— Из местного источника, — отрекомендовал он напиток, разливая по гранёным стаканам. Гостья пригубила.
— Чем обязан визиту? — осведомился он, усаживаясь напротив, и тут же выдавил усмешку, призванную сгладить велеречивость фразы. В стенах, оклеенных незатейливыми советскими обоями, она звучала неуместно.
— Да так… Решила проведать.
— Миррочка, дорогуша, хочу напомнить, что сейчас эпидемия, а я — изолянт.
— Чур три раза-не моя зараза! — усмехнулась «дорогуша».
— В этом и заключается твоя благая весть?
Она поёрзала по табуретке, отчего та издала протяжный, на грани неприличия звук.
— Просто хотела сказать, что…В общем, неважно! — Здесь она скрестила ноги, отчего «корни» переплелись. — Я скоро уйду.
«Не уходи!» — взмолился он про себя и взмахнул рукой, словно отгоняя мысль.
— Привет вашей семье передавайте, — продолжила гостья. И в какой-то миг Гумеру почудилось: на её правой радужке запульсировала янтарная точка.
— Семье? А-а-а, непременно, — промямлил мужчина и моргнул, пытаясь скрыть ответный сполох в собственных радужках.
Начиная вожделеть к задорной попке, мужчина сосредоточился на тонких, как у фламинго, конечностях. Теперь рисунок на них ассоциировался с венами и вообще с кровеносной системой. Это снизило градус влечения.
— У меня не было отца. Вернее он имелся, но я его не помню.
«Она что, пытается списать своё поведение на детские травмы?»
— Извини, дорогуша, за прямоту, но какое отношение это имеет ко мне?
— Сама не знаю.
По всему её виду было заметно: девушка нечасто встречалась с великодушием, а ещё меньше рассчитывала на него.
— Тогда ты пока поразмысли на сей предмет, а я приготовлю нам чаю.
— Да, я, пожалуй, бы выпила.
— Чёрного или зелёного? — крикнул он из кухни.
— А какой вы любите?
Он предпочитал зелёный. И чтоб не в пакетиках.
Просто удивительно, как меняются вкусы в течение лет. Когда-то он заливал внутрь очень крепкий и сладкий чёрный чай.
Он пошарил по полкам в навесном шкафчике. Печенье в пачке. Сгодится. Сахар тоже есть. Взгляд наткнулся на старый расписанный какими-то аляповатыми цветами поднос. Сгрузил всё имеющееся в наличии для чаепития на него и вернулся в комнату.
Она оказалась пуста.
«Отлучилась в туалет».
Считается, так, по крайней мере посчитал Росстат, что по наличию канализации Россия в семёрку самых продвинутых в этом плане государств ещё только стремится. Вот и в Лопуховке, как при Иване Грозном, пользуются сооружениями, именуемыми «выгребными ямами». А потому визиты к ним требуют времени, особенно для слабого пола. Убедив в этом себя, хозяин принялся расставлять на столе пузатый заварочный чайник, две разномастные чашки, сахарницу и даже сливочник, куда он слил молоко.
Минуты шли за минутами, а гостья не возвращалась. Тогда он налил себе чаю и отхлебнул. Дивный запах мяты наполнил комнату. Он сделал ещё пару глотков, и подошёл к старому комоду. С трудом вытащив ящик, нашёл полотенце для рук, попутно отметив наличие постельного белья.
«А вдруг девушка так припозднится, что будет просто неприлично не предложить ей подождать до утра?»
От этой мысли тепло растеклось где-то там — внизу. Но уже через секунду подуло арктическим холодом:
«А если нагрянет Софья?»
И он впервые пожалел, что, решаясь на самоизоляцию, не захватил с собой мобильник. Всё-таки полезная вещь для уточнения и сверки планов.
Однако куда запропастилась «задорная попка»?
Он вышел на крыльцо, пересёк двор и вошёл в конюшню. Там, в дальнем углу, и разместился нужник. Давным-давно его невеста Софочка, отправившись сюда по нужде, попала в заложницы к своенравному козлу Борису, подпиравшему рогами дверцу. Тем не менее всякий раз Гумер, наведываясь сюда, вспоминал о целебном молоке пяти Борискиных супружниц и надеялся, что козье семейство, в свой срок принесённое в жертву отцовскому мясоедству, пощипывает нынче травку на райских пастбищах. (Если верить матушке-покойнице, Эдем для парнокопытных предусматривается.)
Хватило одного взгляда на дощатую дверцу сортира, чтобы понять: пользователь отсутствует. Однако игнорируя щеколду, находящую в позиции «заперто», он слегка касается костяшками шершавой некрашеной поверхности. Никто голоса не подаёт. Он возвращается в избу и с порога кричит:
— Мирра, ты здесь?
Тишина.
«Обиделась на его холодный приём и ушла. Ну и хорошо. Одной заботой меньше…»
Он усаживается за стол и наливает себе свежего чаю.
В это время его ступня касается чего-то твёрдого.
Какой-то свёрток скрывается под волнистой бахромой скатерти, давно забывшей про свой изначальный цвет.
