Острая боль терзала расквашенный нос, ныла разрезанная о зубы верхняя губа, саднили щеки, исцарапанные перстнями Тития. Неужели я больше никогда не увижу маму? Она уже вернулась домой, ищет меня. Бродит по теребинтовой роще, думая, будто я уснул в тени кустов. Бедная мама, бедная моя мама!
Я зарыдал еще пуще, но тут рядом со мной раздался тихий голос.
– Кончай выть. Лучше давай подумаем, как выбраться отсюда.
Из-под вороха соломы в углу клетки выполз мальчишка. С виду он был года на два-три старше меня. Смуглый, с черными, масляно блестящими кудельками коротко подстриженных волос, горбатым носом и россыпью мелких розовых прыщиков на лбу. Его глаза лихорадочно блестели.
– Я слышал, ты из ессеев? – спросил он, подползая ближе.
– Ну и что?
– Да ничего.
Из его рукава что-то скользнуло, и в руке мальчишки заблестела узкая, металлически поблескивающая бечевка.
– Тут половина волокон из меди. Лучше любого ножа. Они схватили меня внезапно, руки связали раньше, чем я успел ее достать. А то бы дался я им, как же…
Он шмыгнул носом.
– Тебя тоже на площади поймали?
Я кивнул.
– Сволочь этот Руф. Ну ничего, я с ним еще рассчитаюсь. Давай срежу веревку.
Я поднял онемевшие руки, мальчишка натянул между пальцев свою бечевку и сделал почти неуловимое движение. Разрезанная веревка сама упала с моих рук.
Пока я разминал затекшие пальцы и растирал запястья, мальчишка быстро шептал.
– Видишь, арки. Из дома можно выбраться только через них. Ворота заперты, рабы спят во дворе, под навесами. Я все рассмотрел, когда к Титию водили.
Он презрительно плюнул сквозь прутья клетки. Его смуглое лицо исказила гримаса ненависти.
– Меня зовут Гуд-Асик, – сказал он, протягивая мне руку. – А тебя?
– Шуа.
– Так вот, вокруг дворика три арки. Дом стоит на краю холма. За арками – обрыв. Но не отвесный, если спуститься на землю, можно потихоньку сползти по склону. Там есть кусты и деревья. Вчера я попросился размять ноги, и раб ходил со мной по дворику. За веревку меня держал, дурень. Я ее на руки намотал, будто они связаны.
– А почему ты тогда не убежал?
– Тогда я не знал, куда и как. А теперь знаю. Если связать мою веревку и твою, можно спуститься почти до земли. Ну, прыгнуть немножко останется, не страшно. Ты прыгать умеешь?
– Умею, – сказал я неуверенно.
– В общем, так, когда раб принесет мне еду, ты отвлеки его внимание. Застони или попроси что-нибудь. Пусть он только к тебе повернется, а дальше я своего не упущу. Потом свяжем веревки и спустимся вниз.
– А если длины не хватит?
– Лучше шею сломать, чем вот так… – и Гуд-Асик снова презрительно плюнул.
Затем он связал вместе разрезанную веревку и снова намотал ее мне на руки, но уже не завязывая. От нее можно было освободиться несколькими движениями. Мы улеглись на солому и стали ждать.
Когда зашло солнце и на небе выступили крупные холодные звезды, во дворик вошел Титий. Его сопровождали несколько рабов. Один из них держал факел.
Титий снял с пояса ключ и велел одному из рабов отпереть клетку.
– Лежи тихо, – прошептал Гуд-Асик. – Их слишком много. Подождем другой возможности.
Раб отпер клетку, и Титий, взяв из рук раба факел, просунул его внутрь.
– Как ты поживаешь, раб мой? – спросил он Гуд-Асика.
– Благодарю, господин, – смиренно ответил тот. – Уже лучше.
– Я вижу, – довольным тоном произнес Титий, поднося факел совсем близко к его лицу, – ты взялся за ум.
– Да, мой господин.
– А ты? – он поднес факел ко мне.
Я молчал.
– Упрямишься… – усмехнулся Титий. – Ну ничего, твой товарищ расскажет тебе ночью, что я делаю с теми, кто не хочет подчиняться. Расскажешь?
– Да, мой господин, – ответил Гуд-Асик.
Титий собственноручно запер клетку, привесил ключ на пояс, передал факел рабу и подошел к арке.
– Однако тут прохладнее, чем в доме! – воскликнул он, подставляя грудь ветерку. – Как дует, как дует! Ну-ка, принеси сюда кресло.
Через несколько минут, удобно устроившись в глубоком кресле и поставив ноги на стульчик, Титий приказал подать кувшин фалернского вина.
– Добавь четыре ложки снега, не больше, – предупредил он раба. – Если испортишь, как в прошлый раз, шкуру спущу.
Тот склонился в поклоне и кинулся выполнять приказание. Мои разбитые губы горели, горло пересохло, а Титий наслаждался холодным вином. Спустив тунику до пояса, он в блаженстве прикрыл глаза. Прошло совсем немного времени, как его голова запрокинулась, и вскоре из глубины кресла донесся могучий храп.
Раб укрепил факел в подставку на стене и быстро вышел.
– Он теперь долго не проснется, – зашептал Гуд-Асик.
– Откуда ты знаешь?
– Да уж знаю… Эх, если бы сейчас открыть клетку.
Я сбросил веревку с кистей и пошевелил пальцами. Чувствительность полностью вернулась и, протянув руки по направлению к спящему Титию, я выпустил томление.
– Ты что такое делаешь? – изумленным тоном зашептал Гуд-Асик.
