Милка: Ну, да, я ориентируюсь. Мы вот сегодня с этой… (посмотрела на меня)… шли из терапии по подземному переходу, так я сразу выход нашла. Я и у себя на районе лучше всех во дворах ночью ориентируюсь!
— Старенькие девочки! Обедать!
Анжелика Эмильевна улыбалась, когда я проходила мимо. Рядом стояла еще какая-то молодая медсестричка. Она кивнула очень вежливо — здравствуйте. Обе долго смотрели вслед, думали, как еще меня можно заинтересовать? Я точно пользуюсь популярностью у младшего медперсонала. Это хорошо, наверное.
После обеда Большая Яковлевна пришла потрещать стулом. Пока Милка доедала третье масло, она хвасталась успехами сына, показывала мне телефонные фотографии. Все дети такие милые! Родители могут быть не очень, а дети всегда такие чудесные, такие хорошенькие!
— Завтра Новый год! — напомнила Милка. — Я с Фимочкой договорилась, она пузырик шипучки принесет. А то мой сейчас аж в Гомеле на стройке, хрена с два он завтра приедет.
— Так ты меня попроси, я те тоже принесу.
— Ну, и ты тоже принеси. Нас-то, вон! Пятнадцать палат…
Завтра дежурит Фимочка? Это хорошо.
— Яковлевна, а вы про Фимочку рассказать можете? Сколько ей лет? Она какая-то… как будто пожилой ребенок.
— Так она такая и есть!
ИСТОРИЯ ФИМОЧКИ, РАССКАЗАННАЯ ЯКОВЛЕВНОЙ
Фимочке около 70. По идее, она на пенсии, но ее держат на полставки за хороший характер. Фимочку все любят, и она всех любит. Она всем поможет. Яковлевне, вон, и посуду всегда приберет, и помоет, если время есть. Да вообще всюду и всегда готова к труду и обороне. Опытные люди, вроде директора больничной столовки, говорят, что Фимочка блаженная, чокнутая. Что у нее поехала крыша после того, как ее сын из дома выгнал.
Как там на самом деле было, никто не знает, но только есть информация, что сын действительно живет с семьей в Фимочкиной квартире и матери совсем не помогает. Привел молодую жену в дом, беременную, а она и скажи ему, что не может в одной квартире с посторонним человеком жить. А сын жену любил, вот мать и выгнал.
Фимочка первое время жила в диагностическом центре, потом больничное руководство озаботилось судьбой своей сотрудницы и хотело тоже выгнать. Но весь коллектив встал на защиту Фимочки, начались волнения, и в итоге Фимочка получила место в общежитии неподалеку.
Фимочка на работе с утра и до ночи. Сегодня она в предродовом, завтра в родильном, выходные она не берет, ей одной в общежитии страшно. Работу свою выполняет качественно, надбавок не просит. В общем, хороший человек.
И снова я долго не могла прийти в себя. Ох, эти роддомские истории! Сын выгнал. Родной сын выгнал. Ну, понятно, что тут много эмоций и вымыслов. Не метлой же он ее выгнал, как-то они договорились, наверняка он ей звонит, спрашивает, как она себя чувствует.
Но все равно… как же так?
И я еще долго лежала носом в стену и старалась реветь тихо, чтоб мои однопалатницы не видели, как же мне фигово. Зачем их расстраивать? Пусть носят свои драгоценные животы и пусть не знают историю Фимочки…
Милый сын, человечек… Я… не хочу, чтобы ты меня выгонял. Если что, я и сама уйду, но с нами ничего такого не произойдет, да? Мы же как-то сумеем договариваться?
Мальчик ударил пяткой.
Александра в это время пыталась образовать дремучую Милку. Образовательный процесс начали с просмотра киноклассики.
На экране Александриного бука размахивал мечом Дарт Вейдер из «Звездных войн».
Милка была полностью поглощена историей:
Милка: Он что, отец этого Люка, да? А чего ты говоришь, что он ему руку отрубит?
Александра: Ну, да. Он же на стороне темных сил.
Милка: Я бы не смогла… Собственному ребенку.
— Евгения Григорьевна! Можно вас? Хочу вам давленьице померить! Вы не против?
Это Анжелика Эмильевна.
Александра посмотрела с удивлением — ничего себе реверансы.
Меня все больше уважали. Может, остаться работать в роддоме?
Была готова биться об заклад, что Анжелика Эмильевна снова накрасилась специально для меня. Она ласково улыбалась, была предельно нежна.
— Не больно? Не давит? Сейчас немножко неприятно будет, потерпите.
— Лика, можно вам вопрос задать?
— Конечно!
— Мне сказали, что вы… что у вас…
— Что? — она улыбалась. — Что у меня?
Хотя, собственно, какое мне дело, что у нее было с тем хирургом. Вообще никакого дела.
— Вы, наверное, про ту историю с Данилой Михайловичем, да?
— Не знаю никакого Данилы Михайловича.
— Так вам еще не рассказали? Странно, обычно в первый же день рассказывают, что я… у меня с хирургом нашим уважаемым был роман.
— …Да?
— Я стараюсь на это никак не реагировать… Я его любила. А еще глупая была. Ну, у всех нас, у женщин, есть такая история в шкафу, правда?
— …Нуу…
— Я ошиблась. Это была ошибка. Исправить ее я уже не могу. Извинилась и живу дальше. Вам не больно?
