тренировалась – на стене мальчишеской спальни примеривалась к идее стать матерью. Сегодня утром позвонил врач, подтвердил историю о пропущенной менструации и целой неделе внезапных шквалов и нежданных вспышек эмоций – вроде той, что довела Розу до истерики из-за старого карманного квадрата ткани. Томаш станет дядей. Вот как Роза решила изложить эту новость Джо.
Приехав в квартиру, она первым делом переоделась в штаны и старую рубашку Джо и подвязала волосы платком. Затем пошла в спальню, приготовленную для Томаша, и расстелила на полу парусину. Роза никогда еще не писала фресок, но поговорила с отцом, который был причастен к скандалу из-за фресок Риверы в Рокфеллер-центре и знал кучу художников, писавших фрески для Управления общественных работ.
Тему Роза подбирала долго. Персонажи детских стихов, деревянные солдатики, феи, принцы-лягушки, пряничные домики – подобные мотивы мальчик тринадцати лет сочтет безнадежно незрелыми. Она подумывала нарисовать нью-йоркский пейзаж – небоскребы, такси, полицейские на перекрестках, реклама «Кэмел» пускает дымные колечки к потолку. Или, может, пошлый американский монтаж, с секвойями, хлопковыми полями и омарами. Хотелось, чтобы вышла абстрактная американа, неким образом касающаяся конкретной жизни, предстоявшей здесь Томашу. А затем Роза стала думать про Джо и про то, чем он занимается. Она подозревала, что Томаш Кавалер будет расширять свой английский лексикон, читая издания «Империи комиксов». Она бы не решилась изображать на фреске Монитора, Четыре Свободы или, боже упаси, Сатурнию Луну, однако ее заинтриговала сама идея героев – американских героев. Она отправилась в публичную библиотеку и взяла там большую книгу с внушительными гравюрами в духе Рокуэлла Кента под названием «Герои и легенды американского народа». Великанские фигуры Пола Баньяна, Джона Генри, Пекоса Билла, Майка Финка и прочих – Розе больше всего нравился первый человек из стали Джо Магарак – идеально подойдут для жанра фрески и не вызовут презрения у мальчишки, который, вероятно, почти никого из них и не знает. Более того, Роза теперь почитала героем и Джо – тот из своего кармана оплатил перевозку пятнадцати детей, которые теперь пароходом пыхтели через Атлантику. Самого Джо она рисовать не собиралась, но решила вставить портрет Гарри Гудини, мальчишки-иммигранта из Центральной Европы, – просто чтобы напрямую связать тематику фрески с жизнью Томаша.
Она сделала десятки предварительных набросков и стрипов два на три, которые теперь и взялась посредством простой решетки переносить на самую большую стену комнаты. Работа оказалась мудреная – с помощью рулетки расчертить стены сначала по горизонтали, передвигая стремянку слева направо, с шагом в три фута, затем по вертикали – снизу легко, но чем ближе к потолку, тем опаснее и шатче, потому что приходится вставать на цыпочки. Тут требовалось гораздо больше терпения, нежели у Розы имелось, и несколько раз она чуть не плюнула на эту решетку и не кинулась набрасывать всё на глаз. Однако она напоминала себе, что терпение – ключевая добродетель всякой матери (видит Бог, ее собственная мать им располагала не в избытке), и продолжала тщательно действовать по плану.
К десяти она закончила решетку. Плечи ныли, и шея тоже, и колени, и Роза решила, что, прежде чем переносить расчерченный стрип на стену, хорошо бы прогуляться по кварталу, перехватить сэндвич или сигарету. Может, она повстречает Джо; он уже должен закончить выступление и наверняка идет к ней. Роза натянула пальто, на лифте спустилась в вестибюль. Дошла до угла Семьдесят девятой улицы, где допоздна работал продуктовый.
Позднее ей почудится, будто она, как кошка или духовидческая камера, наставленная на умирающего, разглядела свое потерянное счастье в миг, когда оно отлетело. Расплачиваясь за «Филип Моррис», она ненароком глянула на кипу воскресных газет у прилавка – утренний тираж, с пылу с жару, только-только с печатного станка. В верхнем правом углу «Геральда» были экстренные новости в красном прямоугольнике. Роза перечитала пять раз, всем сердцем, со всем вниманием, но этот крохотный осколок данных так и не разросся – ни тогда, ни впоследствии – и яснее не стал. Десять строк неуверенного безликого текста лишь сообщали, что судно с беженцами, многие из Центральной Европы, большинство, если не все, по имеющимся данным, – еврейские дети, пропало в Атлантическом океане, неподалеку от Азорских островов, и считается затонувшим. Не было – и несколько часов не будет – упоминаний о подводной лодке, о принудительной эвакуации, о внезапном шторме, налетевшем с северо-востока. Роза еще постояла – легкие полны дыма, и никак не выдохнуть. Затем подняла глаза на лавочника – тот с интересом за ней наблюдал. Очевидно, на ее лице творилось нечто занимательное. Что делать? Где он – в «Треви»? На пути в «Джозефину», как договаривались? Слышал ли новости?
Она отдрейфовала на тротуар и еще с минуту помучилась. Затем решила, что лучше вернуться в квартиру и там подождать. Роза не сомневалась, что рано или поздно, в неведении или в горе он ее отыщет. Но пока она принимала это решение, подъехало такси и выпустило наружу пожилую пару в вечерних нарядах. Роза прошмыгнула мимо них и забралась на заднее сиденье.