– Не мешай!
Быстро отыскав ключ на поясе, я стал осторожно прощупывать крепление. Ночной ветерок раздувал факел, огонь трещал и метался, и я закрыл глаза, чтобы суматошное мельтешение теней не отвлекало внимания. Прошло довольно много времени, пока я сообразил, как отцепить ключ. Титий продолжал храпеть, его грудь мерно вздымалась и опадала.
Я подтащил ключ к клетке и прошептал Гуд-Асику:
– Помоги же.
Он смотрел на меня, от удивления открыв рот.
– Так ты ессей или маг? – хриплым шепотом выдавил он из себя.
– Не знаю. Хватай ключ!
Сосредоточившись, я стал поднимать ключ вверх. Гуд-Асик высунул руку из клетки и тянулся к нему, широко растопырив пальцы. Наконец ключ оказался у него в ладони, и спустя несколько мгновений дверь была отперта.
Мы осторожно выбрались наружу. Гуд-Асик протянул мне связанную в одно целое веревку.
– Привяжи ее за столбик балюстрады. Только крепко, на несколько узлов. Сумеешь?
Я молча кивнул и бросился к арке. Гуд-Асик плавно заскользил к Титию. Двигался он совершенно бесшумно, как кошка. Оказавшись возле кресла, он вытащил тускло блеснувшую бечевку, натянул между кистями рук и взмахнул ею возле торчащего вверх кадыка Тития. Тот захрипел, закашлялся. Гуд-Асик ухватил его за волосы и потянул назад. Я в изумлении замер. На шее у Тития открылся еще один рот, длинный и узкий, рот раскрывался все шире и шире, как вдруг из него густо полилась черная кровь.
Титий попытался приподняться, но Гуд-Асик крепко держал его за волосы. Тело римлянина задрожало, забилось и вдруг резко обмякло. Гуд-Асик отпустил волосы и за несколько плавных шагов оказался возле меня.
– Готово?
– Готово. А… что ты с ним сделал?
– Как это что? – Гуд-Асик удивленно посмотрел на меня. – Зарезал я его.
– До смерти?
– До самой. Дальше некуда. Ты первый полезешь?
Я заглянул за балюстраду. Там было черно, луна еще не взошла, и понять, что ждало внизу, оказалось невозможно.
– Ладно, не трусь. Я спущусь и подожду тебя внизу.
Он ловко, точно большая кошка, вскочил на балюстраду, лег на живот, схватил обеими руками веревку и соскользнул вниз. Я высунулся наружу, пытаясь что-либо разглядеть, но безуспешно. До моих ушей доносилось лишь шуршание, видимо, Гуд-Асик упирался ногами в стену. Потом я услышал легкий треск, и веревка ослабла.
Что случилось? Он сорвался? Разошелся один из узлов? Или спрыгнув, он угодил прямо в куст? Мысли одна за другой проносились в моей голове, как вдруг из черной глубины донесся едва слышный голос.
– Давай, все в порядке.
Я взобрался на балюстраду и повторил путь своего товарища по несчастью. Спускаться просто: неровные стыки больших камней, из которых сложена стена, служили хорошими упорами для ног. Быстро добравшись до конца веревки, я замер. Внизу темно. Не решаясь прыгать, я висел, прислушиваясь.
– Отпускай веревку, – голос Гуд-Асика раздался неожиданно близко. – Осталось меньше твоего роста.
Я отпустил веревку. До земли действительно оставалось совсем немного. Глаза уже привыкли к темноте, и я начал различать очертания дома и человеческой фигуры на расстоянии вытянутой руки.
– Тут тропинка есть, – вполголоса произнес Гуд-Асик. – По краю обрыва ведет. По ней мы, скорее всего, к воротам выйдем. Я первый пойду, а ты за мной. Делай, как я. На объяснения времени нет.
Он быстро двинулся по тропинке, держась одной рукой за стену. Я пошел за ним. Очень скоро мы оказались на краю света и тени; факелы, укрепленные на косяках ворот, освещали неровным светом площадь перед входом в дом и будку, в которой сидел страж.
Гуд-Асик наклонился и стал шарить по земле. Потом, что-то отыскав, он размахнулся и бросил. Камушек заскакал по гранитным плитам перед воротами. Страж вылез из будки и взял в руки факел. Гуд-Асик размахнулся что было сил и зашвырнул второй камушек через площадь, по другую сторону ворот.
– Кто тут? – крикнул страж. Он вытащил меч и, выставив перед собой факел, пошел к месту, куда упал камушек.
Гуд-Асик бесшумно оторвался от стены и побежал через площадь. Я устремился следом. Он двигался совершенно беззвучно, а я, как ни старался, все-таки шлепал подошвами сандалий. Мы успели добежать до начала улицы, пока страж услышал это шлепанье и обернулся. Наверное, факел слепил ему глаза, а может, он решил, будто ему только почудились две мелькнувшие на краю площади тени. Во всяком случае, он не поднял шум и не пустился в преследование.
Вбежав на улицу, Гуд-Асик резко остановился и прильнул к стене дома. Я стал рядом.
– Времени у нас мало, – быстро проговорил Гуд-Асик. – Скоро вернется раб, сбежится охрана, увидят, что клетка пуста, найдут веревку, пустят по следу собак. Я побегу в свою сторону, ты – в свою. Найди ручей, протопай по нему локтей пятьдесят, чтобы сбить собак со следа. Или залезь в фонтан на городской площади и походи по нему взад и вперед несколько раз. Там полно запахов, и собаки тебя потеряют. Все, будь здоров.