— Нет. А вам?
— Больно. Каждый день. Ну, вот такая моя плата… Если вам в кино надо будет сыграть любовницу — обращайтесь. Я знаю, как это… И страшно, и мерзко, и радостно… В жизни никому не посоветую. Но в кино сыграю, хотите? Ой! Чуть не забыла! Алина Кирилловна просила вас зайти в смотровой!
В смотровом снова толпились веселые студенты, и я уже готова была захлопнуть дверь и уйти — хватит с меня жертв во имя науки! Но седая красавица Алина Кирилловна не позволила.
— Останьтесь. А вы, ребята, выйдите. Поднимайтесь на третий, идите в родзал, но без заведующей роды не принимать!
Студенты вышли, шепчась и толкаясь, а мы остались одни.
— Ложитесь, — она снова что-то быстро заполняла. — Как себя чувствуете?
— Ничего.
— Шевеление ребенка?
— Да, шевелится, даже очень.
— КТГ не забываете?
— Не забываю.
— Хорошо. Расслабьтесь.
Погрузилась туда, в меня. Очень задумчиво, глубокомысленно и боооольно начала шарить, двигать там мое внутреннее хозяйство.
— Больно!
— Терпите… Так… Так… Перевернулся ваш красавец, поздравляю…
Перевернулся? Ура! Хотя… Значит, будем рожать сами? С болью-схватками-потугами, по всем голливудским правилам?
Урра!!!!
— Шейка короткая, мягкая… Ну, хорошо, одевайтесь.
— Когда я рожу?
— Не знаю. Может, сегодня. Схваток нет?
— А я не знаю…
— Ладно, наблюдаемся пока… И вот что…
Тут она посмотрела мне в глаза. В первый раз. До этого — только в бумаги или между ног:
— Я, конечно, понимаю, что вы — известный человек со связями… Но… Я вас очень прошу, не разлагайте мне коллектив.
— Что? Я… я не разлагаю…
— Весь роддом говорит, что вы с кем-то уже договорились о квартире. Так вот, со мной этот номер не пройдет. Я не допущу никаких подтасовок и манипуляций. Вы меня поняли?
— Да.
— Давайте руку.
Я шла и забывала, как идти.
Как-то too much information.
И если пытаться как-то прибраться в голове, вычистить пустые ахи и охи, которыми меня тут начинили до предела беременные красавицы, то останется главное. Два главных:
* предварительной договоренности на квартиру нет. У меня, во всяком случае;
* я могу сегодня родить.
Эти два факта можно было тасовать и расставлять в любой последовательности, от этого сумма моего восторженного ужаса не менялась.
Алина Кирилловна открытым текстом дала понять, что квартира мне не светит. Но для чего был текст о принципиальности? Разве не этот человек сокрушался, что идет на преступление? Я своими ушами слышала. Вероятно, некоторые принципы распространяются не на всех.
И все же это было шагом. Вверх. Я хотя бы закрою для себя эту тему и займусь рождением ребенка.
Тем более это может случиться уже сейчас!
На посту скромно жалась новенькая беременная. Вот так и я когда-то сидела. Растерянная, с пакетиками, ничего не понимала, а мимо ходили важные бывалые женщины. Теперь и я — уже почти беременный дембель. А она — «салага», «черпачок»… Бледная, испуганная, смотрит по сторонам.
— Все будет хорошо! — сказала я ей.
И как она сразу посветлела!
Ничего не ответила — просто не сообразила, не нашлась, но смотрела мне вслед с благодарностью.
Я помню, как мне самой нужны были такие слова, помню.
В палате меж тем добавились сало и эмоции.
Александра: Как так можно? Как? Ненавижу это время! Это всемирное сумасшествие!
— Что случилось? — тихо спросила я у Тани.
— Александра новостную ленту готовит для сайта, — доложила Таня. Где-то в Европе какой-то мужик устроил в детском саду стрельбу.
Александра: Да почему? На каком основании? Какого хрена в двадцать первом веке, когда нельзя и в носу от души поковырять — сразу заметят и в твиттер выложат, — почему такое происходит? Где все те, кто должен нас защищать? Кто-нибудь вообще нас защищает? Я уже не говорю про ментов, про мужиков не говорю — у них у всех, конечно, есть дела поважнее! Но если не на Земле, то там, повыше? Нужны мы кому-нибудь или нет?
Таня: Саша, тебе вредно волноваться, успокойся.
Александра: Мне вредно жить в это время! Но какие у меня варианты? Мы же как на «американских горках»! Причем на вечном первом спуске! Убийства, теракты, цунами, оползни, покушения, нацболы, наводнения, болельщики, глобальное потепление! Когда это все закончится?
Таня: Надеюсь, что не скоро. Пока мы живые, всегда будет что-то происходить.
Александра: Вы поймите! Когда во всем этом все время крутишься, когда ты на острие новостей, то уже просто напрочь теряешь базовое равновесие! Я женщина! В меня встроено желание мира, покоя! Да, оно не хорошо отрелировано, контакты отходят, но даже у меня оно есть! И кого интересует мое мнение? Я затерта со своим мнением, со своими этими ощущениями на кухню-в церковь-в роддом! «Вот там себе и чувствуй, пожалуйста, сколько влезет!»
Таня: Неправда. Ты — журналист с активной позицией. Ты пытаешься что-то менять. Ведь пытаешься?