— А это что за хрень? — задаётся он вопросом и растягивается на полу.
Мне видно, как он поддевает освободившийся конец плинтуса. Хрясть! Тот отваливается. Под деревяшкой в пространстве между полом и стеной что-то виднеется.
— Да тут схрон! — объявляет дядя Коля.
Неужели заначка Бабуленции?
Заскорузлые пальцы достают целлофановый пакет и протягивают мне. Забывая дышать, развёртываю…
Какие-то открытки, письма, счета.
И зачем это всё?
Короче, сплошной облом.
— Пойдём-ка чайку выпьем! — Рука дяди Коли ложится мне на плечо. Как тут откажешь?
За чаепитием у нас с дядей Колей начинается обычный приятельский трёп. Он разряжает напряжённость обстановки. А за второй чашкой я и вовсе забываю о творческих планах театра «Дебют».
А после третье чашки, уже окончательно расслабившись, рассказываю о содержимом тайника тёте Оле.
— Как это похоже на Капу! — замечает та. И хочет ещё что-то добавить, но вклинивается дядя Коля:
— Лучше бы внучке что-нибудь оставила.
«А что бедная женщина, в одиночку поднимавшаяся ребёнка, могла мне оставить?» — задаюсь я вопросом. Но из уважения к памяти Бабуленции, меняю тему:
— А где бабушка Капу похоронили?
— На родине- в Лопуховке! — ответ следует в унисон.
— Только вот кладбища сейчас закрыты, — сокрушённо замечает тётя Оля.
— Мы что-нибудь придумаем! — заверяет дядя Коля.
— Её отпевали?
Брат и сестра переглядываются. Слово берёт тётя Оля:
— Видишь ли, после гибели родных Капа в Бога не верила. А потому раз и навсегда решила… — Следует заминка. — Что её существование подчинено лишь Времени и Случаю.
— Понятно, — бормочу я.
А вечером мы поехали в Лопуховку — на кладбище.
Как и предполагалось, ворота были заперты. Но дядя Коля знал потайную тропку. Уже через несколько минут мы приблизились к цели.
Бабуленция лежала последней в ряду. А дальше раскинулось чистое поле. Отсутствие оградки на могиле, помеченной лишь деревянным крестом, усиливало ощущение сиротской оставленности. Видимо, почувствовав это, дядя Коля ободряюще коснулся моего плеча:
— Оградку я у знакомого кузнеца закажу.
Эта участливость окатила горячей волной. Но я молча сглотнула застрявший в горле ком. Да, не научилась я ещё выражать благодарность.
Мы молча постояли у бабушкиного последнего приюта, после чего Оля вручила мне букет искусственных цветов. Я положила их к подножию креста. Но тётя Оля молча сгребла их обратно и принялась втыкать в комковатую земляную насыпь. Дядя Коля, опять легонько коснувшись моего плеча, прошептал:
— Не обращай внимания. Она переживает. И за тебя, и за Каплю.
— Похороны — это ведь затратно, — заметила я, чтобы преодолеть неловкость из-за «Капли».
— Ты не беспокойся насчёт этого, — вступил дядя Коля. — У твоей бабушки имелся счёт в колонии. Она ведь там работала.
— Шила спецодежду, — заметила тётя Оля. — Сумма набежала скромная, но…
— На перевоз тела хватило, — опередил её дядя Коля.
— А в остальном одна добрая душа помогла… — И она со значением посмотрела на брата. Тот потупился. Тётя Оля развивать тему не стала. Не ко времени. И я была благодарна за это. Денег, чтобы рассчитаться с соседями у меня не было. Если только когда удастся продать общежитскую комнатуху…
Деликатный люди! Они, отойдя в сторону покурить, оставили меня у могилы одну.
Я взяла надмогильный портрет Бабуленции. Мрачное, с заострёнными чертами. Ну прям каменный идол с острова Пасхи.
— Бабуленция! Какого чёрта ты померла?
Глава 7Назад в СССР?
— А что всё-таки за той станцией стоит? — спросила София за ужином и не дожидаясь ответа, сообщила: — Мне видится аллюзия на закрытое советское общество.
«Как в тебя, однако, СССР въелся!» — подумал Гумер, но озвучил другое:
— Не думаю, что молодого человека, рождённого при капитализме….-окончание фразы утонуло в чашке с кофе.
— А если это образ смерти?
— А вот это ближе к истине, — кивнул супруг с выражением подчёркнутой серьёзности.
Обоих одновременно посетила мысль: с чего бы их Лука вдруг задумался о смерти… — Здесь они тоже синхронно отмахнулись от догадки.
— Но сейчас меня беспокоит другое, продолжила она, подавшись к мужу и лбом коснувшись его лба- жест, означавший доверительность и одновременно противостояние. — Наша мама-Нора.
— Что-то со здоровьем?
В ответ София протянула мужу большой почтовый конверт, а тот сразу обратил внимание на обратный адрес: город Мирный- и далее крайне неразборчиво. После чего извлёк содержимое конверта- несколько листов печатного текста.
«На газету не тянет, хотя название вполне газетное: „Голос народа“. „Информационное издание Совета народных депутатов города Мирного“».
— Нора в политику подалась?
— Ты дальше читай! — повелела супруга.
А дальше следовал обычный набор штампов- о развале Советского Союза, где упоминалось и предательство партийной верхушки, игеноцид народа, и империалистический заговор, и неправомерность роспуска СССР. Засим следовал вывод- восстановление СССР.
