Мирра хотела было бежать, но не могла двинуть ни рукой, ни ногой. Застыла, как Обступившие её одноклассники принялись щипать и толкать её. «А у неё всё, как у манекена!» Пришедшая учительница поначалу расценила всё, как шалость. И даже потребовала у Мирры дневник. Но затем заподозрила неладное и позвала школьного медика. Та вызвала «Скорую».
«Кататония»- сказали бабушке в больнице. «Что?» «Помните историю девушки, пошедшей танцевать с иконой Николая Угодника в руках. Она ведь тоже окаменела».
«Но моя внучка никакого греха не совершала. Ей-то за что?» — «Это болезнь такая, — объяснил врач. — Чаще всего встречается именно в юношеском возрасте. А причины разные — стрессы, наследственность».
Потом была «Божья коровка».
Сработало. А всё — в жирности и привлекательности наживки. Мелочиться не в моём характере. Но и тот, кто идёт за мной, шутить не намерен. Ольгу устранил. Как какую-нибудь кеглю в боулинге. (Я такой видела в Алькином доме.)
Не выходит из головы и тётка, которая стесняется своих ступней. Они вправду у неё какие-то мужицкие по размеру. Единственное, что профессии её соответствует. Ну и фамилия тоже. Закобец! Помереть можно с хохотунчика- покатунчика. Нет, кажется, всё-таки не Закобец, а Затопец. Всё равно жрачно. Если у неё все винтики с роликами сработают, появится и желание задать пару вопросов гражданке Потешкиной. А со слов той сокамерницы-цыганочки тётка умеет выворачивать душу наизнанку. Её любимый приём — перебивать. Только начнёшь гладенько так высказываться, и тут же она встрянет с каким-нибудь замечанием. Так это бесит, что и сам не знаешь, как ляпнешь лишнее.
Так что беги, Мирра, беги! И самый чёткий вариант — в Москву. Там есть где затеряться. Особенно если денежки водятся.
В крайнем случае сгодится и «Божья коровка». При очередных приступах (Бабуленция называла их ласково — «прихваточками») там, ясно дело, помогут. Но защиту от тётки с мужицкими ступнями никто не гарантирует. Так что выбирай, Мирра!
А что на это скажет Бабуленция? — Молчит! Время твой вышло? Или вне зоны доступа?
И это правильно. Мёртвые должны действовать по-другому. Иными, так сказать, средствами. Ну там… веяньем ветерка, шелестеньем травы или топаньем ёжика по деревенскому крыльцу. Или даже пусть это будет азбука «морзе» какой-нибудь цикады по вечерам. У озера.
Глава 2Лав-стори из Мирного
— Как ты себя чувствуешь? — доносится участливый голос Софии.
— Как использованный и выброшенный презерватив.
— Ну до самого дна, положим, ещё далеко.
«Они не щадят друг друга и не выбирают выражений. Прежде, то есть до их поездки на малую родину, такого за ними не водилось».
Отец и был вымотан своей спонтанной поездки «на родину», и хотя вернулся напару с матерью и силился выглядеть «огурцом», но от сына не укрылись тёмные круги под глазами и какие-то следы на шее. Но самая жесть — затравленный отцовский взгляд.
«Что-то случилось там — в этом их Мирном…»
Младшему Дамирову пришло сильное желание сменить обстановку. Настолько сильное, что в его херувимских щеках начали прорезаться скулы.
С каждым днём оно становилось всё более навязчивым и грозило уподобиться идее-фикс Мирриной подружке. Ну той, что стремится найти «Другое место».
Сбежать! Такие мысли посещают многих. Но не все включают их на полную громкость. Вот и Лука не станет это делать.
А тем временем в доме Дамировых поселилась тревога. Плохо различимая глазом из-за привычки родителей не подавать виду — в особенности в присутствии «ребёнка». София и Гумер не имели привычки обсуждать свои финансовые дела с родственниками и друзьями. Такая скрытность диктовалась прививкой, сделанной в 90-ые, а также характером обоих супругов. О подлинном положении дел ведали трое: Гумер, София и главный бухгалтер издательства «Библиофил». Все остальные от этого беремени были избавлены.
Тем не менее напряжение в доме ощущалось — лопатками. И как нечто плохо смываемое. Даже в бассейне — испытанном месте релакса. В придачу к этому из головы не уходило это чудило из Мирного. Попервости (кстати, её словечко) он ещё рассчитывал, что Мирра даст о себе знать на почту. Но вопреки его ожиданиям — ни ответа, ни привета, как выражается Нора. К тому же выяснилось, что их бывшая помощница по хозяйству — компьютерная девственница: в Сетях девушка отсутствовала. У него появился повод обсудить это с Алькой.
— Слушай, Лучок, ты случаем не того…
— Поясни, пожалуйста!
— Не запал на известную нам обоим особу.
— Ты что, с дуба рухнула?
В трубке яростно заклокотало.
— Чего ржёшь? — вышел из себя Лучок, обязанный этим именем детской непосредственнсти Алиной сестрёнки.
— Сорри! — пошла на попятную Алька. Но абонент уже ринулся в наступление:
— Никого не хочу обидеть, то создаётся впечатление, что ты меня немножко ревнуешь.
— Ты что сбрендил?
— Не лезь в бутылку, Апполинария! — (Это тебе за «Лучок»).
На что у обладательницы старинного русского имени не нашлось другого аргумента, как бросить трубку.
