– Наводки?
– Точно! – И он ладонью хлопнул Сэмми по груди. – Именно! Я думал, мы посидим, понимаете, я вам куплю выпить, а вы со мной немножко поговорите про Эскаписта. С Томом Мэйфлауэром у меня никаких проблем.
– Да, он вам неплохо удается.
– Ну так я же и есть Том Мэйфлауэр, мистер Клей, – тем и объясняется. А вот Эскапист – черт, ну я не знаю. Он какой-то… он ко всему относится так серьезно.
– Ну, мистер Бейкон, он сталкивается с серьезными проблемами… – начал Сэмми, морщась от собственной претенциозности.
Он понимал, что надо радоваться: Трейси Бейкон дарит ему возможность чуть-чуть повлиять на передачу, – но еще понимал, что боится Бейкона пуще прежнего. Сэмми родился в краю бойких, неперебиваемых и энергичных ораторов, к разглагольствованиям привык, но никогда еще к нему не обращались с такой прямолинейной мольбой – и не только к ушам его, но и к глазам. На памяти Сэмми люди, похожие на Трейси Бейкона, вообще с ним не заговаривали. Гибкий златовласый полузащитник в трусах верхом на футбольной награде, голыми руками перебарывающий любую препону, – типаж, который не очень-то обильно отпечатывается в мозгу после Браунсвилла, Флэтбуша или средней школы художественных ремесел. Ненадолго ныряя в мир Розы Сакс, Сэмми встречал пару таких вот розовокожих развитых болванов, в кардиганах и со школьными стрижками, но они не обменивались с Сэмми ни словом – они его даже не замечали.
– В современном мире полным-полно серьезных проблем. – (Боже мой, он прямо как школьный директор! Лучше бы ему заткнуться.) – Я, честное слово, не могу, – сказал Сэмми. Посмотрел на часы. Почти десять минут шестого. – Я опоздаю к ужину.
– В пять, вечером в пятницу? – Бейкон врубил пятидесятиамперную улыбку. – Как это шикарно.
– Вы себе даже отдаленно не представляете, – сказал Сэмми.
2
Я думал, у вас тут по правде буш, – сказал Бейкон, когда они вышли из подземки. Он остановился и посмотрел на вход в Проспект-парк по ту сторону авеню. – Он вон там прячется?
– То тут, то там, – сказал Сэмми.
Они оба выпили по два бокала, но отчего-то Сэмми не опьянел ни капельки. Непонятно; может, страх перебивал действие алкоголя? И непонятно, что страшнее – Трейси Бейкон или явиться к Этель на ужин с опозданием, дыша джином и с грандиознейшим в мире образчиком трефного в поводу. На станции подземки он купил «Сен-Сен» и съел уже четыре.
– Он портативный. – Сэмми потянул Бейкона за рукав синего блейзера. – Пошли, опаздываем.
– Да? – Бейкон задрал бровь. – А ты и не сказал.
– Ты со мной даже незнаком, – заметил Сэмми. – Как тебе наглости хватает надо мной смеяться?
Звоня снизу в квартиру 2б – ключи куда-то подевались, – Сэмми сообразил, что, видимо, опьянел весьма и весьма. Других возможных объяснений тому, что он творит, нет. Он толком не помнил, когда пригласил Бейкона и когда стало ясно, что тот принял приглашение. В баре «Сент-Риджиса» под благосклонным взглядом Короля Коля Старого работы Пэрриша беседа так быстро увильнула от затруднений Бейкона с Эскапистом, что Сэмми теперь и не припоминал, какой мудростью ему удалось – если удалось – поделиться. Бейкон мигом – и непрошено – углубился в литанию (отрепетированную, но явно представлявшую для него неизменный живой интерес) обстоятельств своего воспитания, образования и странствий, весьма причудливую повесть – он успел пожить в Техасе, Калифорнии, на Филиппинах, в Пуэрто-Рико, на Гавайях, а недавно и в Сиэтле; отец – бригадный генерал, мать – знатная англичанка; ходил на торговом судне, укрощал лошадей на Оаху, учился в пансионе, где играл в хоккей и лакросс, а также слегка боксировал, – которую, как ни парадоксально, сам он, по его словам, почитал прискорбно лишенной некой фундаментальной целеустремленности. Между тем воспитание и образование Сэмми, как и его странствия с Питкин-авеню на Сёрф-авеню, сигнализировали ему о бесспорном запахе брехни и сражались с природной слабостью к романтике. Сэмми сидел и слушал, и джин обволакивал язык бальзамом, и Сэмми завидовал и никак не мог отмахнуться от эха небрежного признания – «Да я ужасный врун», – и, вопреки красоте Бейкона, вопреки его друзьям-актерам и стильной джин-тониковой подруге, независимо от правдивости или ложности его заявлений, постепенно складывался портрет, который Сэмми отчетливо и с изумлением узнавал: Трейси Бейкон был одинок. Жил в гостинице, ел в ресторанах. Друзья-актеры слушали его байки и не спорили – не потому, что верили, а потому, что так проще. И безошибочным инстинктом Бейкон учуял одиночество Сэмми. Чему доказательством – присутствие Бейкона подле Сэмми в эту минуту, в ожидании ответа из квартиры 2б. Сэмми и в голову не пришло, что Бейкон всего-навсего пьян, ему двадцать один (а не двадцать четыре), и его просто-напросто несет.
– Никогда не слышал, чтоб дверь так сердито жужжала, – сказал Бейкон, когда им наконец открыли.
Сэмми пропустил его в вестибюль:
– Это голос моей матери. Там внутри восковой цилиндрик.
– Да ладно, это ты меня пугаешь, – ответил Бейкон.