Глава 24Глаза и уши Адаева
Зиночка привычна к вспышкам материнского гнева. Они не направлены лично против неё. Родительницу сердит весь мир. Дочка это осознаёт, но на лето всё же стремится сбагрить Лидию Марксовну (одно отчество чего стоит!) в загородный пансионат «Уютный уголок». На это деньги откладываются уже с зимы. Ясное дело, без подработки здесь не обойтись. В том числе в адаевском еженедельнике. Хотя перепадает ей здесь в виде гонорара негусто, лейтенант Сыропятова и этим не пренебрегает. «Курочка по малости клюёт, а сыта бывает!» — вторит она заимствованной у матери стратегии.
Однако на этот раз Зинаида готова отказаться от журналистского задания. А всё потому, что оно выпадает на четверг- день свиданий. Так повелось с её первой встречи с Радиком. И длится уже восемь лет.
Все карты спутала эта пандемия. Будь она неладна! Вслед за санаториями и пансионатами закрылись и отели. Матушка безвылазно сидит дома. И Горбатый переулок — этот беспроигрышный вариант- накрывается медным тазом.
На Зинино счастье, семья Сыропятовых — многодетная. И у всех её сестёр — по квартире. Будучи старшей, Зина не привыкла перекладывать свои проблемы на них. А потому вариант — на самый крайний случай. Но похоже на то, что пришёл его час.
Звонок Адаева застаёт женщину за подготовкой территории к свиданию, и первое побуждение- послать редактора куда подальше. Но она достаточно вымуштрована службой, чтобы сделать это на первых пяти секундах. А на шестой вступают доводы рассудка. Вилен на гонорары не скупится — даже в случае, когда под текстом отсутствует её фамилия. К тому же, благодаря замолвленному за неё словечку, Зина оказалась на федеральном канале, когда там вовсю гремело «дело Греты Тунберг».
Пусть приглашённому из глубинки эксперту позволили держать рот открытым лишь десять секунд, а всё остальное время камера лишь наезжала на неё, гонорар-то оказался впечатляющий. Плюс уважение коллег. Да и начальство не обошло вниманием: ещё один пункт в отчёте о проделанной работе в области информирования населения.
По ходу всех этих размышлений склонил чашу весов в пользу задания самый последний аргумент — время. По всему выходило, что к назначенному часу она должна успеть. Всего-то и делов — поприсутствовать на похоронах и сделать фотосъёмку.
— Все расходы будут оплачены! — заверил голос в трубке. — Ну и в остальном… свои люди — сочтёмся.
Возразить было нечего, и Зина принялась приводить себя в порядок. Первым делом была извлечена из шкафа форма — весомый аргумент в пользу её присутствия на траурной церемонии. «Да, бдит власть! Проверяет — не слишком ли многолюдно на прощании, соблюдена ли установленная норма скорбящих». Ну и последующие за этим вопросы тоже будут выглядеть естественно в устах человека в погонах.
Обеспечив таким образом вразумительное обоснование своей миссии, руководитель полицейского пресс-центра подкрепилась плотным завтраком, уступив тем самым настоянию матушки, затем позвонила на работу и доложила о командировке. Поскольку работа её была ненормированной и предусматривала выезды за городскую черту, никаких вопросов не последовало. К тому же начальство изначально, то есть первым пунктом рассматривало Сыропятову как человека пишущего, а потом уже служивого.
Объявленные властями меры повышенной готовности, как и следовало ожидать, сказались на пассажирском потоке очень даже зримо. В салоне маршрутки набралось каких-то шесть человек.
Прощание было назначено на 11 часов. Без пяти одиннадцать в ритуальном зале морга уже стоял гроб, в котором навеки застыло восковое Ольгино лицо. По обоим сторонам протянулись лавочки, чья протяжённость подчёркивала скромное число скорбящих. Это мужчина в чёрном костюме, не знающий куда деть руки. Рядом старушка с испитым лицом. «Брат и мать», — предполагает Зина, успевшая узнать о семейном статусе покойной: разведена и бездетна.
В зал Зина не входит, предпочитая наблюдать за церемонией со стороны. Вот молодой видный мужчина заносит венок с надписью «От коллег по театральному цеху». Представительная дама ставит рядом с гробом корзину цветов.
Если Адаев рассчитывал, что убийца заявится на похороны, то пока его расчёты никак не оправдываются. Ни один из присутствующих не вызывает ни малейших подозрений. Тем не менее Зина незаметно фиксирует каждого на свой телефон.
После выноса гроба распорядительница похорон запирает входные двери морга, оставив внутри двоих — мужчину в чёрном костюме и старушку с помятым лицом. Значит, Зина не ошиблась: эти двое связаны с покойной кровными узами, ибо этот обряд проводится только с родственниками.
Все провожающие умещаются в одном микроавтобусе, рассевшись по бокам от гроба. Процессия трогается, и Зина остаётся наедине с женщиной в чёрном платочке. Той самой распорядительницей, позаботившейся о закрытии дверей, дабы родные души не последовали за отошедшей в лучший мир.
— Покойную не будут отпевать? — интересуется Зиночка, чтобы завязать разговор.
— Нет. В Господа Ольга не верила. И даже как-то высказалась…
— В адрес Бога?
— Нет, что вы! — всплеснула руками женщина. — В адрес батюшки. Мол, её театр умеет делать то, что редко удаётся ему.
— И что же это?
— Объединять людей чувством любви к общему делу! — не устояла перед напором любопытства женщина.