Перед моим внутренним взором вспыхивает картинка. Вот он встаёт с места, на лице больше нет высокомерной маски. Синие глаза смотрят тепло, лёд в них растаял, и я согреваюсь в этом тепле, как птица в ладонях. А моё сердце бьётся так же часто. Ближе, ближе… Инквизитор сражается с собой, но проигрывает этому притяжению. Рука на моей талии — непривычное чувство! Хочу его обнять тоже, но мешает проклятая цепь. И я привстаю на цыпочки — тянусь, тянусь, как цветок к солнцу, как дерево к небу, как…
Вздрагиваю, трясу головой, смахиваю наваждение. Это что было?! Это я что же, только что битый час… пялилась на губы Инквизитора и мечтала о поцелуях с ним?! Я совсем с ума сошла?! Не зря синеглазый смотрит так подозрительно!
Краснею до корней волос. Срочно надо отвести подозрения! Не то как я потом козырь буду доставать, если он заранее догадается, что я задумала?
Ой, а я что, и правда задумала?.. Стоп, стоп! Опять мысли не туда утекли.
Что там у меня оставалось из арсенала отвлечения внимания? Ага, ну да.
Правда. Моё… предпоследнее оружие. Загружу этому настырному Инквизитору мозг, пусть дальше голову ломает над загадочной мной.
Вскидываю голову, громко и чётко заявляю:
— Моё платье бело как снег, потому что я никогда в жизни никого не убивала!
Глава 4
Выдержке этого Инквизитора можно позавидовать. Даже бровью не повёл, зараза синеглазая! А я тут, между прочим, страшные тайны свои раскрываю.
— Не бывает ведьм, которые к твоему возрасту никого бы не убили!
— А вот и бывают! — запальчиво отвечаю я.
— То есть ты признаёшь, что ты ведьма? — немедленно подбирается Инквизитор, как собака, почуявшая след.
— Ничего я не признаю. Никакая я не ведьма. Просто у меня… одежда такая же, с такой же магией.
Так тебе! Буду путать, пока не запутаю окончательно.
Синеглазый прищуривается.
— Если девушка выглядит, как ведьма, одета, как ведьма, и колдует, как ведьма, — он снова бросает красноречивый взгляд на лампочку, — то она ведьма. А ведьмы должны быть наказаны за свои преступления. Ты не находишь мои рассуждения логичными?
— Нет, не нахожу! Потому что ваши рассуждения не учитывают возможность того, что существуют ведьмы без преступлений. Ведьмы… в белых платьях.
Опа, а Инквизитор, оказывается, умеет раздражаться! Кро-охотный такой огонёк раздражения мелькнул в синих глазах, но он там был! Я видела, видела! Кажется, его раздражает всё, что не вписывается в привычную схему. А я, очевидно, не вписываюсь. Возможно даже, я её ломаю своим существованием.
— Общеизвестно, Эби, что ведьмы тренируют дочерей сызмальства. Они не долго остаются невиновными. Их одежда быстро темнеет и чернеет, как и их души — с каждой новой жертвой. Не бывает ведьм без преступлений. Не бывает ведьм… в белых платьях.
Он осекается и хмурится. Я внутренне торжествую.
Что, съел?!
Вот же она я, прямо перед ним! Ошибка в логической цепи. Живое доказательство возможности невозможного. Потому что одно из двух — или бывают ведьмы в белых платьях, или я не ведьма. Он не может утверждать и то, и то одновременно, и не свихнуться при этом своим трезвым, рассудочным мужским мозгом.
Жаль, что эта магическая одежда так сильно нас связывает. Прикрывая тело, обнажает душу. Какое-то древнее заклятье, никто уже не помнит, кто его наложил — сами ли ведьмы, или первые Инквизиторы, чтоб проще было искать добычу. Да только с рождения и до смерти, что бы ни надела ведьма, оно превращается в платье — простая тонкая ткань, округлый вырез, длинные рукава, слегка расширенные у запястий, юбка в пол. Ни единого украшения, узора, никакой вышивки — лишь ровный цвет. Который так трудно сохранить незапятнанным за всю жизнь.
Одно хорошо — наши платья не пачкаются обычной грязью, не протираются до дыр, их не нужно стирать, они не промокают и в них никогда не холодно и не жарко. Должны же быть хоть какие-то преимущества, компенсирующие то, что при ярко-вызывающей многоцветной моде простонародья, наши платья прямо-таки кричат о том, кто мы есть. Налетай, Инквизиция, бери тёпленькими.
Так что ведьмы в белых платьях бывают!
Белое платье было на моей маме — и я помню момент, когда оно почернело, а слёзы капали на золотые монеты в её судорожно сжатых руках, которыми была оплачена чья-то смерть. Белое платье было на тёте Малене, с которой я жила после маминой смерти — до тех пор, пока она не уничтожила целую деревню, жители которой намеревались сдать нас Инквизиции.
Горло сводит спазмом. Ну вот, сейчас разревусь.
— Ведьмы в белых платьях бывают, Инквизитор. И знаешь… таких было бы намного, намного больше, если б их не травили и не гнали, как диких зверей.
Скрип стула. Синеглазый встаёт. К моему удивлению, покачнувшись и слегка поморщившись. Кажется, у него болит нога. Старая рана?..
