечего. «Голем» закончен (ну почти), и впервые за многие годы Джо – на всех уровнях жизни и эмоций – гадал, что ему делать дальше.
– Казалось бы, я… – начал он. – Казалось бы, я могу.
Больше всего на свете ему хотелось что-нибудь сделать вместе с Сэмми. Его потрясало, до чего тот побит жизнью, до чего несчастен. Вот это будет подвиг – из темного рукава прошлого достать что-нибудь и преобразить положение Сэмми; извлечь то, что спасет Сэмми, освободит, вернет к жизни. Одним росчерком пера он, в согласии с древними мистериями Лиги, может вручить Сэмми золотой ключ, передать дар освобождения, который получил сам и не оплатил до сего дня.