Это было несколько материально, но что делать? Есть сердце, есть разум. А есть еще и тело, которое реагирует на особые сигналы. Телу время от времени хочется слиться с другим телом — по-быстрому, на пять минут, или плотно, на всю жизнь, для удовольствия, для разрядки, для жизни, для мести… Или для того, чтобы родился ребенок. Наверное, у многих «для жизни», «для удовольствия» и «для ребенка» не совпадают. А кто-то просто ничего не чувствует и живет себе в своем теле, как в съемной квартире… Но вот я вдруг почувствовала. И у меня совпало ВСЕ. И моя жизнь превратилась в какую-то бесконечную ледовую муку, в триллер — как совратить начальника.
Я начала работать в два раза больше, приезжать раньше всех, уезжать позже. Я всем делала кофе, а потам мыла чашки за всех. Я нашла нескольких заказчиков рекламы, я вместе с ними придумывала сценарии, выслушивала весь их бред, очень вежливо и долго разубеждала, приносила пару десятков вариантов, расписанных до последнего кадра. Я вилась вокруг них, как мамка, чтобы они не смогли не оценить это и не поблагодарить Ивана Ивановича за такую прекрасную сотрудницу. А когда они меня похвалят — сердце директора дрогнет…
С другой стороны, я до конца не знали, что делать после того, как Иван Иванович отреагирует на мои флажки. Вообще никаких идей. Вариант, что он в меня влюбится и предложит мне выйти за него замуж, я исключила сразу. Он уже взрослый, измученный предыдущей женой-красавицей. Он не женится больше. И я не стану его ловить на живца, водить кругами, подсекать, втаскивать в семью, которая ему не нужна. Я, во-первых, не знаю, как это делать. А во-вторых, он сам не поведется, он же не дурак. А главное — я же не просто хочу от него ребенка. Я же еще и его самого люблю. Значит, постараюсь не делать ему больно…
Но ребенка-то хочется. И не потому, что биологические часы тикают. У меня вообще ничего не тикает, я в точных приборах, науках и времени не ориентируюсь. А просто вот какая-то одержимость, почти миссия моя — родить именно этого ребенка именно от этого мужчины.
А от Ивана Ивановича-то, по сути, ничего и не надо, правильно? Ну… только секс… Все…
Но КАК?
Я его до сих пор на «вы» зову.
В общем, в состоянии гона я прожила неделю, а потом моя подруга, стилист Дашка, прижала меня к стене и сказала:
— Колись.
А мне было так муторно в одиночку сражаться со своим либидо (а Дашка мне все ж подруга была), что я не выдержала и рассказала. Что хочу ребенка. От Аистова.
Дашка так удивилась, что даже не стала уточнять подробности: как я буду растить ребенка, на какие средства кормить, как моя мама отнесется. Она просто кивнула, расчехлила свой волшебный косметический сундучок и начала рисовать красоту.
На следующий день она принесла несколько своих джинсовых юбчонок, красные туфли на каблуке и волшебный лифчик, «делающий грудь из ничего».
— Первый раунд переговоров — просто мелькай, — дала наказ Дашка. — Никуда он от нас не денется!
— Так как, красавица?
Ой. Уснула в кресле. КТГ уже отпикала, холл опустел, и только я одна разложила пузо. И Шестикрылая Фимочка улыбается своим морщинистым лицом:
— Уснула. Конечно! Тяжело таскать такое счастье! Ну, давай скорей в смотровую! А то Алина Кирилловна уже спрашивает: «А где это наша новенькая красавица?»
Возле смотровой сидели еще несколько беременных с пеленками — важные, опытные беременные. Переговаривались:
— Ну, как вы?
— Мы ничего, ножкой так лупит, прямо сил нет.
— А мне подружка сегодня звонила. Ну, которая родила в мае, я рассказывала.
— Ага, ну?
— Ну, все нормально, грудью кормит, чай пьет с молоком. Ей другая моя подружка, которая родила в прошлом году — я рассказывала…
— Да, помню.
— …Так она есть посоветовала чай с молоком пить для лактации. И моя эта наворачивает с утра идо ночи. Ну, и вот.
А муж у нее, ты прикинь, сказал, что она потолстела очень — и у него стресс. Типа, у нею стресс на ребенка, что кричит и вообще, а теперь еще и жена толстая стала, и чай без конца пьет…
— Вот козел!
— Ну да. И, типа, говорит, что поживет неделю у мамы своей, допишет свою диссертацию, а мама к подруге приедет, помогать ей будет.
— Кастрировать таких надо! Это ж его ребенок!
— Прикинь? Я своему после этого сразу позвонила и сказала: «Коля, слушай сюда! Я как рожу, поправлюсь на двадцать килограмм!»
— А на двадцать поправляются, да?
— Ну, подруга на двадцать поправилась, так что я примерно… Короче, «Я поправлюсь на двадцать килограмм, буду все время ходить и пить чай, малой будет все время орать, свекровь больше чем три дня в доме я не выдержу, из квартиры тебя никуда не выпущу, так что готовься заранее!»
— Молодец! Так с ними и надо! А то непонятно чем занимаются, пока мы тут… Ну, и чего он?
— Ну, чего. Испугался. Сказал, что очень любит.
— Вот они, конечно, гады…
Распахнулась дверь смотрового, оттуда вышла пунцовая беременная. Опытные тут же заглянули внутрь кабинета и озадачились:
— А что там за собрание?
