Таня: Ты не умеешь спокойно по-мужски.
Александра: Хорошо. Я буду спокойно по-женски.
Таня: А по-женски спокойно не бывает.
Милка: А у кого есть знакомый на телефонной базе? Если мы знаем номер, на который звонили, и время, так пусть нам там ее номерок глянут!
Следующие двадцать минут в районе бокса 12–13 наблюдалось значительное помутнение разума и грозовые вспышки. Кучка беременных амазонок, вооружившись телефонами, восстанавливала справедливость. Врачи уже покинули палату, попросив присматривать за новенькой, когда проснется, но мы готовы были сделать на шаг больше.
Мы готовы были провести за нее расследование.
Для начала мы украли ее телефон. Телефон был отключен. Пока нашли соответствующую зарядку, пока включили, пока догадались, как можно определить ее, новенькой, номер… В телефоне — куча неотвеченных. Все — от одного человека. Явно муж. Еще раз набрали мужа, попытались «спокойно, по-мужски» объяснить ситуацию. В итоге Александра снова с ним разругалась — он «никак не хотел сознаться, что у него кто-то есть, вел себя безответственно и по-хамски».
Дальше сложная цепь звонков нужным людям из записных книжек Александры. Венцом телефонного марафона был звонок в техническую службу сотового оператора.
— Виталик, это в первый и последний раз! Ситуация просто критическая! У меня на руках — беременная женщина! Ей срочно нужна помощь! У меня есть время звонка и номер! Нет только справедливости!
Александра еще долго плела сети, заманивая Виталика на путь должностного преступления. И он сдался и дал нам этот чертов секретный номер.
И вот она, минута возмездия.
Александра: Ну, я звоню?
Милка: Не, я. Ты не умеешь понятно с людьми разговаривать.
Странно, но Александра не стала спорить.
И Милка набрала со своего номер неизвестной курвы.
Мы превратились в большое беременное ухо.
— Сейчас, сейчас! — разминала плечи Милка, пока шли гудки. — Сейчас.
Даже мы услышали грозное:
— Да!
Судя по голосу, разлучница была размером со Степановну. Ее басок рвался из динамика на волю и звучал, кажется, даже в другом конце коридора.
— Ну, говорите там!
Милка пока молчала. Искала нужную ноту. Или томила. А потом вступила с места в карьер:
— Короче, слушай сюда! Моей подруге на телефон пришла от тебя смс-ка! Что ты, типа, спишь с ее мужем! Так ты, подруга, просто знай, что теперь тебе вообще не жить! Ты с какого района?
— А ты кто такая, мать твою?
— Я — подруга!
— Да чья ты подруга, коза драная?
— Как ее зовут? — Милка прикрыла трубку ладонью. — Как эту, новенькую, зовут?
Но мы этого не знали…
— Кого надо, того и подруга! Ты с темы не соскакивай! Давай, сучка, колись! Что у тебя с Геннадием?
— С каким, на хрен, Геннадием?
— С таким Геннадием, на хрен!
— Да не знаю я вообще никакого Геннадия!
Мы переглянулись.
— Слушай, а ты на какой номер смс-ку кинула, а? — тихо, но грозно спросила Милка.
— Ну, посмотрю.
Было слышно, что она там, с той стороны, тискает на кнопки, какое-то шуршание было слышно…
— Твою мать, — простонала она через минуту. — Не туда пульнула… Девушка, миленькая, вы простите! Это не вам и не вашей подруге! Ну, бывает, кнопки мелкие, не ту цифру тиснула! Не вам смс-ка! Не вам!
— Поаккуратнее в следующий раз! — сказала ей Милка. — Вы тут чуть семью не разрушили!
— Конечно! Извините!
Когда новенькая пришла в себя, на нее навалилась огромная радость в виде четырех беременных женщин. Путаясь в показаниях, перебивая друг друга, мы рассказали, что муж ей не изменял. Вернее, он точно не изменял ей сейчас, с этой непонятной теткой, которая прислала смс…
Муж к этому времени уже приехал, звонил откуда-то из холла. Бедная беременная к нему вышла. Обнялись и стояли там в темноте. Мы не видели, но видела Милка, она и донесла. Обнимались и плакали оба, так сказала Милка.
К возвращению новенькой мы успели поужинать, получить свои уколы и таблетки, посидеть полчаса в обмотке КТГ.
— Вот! — сказала новенькая. — Это вам! Муж передал конфетки. Меня Верой зовут.
Посидели с Верой, поговорили. Милка принесла сало.
Вера: Знаете, это меня Бог наказал. Я ж чуть не померла, ей Богу! Вот когда эту смс-ку увидела — чуть не померла. Спасибо, что беременная, так как-то башка еще соображает. А вообще я сама, девочки, виновата. Ревнивая я такая! Это же ужас. Он за порог — я уже звоню… Вот и получила.
Александра: Ну, вообще, резонно. Мысль материальна. Если чего-то долго и увлеченно бояться, то это случается в конце концов.
Вера: Во-во… В общем, я с этой минуты больше Генку не трогаю. Он у меня мужик умный, сам понимает, что да как. А я — нет. Мне сегодня хватило. Я хочу своей жизнью жить, а не за его жизнью подсматривать.
Таня: Очень правильное решение, Вера! Вы молодец!
Вера: Да. Я так решила. Мы, бабы, сами себе все портим. Я как подумаю — это сколько ж он меня терпит с моим-то нытьем? Да ему памятник ставить надо!