Гумер перелистнул страницу.
«А вот тут что-то новенькое! Получение советских паспортов. И даже электронный адрес паспортно-визовой службы СССР указан».
Гумер вчитывался в текст, не веря собственным глазам. Некие силы намеревались восстановить государство методом раздачи советских паспортов. Дальше-больше. На последней странице было напечатано обращение Министерства социального обеспеченияРСФСР. («Ага, значит страну они намерены реанимировать в границах нынешней России. Уже легче».) Обращение содержало призыв оформлять советские пенсии в советских рублях. Это добило Гумера окончательно. Он отбросил издание и вышел из-за стола, чтобы налить свежезаваренного кофе жене и себе. И уже прихлёбывая напиток, спросил:
— Нора в этом участвует?
— Как уверяет неизвестный доброжелатель в сопроводительной записке, она там в этой их организации занимает пост министра промышленного развития.
— Но она никогда не работала ни на одном заводе.
— Зато была подругой директора бумажной фабрики.
Гумер, не найдясь с ответом, лишь потуже завязал кушаки халата.
— Гумик, тебе следует поехать в Мирный!
От «Гумика» Гумера передёрнуло. Силясь скрыть досаду, он принялся обозревать пространство за окном. Но София поданный сигнал проигнорировала.
Спустя несколько минут он вздохнул и произнёс:
— Пожалуй, ты права. Надо ехать.
— Заодно и про служанку разузнаешь.
— София, в «Красных кирпичиках» нет слуг. У нас только помощники по хозяйству.
— Кто она? Эта Мирра из города Мирного, — продолжала супруга как ни в чём ни бывало. — И почему она отбыла на свою малую родину?
Глава 8Его боевая подруга
Вера делала уборку планомерно и неспешно, так чтобы дел хватило на все дни вынужденного заточения. Антресоли оказались в перечне тех объектов, на которые у неё давно чесались руки, но всё было недосуг. И вот грянул карантин, и перед хозяйкой открылись широкие возможности очистить дом от всего лишнего. Однако открыв дверцы и заглянув внутрь, хозяйка осознала: без участия супруга здесь не обойтись, ибо значительную часть содержимого занимала его «писанина».
Нет, вслух женщина никогда бы не решилась произнести это слово, оно предназначалось исключительно для внутренних монологов. А их Вера привыкла вести, когда вышла замуж за журналиста, который даже присутствуя отсутствовал.
Резко поменявшаяся ситуация — супруг дома и почти всегда на взводе — заставил её ностальгически вздыхать по тем временам, когда проводив мужа в редакцию, а сына в школу, она могла распоряжаться собой и своим временем по личному усмотрению. А нынче даже антресоли не разберёшь без согласования с Виленом.
— Вер, мне сейчас особенно требуется тишина. Не дёргай, пожалуйста, меня по пустякам.
— Но содержимое антресолей — это тебе не пустяки. Это архив! — возразила жена. Однако муж, погружённый в размышления, уже не слышал её.
Итак, причину смерти осуждённой Кузюткиной выяснить не удалось. Всюду встречалась глухая стена под названием «Врачебная тайна».
Тогда и пришла мысль воспользоваться связями Веры. Здесь следует заметить, что прибегал к помощи жены он крайне редко. Можно сказать, никогда. Повода не было. Да и этот — не самый подходящий. При других обстоятельствах Вилен Владимирович поостерёгся бы впутывать в расследование жену, учитывая, кем была для него Капитолина в прошлом, и кем стала для него Вера. А она — жена, каких больше не производят. Ибо рассматривает круглосуточную заботу о муже не только как долг, но и привилегию. (Представляю, как содрогнутся при этом слове феминистки!) При всём при этом она работала в медицине и, понятное дело, обладала обширными связями. А находясь на карантине, ещё и временем. И тем не менее Вилен обратился к ней за помощью в последнюю очередь, когда исчерпал собственные возможности.
На его просьбу Вера ответила с энтузиазмом, ибо уже успела прикинуть: даже самая тщательная уборка не может длиться 14 дней кряду.
Итак верная спутница газетчика устроилась на кухне, предварительно поставив на газ кастрюлю с будущим бульоном, и начала методично обзванивать медицинское сообщество города Мирного.
Первым делом были задействованы соученицы по медицинскому училищу. Таковых набралось — считанные единицы, ибо большинство успело перебраться в города побольше. Затем настала очередь бывших коллег. Узнав о цели обращения, абоненты сразу настораживались, затем ловко увёртывались от ответа. Им было известно, чья Верочка жена и как следствие — куда пойдёт информация. В итоге разговор сводился к вопросу: намерен ли человек, дававший клятву Гиппократа, вернуться в профессию в столь критическое для здравохранения время. Вере ничего не оставалось, как вежливо дать понять: она в общем и целом не против. И попрощаться.
Бульон на плите уже подходил к нужной степени наваристости, а поручение оставалось невыполненным. Догадавшись о неудаче по воцарившейся за стенкой тишине, Вилен Владимирович оторвался от созерцания дыры в колонке. Конечно, её можно было разбавить общими рассуждениями. В крайнем случае- разбить графически. Тем не менее было принято другое решение. Связи в федеральной службе исполнения наказания имелись. Только вот известные журналисту телефоны в конторе молчали.