– «Треви», – сказала она.
Она сидела в темном углу такси. Свет вспыхивал и гас, и в зеркале пудреницы Розино лицо мигало отвагой. Она закрыла глаза и про себя произнесла обрывок буддийской мантры, которой обучил ее отец, – он утверждал, что мантра успокаивает. На него, судя по всему, особо не действовало, и Роза сомневалась, что верно запомнила слова. «Ом мани падме ом». Отчего-то это и впрямь успокоило. Роза твердила мантру всю дорогу, с Семьдесят девятой улицы до тротуара перед «Треви». К тому времени, когда Роза вылезла из такси, она более или менее взяла себя в руки. Вошла в суровую мраморную переднюю с ледяными люстрами и направилась к стойке портье. В вестибюле злорадно смеялся знаменитый фонтан.
– Этот фокусник – ваш друг? – с необъяснимой враждебностью осведомился портье. – Он уж сколько часов назад слинял.
– А. – Это был удар. Джо должен был приехать в квартиру. А раз не приехал, значит с ним случилось что-то страшное. И после, уже все зная, он не захотел видеть Розу. – А они… а кто-нибудь…
– Вон мальчик, у которого бар-мицва, – сказал портье, указав на тощего пацана в розовой тройке, что развалился на муаровом диване в вестибюле. – Спросите лучше у него.
Роза подошла, и мальчик представился Стэнли Кёнигсбергом. Роза объяснила, что ищет Джо, что у нее для него очень плохие новости. Нет, чудесные новости у нее тоже были, но как теперь ими делиться? Джо решит, будто она пытается совершить некую чудовищную подмену, хотя это всего лишь кошмарное совпадение; жизнь.
– По-моему, он уже знает, – сказал Стэнли Кёнигсберг. Он был коренастый, маловат ростом для своих лет, с перекошенными очками и жесткими темными волосами. Костюм на нем был невероятный – брюки с белым позументом, карманы и петлицы – с белыми шнурами, все это – цвета воплощенного унижения. – Вы про затонувшее судно?
– Да, – сказала Роза. – Там был его младший брат. Примерно твой сверстник.
– Елки. – Стэнли теребил кончик коричневого галстука и не мог взглянуть Розе в глаза. – Тогда да, тогда все понятно.
Что понятно, хотела спросить Роза, но предпочла более насущный вопрос:
– Ты знаешь, куда он пошел?
– Нет, мэм, простите. Он просто…
– Давно он ушел?
– Ой, часа два назад. Или больше.
– Подожди здесь, – сказала Роза. – Подожди меня здесь, пожалуйста, ладно?
– Да мне как бы деваться некуда. – Стэнли указал на двери бальной залы «Треви». – Мои родители еще не доругались.
Роза пошла к телефону-автомату и позвонила в квартиру Сэмми и Джо, но там никто не ответил, и тогда она вспомнила, что Сэмми на выходные уехал из города с Трейси Бейконом. На пляж в Джерси, ты подумай только. Придется его искать. Затем она попросила телефонистку соединить со смотрителем в «Джозефине» мистером Дорси. Мистер Дорси заворчал, сказал, что пускай у нее такие фокусы не входят в привычку, но, когда Роза объяснила, что дело срочное, он поднялся в квартиру. Нет, сказал он, возвратившись к телефону, там никого, и записки тоже нет. Роза повесила трубку и вернулась к Стэнли Кёнигсбергу.
– Рассказывай, что было, – велела она.
– Ну, как бы это, он, видимо, расстроился, но никто ж не знал. В смысле, все тоже расстроились, когда услышали. Мой дядя Морт работает в ЕТА. Еврейское телеграфное агентство. Информационная служба такая.
– Да.
– И он вошел и сказал всем, он узнал первым.
– Ты видел, как Джо уходил, Стэнли? – спросила Роза.
– Ну да – в смысле, да, все видели.
– И он был расстроенный?
Стэнли кивнул.
– Довольно странно, вообще-то, – сказал он.
– Что такое? – спросила Роза. – Что странно?
– Это все я виноват, – начал Стэнли. – Я все нудил и нудил, а он все говорил, что нет, нет и нет, и я тогда пошел к отцу, и отец сказал, что даст ему еще пятьдесят долларов, а он все равно сказал «нет», и я тогда пошел к матери. – Он поморщился. – После этого у него, пожалуй, и выбора-то не было.
– Какого выбора? – спросила Роза. Положила руку Стэнли на плечо. – Что ты от него хотел?
– Я хотел, чтоб он показал эскапологию, – сказал Стэнли, от ее касания вздрогнув. – Он сказал, что умеет. Может, пошутил, не знаю. Моей матери сказал, что ладно, сделает. Что я славный парень и он покажет побег забесплатно. Но у него оставалось всего полчаса до выхода, понимаете, и пришлось очень спешить. Он спустился в подвал, принес большой такой деревянный ящик, в котором что-то там привезли – картотеку, что ли. И мешок для стирки. И молоток, и гвозди. Пошел поговорил с начальником охраны, и тот сказал «нет». Отцу пришлось и ему пятьдесят долларов платить. А потом ему – ну, другу вашему, Джо, – пора было выходить на сцену. Он выступил. Отлично получилось. Показывал карточные фокусы, и с монетами, и с разными инструментами. Всего по чуть-чуть, а это сложно, я же знаю, понимаете, я тоже фокусник – ну, примерно. Большинств