Приближается ко мне и останавливается на расстоянии вытянутой руки. Мы смотрим друг на друга — одинаково настороженно, словно гадая, чего ожидать от противника и кто укусит первым.
— Я вижу только один способ разгадать загадку, которую ты загадала мне своим появлением, Эби.
— Это вообще-то вы появились! А я тут сидела и никого не трогала, — уточнила я для проформы, вжимаясь спиной поплотнее в стену. Глядя с опаской на то, как Инквизитор начинает аккуратно, привычными отточенными движениями стаскивать чёрную перчатку с правой руки. Хм… нету кольца.
— По большому счёту, это не важно — какого цвета на тебе платье. Если ты ведьма. Может, вы открыли новое заклинание, чтобы очищать их и сбивать нас со следа?
Мда. А такого хировымудренного умозаключения я от Инквизитора не ожидала. И как его опровергнуть?
— Я должен точно узнать, ведьма ты или нет. Поэтому, Эби, мне придётся посмотреть твои воспоминания.
Глава 5
Инквизитор сказал всё это с таким мрачным видом, как будто сам не рад, что придётся лезть мне в голову. Неужели Инквизиторы умеют жалеть? Никогда бы не подумала!
— Не надо, пожалуйста! — мой голос сам собой сошёл на шёпот. — Я слышала, это очень больно.
— Только если ты ведьма. Обычная женщина ничего не почувствует. Простое… прикосновение. Но ты же утверждаешь, что и есть обычная? — голос синеглазого бесстрастен. Лицо становится жёстким, как будто он внутренне собирается перед тем, что должен сделать.
Жаль, что я не могу вжаться в стену так, чтобы спрятаться в ней. Жаль, что проклятая цепь не даёт и дёрнуться.
— Не смотри на меня так! — не выдерживает вдруг Инквизитор. — Думаешь, мне этого хочется? Думаешь, мне приятно прикасаться к ведьмам? Если тебе станет легче от моего признания, мы чувствуем ту же боль от касания. Эта боль — боль ваших жертв. Мы всю её пропускаем через себя, боль каждого убитого вам человека, раз за разом. Вот такой ценой оплачиваем мы выявление истины! Всё, ради того, чтобы ни одна невинная не была наказана за чужие прегрешения. Только настоящие ведьмы. Поэтому… не надо на меня так смотреть.
А я не могу на него не смотреть. Потому что он становится слишком близко — чёрная высокая фигура, заслоняющая от меня свет. Совсем как в моих глупых мечтах. Вижу синие глаза прямо перед собой. Тёмные густые волосы были, верно, тщательно приглажены утром, но теперь тут и там выбивается непослушная прядь. Как будто в аккуратно надетой профессиональной маске господина Инквизитора начинают появляться трещины. И там, под этой маски безразличия, я вижу тщательно скрываемую человечность… и сострадание.
Рука без перчатки ложится мне на плечо. Через тонкую ткань платья чувствую тепло ладони и вздрагиваю. Медленно движется к шее, едва касаясь.
— Знаешь ли ты, Эби, почему Инквизиторы тоже носят чёрное? Потому что мы делим с ведьмами тьму их души. Видим то, что видели они, забираем себе часть накопленной боли. Так что поверь, пока я буду рыться в твоих воспоминаниях, мне будет так же больно, как тебе. Возможно, это послужит утешением.
А потом резко, словно не хочет больше оттягивать неизбежное, вскидывает руку и касается кончиками пальцев моей левой щеки.
Вспышка света ослепляет на мгновение.
И меня оглушает невероятным, всепоглощающим удовольствием. Оно вспыхивает в точке прикосновения и световой волной разбегается по телу. Словно меня, замёрзшую до состояния полуживой льдинки, бросили вдруг под ласковые лучи летнего солнца. Отогрели каждую клеточку, окатили теплом, встряхнули как следует и вдохнули жизнь.
Инквизитор отдёргивает руку, словно обжёгся. Смотрит сначала на неё, потом на меня, расширившимися глазами. Я моргаю и вообще ничего не понимаю, кроме того, что меня ноги не держат и хочется стечь по стеночке и немножко посидеть. А лучше полежать.
— Это что ещё?.. — маска невозмутимости, кажется, окончательно разбилась на осколки. Столько эмоций в голосе синеглазого я ещё не слышала. Удивление, шок, недоверие…
— Понятия не имею. Со мной такого ещё не было. Ты тут Инквизитор, ты и скажи, чем это нас шендарахнуло… — бормочу, всё ещё не в состоянии собраться с мыслями. Запоздало понимаю, что с какого-то рожна перешла с синеглазым на «ты». А, ладно… он-то меня на «вы» вообще не называл.
Инквизитор шумно выдыхает.
— А ну-ка попробуем ещё раз. Надо проверить… в сугубо исследовательских целях, разумеется.
Угу, исследовательских! То-то в глазах огни заплясали. Если он, как утверждает, чувствует то же самое во время прикосновения, что и ведьма…
Не успеваю додумать мысль. Наглый Инквизитор стаскивает и вторую перчатку, нетерпеливо швыряет куда-то на пол, и обеими руками ныряет мне в волосы, обхватывает голову. И мне становится так тепло, сладко, и хорошо, что хочется мурлыкать и жмуриться от удовольствия.
— Да что ж за ведьма-то мне до