У нее зазвонил телефон.
— Да, Геночка, да, хороший мой!.. Спасибо, я ничего. Вот, сидим с девочками, разговариваем… А ты как?.. В смысле? Где с друзьями сидишь?.. И что за друзья?.. Гена, ты где?! Просто скажи, где ты!.. Хорошо, дай трубку другу! Трубку другу дай, говорю!.. Генка! Там у вас бабы, да? Я же слышу!..
И она вышла, чтоб можно было поругаться всласть.
Мы молчали.
Александра (возвышенно): А вот, коллеги, как вам мысль, высказанная Верой, что башка соображала потому, что беременная? Вы как считаете? Беременность влияет на умственную составляющую женщины? И в какую сторону?
Таня: Думаю, коллега, что ум у женщины — величина постоянно малая или постоянно большая и от беременности не зависит. Многое в беременности умом понять нельзя. Поэтому некоторым женщинам природа ум и не выдавала. Чтобы не сдвинулись во время беременности.
Александра: Это вы обо мне?
Таня: Несомненно.
Грустный смех…
Я вышла проведать Веру. Минут десять прошло, а она все еще по коридору гуляет. Увидела ее в дальнем конце коридора у окна. Судя по динамике, ругается.
Зато на посту рядом с дежурной медсестрой стояла, скрючившись, незнакомая беременная. Медсестра писала, потом подняла голову:
— Так, Настя, ты или рожай, или спать иди!
И Настя пошла в палату. Спать.
Роды совсем утратили свой метафизический смысл. Просто отправляются люди рожать в какой-то момент — и все дела…
Я еще прошлась туда-сюда, чтобы тело спортивно развивалось, как у Хайди Клум, постучала пальцем в живот — тире-тире-точка. Малышик ответил сонным хуком — не мешай, мама. Ну, хорошо-хорошо, извини… Вернемся в палату и поиграем в барабан, да? Чур, я барабан.
Уже у самой палаты столкнулась… с телеведущей. Она была в макияже, с мороза. И снова очень пахло цветами.
— Извините, — сказала она вежливо и очень недобро. — Кто-то в моей палате в мое отсутствие копался в моих вещах. Вы не знаете, кто?
— Не знаю, — сказала я ей. И прошла мимо. Мы еще повоюем с тобой, телеведущая.
— Я все знаю про вас, — вдруг сказала она мне в спину. — Все говорят, что вы… В общем, не хотите поговорить об этом?
Я притормозила.
— А что?
— Мне кажется, я могу вам кое-что предложить…
Я обернулась.
— Например?
— Кое-что с моим участием.
— С каким именно?
— Муж готов взять расходную часть на себя… Понимаете? Это в том случае, если вас что-то смущает… Если вы не верите в мои возможности.
— Зато в ваши возможности верит Алина Кирилловна.
— Она просто доктор, я о другом…
— Я не понимаю… Вы хотите мне заплатить, чтобы я…
— Да. Можете понимать это так, — она очень многозначительно улыбнулась. — Я же знаю, что это вы заходили в мою палату и смотрели фото.
— Простите, я сейчас туговато соображаю, я не очень готова с вами об этом разговаривать.
— Конечно, я понимаю. Давайте завтра.
Что за бред? Но она боится меня, это хорошо.
Она готова мне заплатить, чтобы я не претендовала на квартиру.
Александра украсила нашу елочку трофейными конфетами. Теперь был почти праздник — елка. Хайди Клум и конфеты.
— Сюда бы еще деток… Ну, и черт с ними, с мужьями… И их тоже…
Пока Таня и Александра звонили своим, ворковали с детьми, я смотрела в окно. Там топтался совсем молодой папа, бритый, в кожаной куртке с металлом. Время от времени он грел голову ладонями, смотрел в окна четвертого, молчал, мерз, курил, но не уходил.
Нервничает.
Сразу видно — в первый раз рожает.
Среди ночи Фимочка увела Веру в родильное отделение.
30 декабря. ЖИЗНЬ
Снилось, что я — кошка. У меня очень гибкая спина, и я могу лежать на животе, но еще лучше умею забираться вверх по стволу. Я слышу лай. Даже не лай, а рев какой-то, и очень легко, молниеносно поднимаюсь наверх. Шикарное ощущение легкости и безопасности. И на этом сон можно закончить, но тут я понимаю, что где-то внизу остался мой малыш!
Он остался там, где рев!
Мой сладкий!
И я камнем падаю вниз. Просто разжимая руки (или — лапы)… И лечу очень долго и отчаянно, чтобы успеть его спасти. А не спасу, так убьюсь — мне все равно!
И вообще не могу понять, как я сразу о нем забыла? Ругаю себя, и мучаюсь, и никак не могу приземлиться…
Все лечу и лечу…
— Алло! Женя! Женя!
— Мам, ну зачем так рано?
— Нечего себе рано? Семь утра! Порядочные люди уже встали давно!
— Я непорядочная, ты же знаешь… Дай поспать, а?
— Женя, скажи мне честно, ты еще не родила?
— Н-нет, вроде…
— Мне просто сон какой-то странный снился. Ну, хорошо. Что тебе принести?
— Принести мне счастье.
— Это к аисту.
Я не успела уснуть вторично — пришла Анжелика Эмильевна с уколами.
— Ну, что? — спросила она, оглядываясь на спящих Таню и Александру, — вы еще меня никому не показывали?