Они взобрались по ступеням, что истомляли ноги Сэмми уже столько лет. Сэмми постучался.
– Шаг назад.
– Ну кончай.
– И пальцы береги. Ма!
– Ты смотри, кто пришел.
– Зачем же такие восторги?
– А кузен твой где?
– У них уже были планы. Ма, я привел друга. Это мистер Трейси Бейкон. Он будет играть Эскаписта. На радио.
– Осторожнее, головой не грохнитесь, – вот что сказала Этель Бейкону первым делом. А затем: – Батюшки-светы. – Она улыбнулась, протянула руку, и Сэмми увидел, что она поражена. Трейси Бейкон умел поражать. Этель попятилась, чтобы рассмотреть его получше, и постояла, словно туристка в толпе других туристов, сквозь какую Сэмми каждый день пробирался на работу и с работы. – Какой вы красавец. – Этель чуть-чуть недотянула до искреннего комплимента; не исключено, что она намекала на обманчивость привлекательного облика.
– Спасибо, миссис Клей, – сказал Бейкон.
Сэмми поморщился.
– Меня зовут не так, – ответила Этель, впрочем беззлобно. Глянула на Сэмми. – Мне это имя никогда не нравилось. Что ж, заходите, присаживайтесь, я слишком много настряпала – ну, ничего не поделать. Ужин раз уже сготовился, а зажигание свечей вы пропустили, увы, но мы не можем отложить закат даже ради крупных комиксистов.
– Я слыхал, это правило пересмотрели, – сказал Сэмми.
– От тебя пахнет «Сен-Сеном».
– Я немножко выпил.
– Ах вот оно что, немножко выпил. Ну молодец.
– А что такого? Я могу выпить, если охота.
– Конечно, ты можешь выпить. У меня где-то завалялась сливовица. Достать? Хоть всю бутылку вылакай, если охота.
Сэмми развернулся и скорчил Бейкону гримасу: мол, что я тебе говорил? Следом за Этель они вошли в гостиную. В окне крутился электрический вентилятор, но, согласно личным теориям Этель касательно гигиены и термодинамики, направлен он был наружу – вытягивал теплый воздух из комнаты и оставлял за собой сугубо гипотетическую зону прохлады. Бабуся воздвиглась на ноги – на лице широченная растерянная улыбка, очки поблескивают. Она надела мешковатое хлопковое платье с алыми маками.
– Мама, – сказала Этель по-английски, – это друг Сэмми. Мистер Бейкон. Он актер на радио.
Бабуся кивнула и схватила Бейкона за руку.
– Ой, здрасте, как поживаете? – сказала она на идише.
Трейси Бейкона она как будто мигом узнала – странно, она годами не узнавала никого. Потом так и не выяснилось, за кого она его приняла. Его ладонь она энергично трясла обеими руками.
Отчего-то это зрелище – бабуся, пожимающая громадную розовую ладонь Бейкона, – рассмешило Этель.
– Садитесь, садитесь, – сказала она. – Ма, отпусти его. – Глянула на Сэмми. – Сядь. – (Сэмми уже почти сел.) – А что, поцелуя мне больше не причитается, мистер Сэм Клей?
Сэмми поцеловал мать.
– Ма, мне больно! Ай-яй!
Она его отпустила.
– Шею бы тебе сломать, – высказалась она. Видимо, она была в прекрасном расположении духа. – Я накрою на стол.
– С лопатой осторожнее.
– Очень смешно.
– Разве так разговаривают с матерью? – спросил Бейкон.
– О, мне нравится твой новый друг, – сказала Этель.
Она взяла Бейкона за плечо и похлопала по громадному бицепсу. Осталась страшно довольна. На лице у Бейкона нарисовалось потрясение – кажется, искреннее.
– Этот молодой человек любит маму.
– Ну еще бы, – сказал Бейкон. – Помочь вам на кухне, миссис… э-э?..
– Клейман. Клей-ман. Точка.
– Миссис Клейман. У меня большой опыт чистки картошки, ну или что нужно сделать.
На сей раз потрясена была Этель:
– Ой… нет, все уже готово. Я только заново разогрею.
Сэмми хотел было отметить, что многократный разогрев, максимально устраняющий вкусовые признаки блюда, – неотъемлемая составляющая кулинарного метода Этель, но прикусил язык. Ему было неловко за Бейкона.
– И вы не поместитесь в мою кухню, – сказала Этель. – Сядьте.
Бейкон все равно за ней увязался. Сэмми пока еще не видел, как его «новый друг» слушается слова «нет». Невзирая на рост и плечи пловца, Трейси Бейконом двигала не столько уверенность в своих талантах, сколько убежденность в том, что ему повсюду рады. Он был златовласый, красивый и умел чистить картошку. Удивительно, но Этель не воспротивилась.
– Я вечно не могу достать вон ту миску, – услышал Сэмми ее голос из кухни. – Которая с туканом.
– Ну, бабусь, – сказал Сэмми, – как делишки?
– Прекрасно, деточка, – ответила она. – У меня все прекрасно. Как твои дела?
– Давай присядем. – Он повел ее к желтому креслу.
Бабуся его отпихнула:
– Уйди. Хочу постоять. Я сижу весь день.
Из кухни доносился – трудно не заметить – жизнерадостный гул Бейконова голоса в лирическом верхнем регистре. Как и Сэмми, Бейкон старался потрясти и очаровать непрестанным заградительным огнем болтовни, но имелось ключевое отличие: Бейкон был потрясающий и очаровательный. Из кухни приплыл карамельный смех Этель. Сэмми навострил уши – что Бейкон ей говорит?