— Студенты пришли поучиться.
— О, нет… Без меня.
И в одно мгновение вся беременная тусовка растаяла, и я осталась одна. Тут же распахнулась дверь смотрового и появилась красивейшая в мире женщина в белом. Она была высокая, поджарая, с седой пацанской челкой и какими то океаническими глазищами сталь в тумане, серое утро…
— Заходите! — велела она.
И я вошла.
Меня встретил залп взглядов.
Человек двадцать молодняка в белых халатах.
Вот же черт…
Красавица кивнула мне — проходите.
А куда? Сразу в кресло-растопырку? И пусть они все смотрят?
— Я в другой раз, может быть?
— Вы когда поступили?
— Вчера.
— Я вас не осматривала. Ложитесь.
О-о-ох…
Они смотрели как голодные псы. Они еще не стали окончательными врачами, поэтому проявляли, так сказать, не только научный, но и человеческий, физиологический интерес. Кому-то было любопытно, кому то смешно, кому-то жалко. Девочки, мальчики… Боже ж ты мой, как стыдно… Как стыдно-то, мама дорогая, просто кипятком в лицо…
Я стянула исподнее, спрятала в карман халата. Постелила пеленку… Помедленнее, только бы не лезть туда и не раздирать перед ними, полудетьми-полувзрослыми, полупрофессионалами-полулюбителями, свою изнанку, вдруг что-то отменится?
— «Евгения Ким, тридцать лет, — зачитала седая красавица. — Первая беременность, первые роды. Тазовое предлежание. Маловодие». Кто хочет посмотреть тазовое предлежание?
Поднялись несколько рук. Они хотели, но я — нет!!!
— А если я…
— Ложитесь, пожалуйста.
У меня, вероятно, были какие-то права. И даже какой-то скандалистский потенциал. Но… не обреченность, нет… какое-то понимание правил этой игры… вот… Они учатся работать с беременным телом, они учатся ему помогать… Ну, не потренируются они на мне сегодня — а вдруг они убьют какого-нибудь малыша завтра?
Да, они еще посматривали на меня как на сконфуженного человека, но что они обо мне знают? Ничего. Посмотрят и забудут. Я — тело. Сейчас я — тело для вызревания моего ребенка. Здесь и сейчас я могу побыть телом, пожертвовать своей… эээ… женской гордостью…
— Ложитесь!!
Да, мой разум плакал в этот момент. Но я взобралась, и улеглась, и пристроила ноги на рогатины кресла. И первой в меня погрузилась эта женщина с седыми глазами. И очень больно, очень жестко, совсем не так, как это делали в женских консультациях, меня распотрошила.
— Ого… Там уже здоровое дите… Так… Ягодицы… Иванова! Иди сюда! Смотри.
Она поманила кого-то… Я не видела, кого… Отключила сенсоры. Просто смотрела в потолок, а они все дружно смотрели ягодицы моего малыша во мне, толпились, трогали пальцем и всей рукой…
Надо думать о чем-то приятном. Они же не просто так издеваются надо мной. Это не насилие, не глум, не пытка. Они это делают ради малыша. Они посмотрят в меня в сорок глаз, а значит, у меня будто в сорок раз больше шансов на хэппи-энд — они же врачи. Там, где один пропустит какой-то косяк, проблему, другие увидят… Я — просто тело, не личность. Я не человек, я — польза, я — питательная среда, а они уточняют, достаточен ли кормовой слой…
Не помню, сколько это длилось. Седая красавица сказала.
— Вставайте!
И протянула мне жилистую, крепкую руку.
После этого осмотра я еще минут двадцать просто лежала в палате и просто дышала, никаких мыслей не было. Любые мысли были неприятны, и я их убивала сходу. Ничего не произошло. А если и произошло, то я просто не буду об этом думать. Просто не буду об этом думать…
— Что случилось? — не выдержала Таня. — Женя? Вы нормально?
— Да. Просто осмотр был… массовый… Сейчас живот болит…
Малыш во мне, мой маленький герой, возмущался. Понятно, что его просто задергали, обидели, вот он там и ревел беззвучно. Мы оба сейчас так ревели. Но он еще равномерно бил пяточкой: все будет хорошо, все будет хорошо.
Таня приподнялась на локте.
— Сходить за медсестрой?
— Нет, что вы. Не надо. Все пройдет. Полежу чуть-чуть…
— А я вот подумала, что надо нашу елку украсить. Должно быть красиво, правильно? Человек сам решает, в чем и как ему жить. Вот мне бы хотелось, чтобы вокруг всегда было красиво. А самое главное, это не так уж и сложно. Особенно когда просто можешь ходить ногами. И я уже договорилась с моими ребятами-ботаниками… Они принесут игрушки…
— Отлично. Очень хорошо…
Что такое — красота?
Да ничего.
Ввалилась очень злая Александра, швырнула на кровать наушники.
— Офигели совсем! Они решили на постоянной основе нам жизнь портить? Ведут к нам очередную!
Шестикрылая Фимочка, сияя улыбкой, привела к нам новенькую. На той самой приставной кровати, ночью покинутой Катей, уже и свежее белье имелось.
Новенькая вошла и не поздоровалась. Но мы все равно смотрели на нее и не могли оторваться, и совсем от другого возмущения.