Да и хрен с ней! — Так выражался водитель Толик, когда работал на них.
В то время, как в «Красных кирпичиках» посчитывали убытки и прогнозировали сроки грядущего банкротства, в Мирном внезапно озаботились происхождением изначального капитала Дамировых. И кто бы сомневался, что интерес этот объяснялся не только избытком свободного времени.
Адаев, раскапывая историю Капитолины Кузюткиной, не мог не задаться вопросом: за что порешили её соседку? Не питая иллюзий насчёт человеческой природы, он считал, что людская кровь чаще всего проливаетсяиз-за банальной корысти. Из всех жильцов секции самой большой и при этом тайной скопидомкой оказалась Капитолина.
Первую круглую сумму она получила от продажи квартиры в доме с башней. Но имелась ещё типография. За неё можно было сорвать крупный куш. Но кто из земляков осилил бы подобную сделку? А если это иногородний? Скажем, столичный бизнесмен.
Журналист начал с местных. Перебирая одного толстосума за другим, он дошёл и до Дамировых. С одной стороны, люди здешнего замеса. Но поднялись уже в столице. Откуда деньги?
Городское предание гласило: изначальный капиталсвалился на них подобно манны небесной. Нежданно-негаданно. А всё из-за лав-стори.
Дедом Софии по материнской линии был Эдвард Вестерблоу, британский подданный. По крайней мере таковым молодой человек являлся до той поры, пока не заболел идеей всеобщей справедливости и не отправился в СССР — оказывать помощь в индустриализации. Знания его как инженера очень там пригодились. Однако в конце концов иностранное происхождение сыграло с ним злую шутку. В 30-ые годы над ним нависла зловещая тень НКВД. Дабы избежать обвинения в шпионаже, он поменял Москву на провинцию, а к фамилии Вестерблоуприсоединил окончание «ев».
Его технические таланты были по достоинству оценены на местной бумажной фабрике «Маяк», где в то время трудилась славная девушка Стеша, которая придерживалась строгих правил, а потому всякие «шуры-муры» до брака решительно отвергала. Эдвард Вестерблоев со своими манерами и внешностью мог бы вскружить голову дочери гробовщика. Но не выгорело у британца. Он даже поначалу несколько осерчал. Более того позволил себе дерзкий комментарий в отношении сложившейся на любовном фронте ситуации, где использовал имеющее до сих пор хождение слово «динамить». Да, Эдвард Вестерблоу, ставший к моменту знакомства со Стешей, Эдиком Вестерблоевым, изучил русский в совершенстве.
Шли недели, месяцы, и то ли совместная работа на фабрике, то ли сознание зрелого возраста, всё-таки сподвигли мужчину на отчаянный шаг. Сватовство! Он отправился на улицу Каштановую, в бывший купеческий дом, где в двух комнатах коммуналки проживал гробовщик с семьёй. К слову, его потомки до сей поры обитают здесь, занимая всё помещение, включая подвал с вывеской «Ритуальная компания „Харон“».
Случилось это накануне войны. Семью Вестерблоевых военное лихолетье поначалу щадило. Фабрика перепрофилировала своё производство с бумаги на порох. У Стешиного мужа имелась бронь. Но поскольку Красная армия несла гигантские потери в живой силе, призвали и Эдика. Ко времени их прощания Стена была на втором месяце беременности.
Знал ли её муж о рождении дочери? Здесь мнения рассказчиков расходились. Одни считали, что знал и даже сообщил родным в Англию. Другие уверяли, что нет. Ибо Элеонора родилась в апреле 1943 года, а отец её сгинул раньше. Писавший об этой истории Адаев, придерживался первой версии. Ибо в противном случае, откуда взяться наследству?
Эдвард, как оказалось, уцелел в адском пламени войны, сдавшись в плен. А потом оказался в зоне британского влияния в Германии и был репатриирован на историческую родину, что спасло его от советского лагеря. И вот тут исследователя привлёк один момент. Как советский гражданин Эдик Вестерблоев в нерзберихе той войны и при тех черепашьих скоростях передачи информации, смог доказать: он самый что ни на есть англичанин Эдвард Вестерблоу? Такое чудо можно объяснить везением. Но ещё в большей степени — тем, что все эти десятилетия сей гражданин находился под присмотром, то есть в поле зрения британских спецслужб. Ибо… (здесь у исследователя даже дух захватывало от смелости собственных догадок) — был настоящим иностранным шпионом.
Однако какое отношение это имеет собственно к истории Капитолины Кузюткиной и её внучки? — Самое второстепенное. А точнее сказать, никакого. Вследствие чего шпионская версия была пущена побоку как негодная даже для газетной сенсации. Как ни радел редактор за читабельность издания, но портить отношения с российскими потомками иностранного разведчика не отважился бы. Как никак — земляки. А вот финансовая составляющая всей этой истории никак Вилена Владимировича не отпускала.
Не сбрасывая со счетов интуицию, он исходил из факта: на заре российского капитализма Вестерблоу-Дамировы обладали солидными средствами. Оценку их журналист оставил бы профессионалам. Но по его дилетанским прикидкам, полученных из туманного Альбиона фунтов стерлингов хватило бы на типографию, которая стала существенным звеном их книгоиздательской деятельности. Тем более что и невенчанная вдова Мякушева, стремясь спешно залечь на дно, особо не торговалась.