азглядеть. Айслинг шел в стайке певчих птиц; он был обнажен, только клочок черной вуали прикрывал лицо.
Не видно было одного Онилвина. Я подумала, что сад оставил его себе, но тут услышала, как кто-то далеко зовет меня по имени. А следом донесся отчаянный крик Онилвина: «Нет, мой господин, нет!».
– Не может быть… - прошептала я, взглянула на Дойля и увидела, как на его лице тоже проступает страх.
– Это он, - подтвердил Никка.
Гален прижался ко мне, словно к последней опоре в мире. Дойль немного разнял руки, давая ему обнять меня.
– Это я виноват, - прошептал Гален. - Я не хотел.
Заговорил Айслинг, и его птицы запели, словно от восторга, что слышат его голос.
– Мы появились на поверхность в Зале Смертности.
– Но там почти не действует магия, - удивился Рис. - Именно поэтому мы не можем сопротивляться пыткам.
– Мы появились из стен и пола, а с нами появились цветы и деревья, и светлый мрамор. Зал изменился навеки, - сообщил Айслинг.
Гален задрожал, и я обняла его как могла крепче.
– Я был похоронен заживо, - сказал он. - Дышать не мог. Мне и не нужно было дышать, но тело пыталось вдохнуть. Я выскочил из пола с воплем.
Он упал на колени, хоть я и пыталась его удержать.
– Королева замуровала сидхе Нерис в стены, - вступил Аматеон. - Гален после пребывания в земле отнесся к этому плохо.
Гален затрясся как в припадке, каждый мускул судорожно сокращался, словно стража колотили озноб и лихорадка одновременно. Слишком много силы и слишком много страха.
Сияние Адайра чуть потускнело, стали видны глаза.
– Гален сказал: «Никаких стен, никаких узников». И стены исчезли, а в камерах выросли цветы. Он не понял, какую силу обрел.
Издалека донесся еще один крик:
– Кузина!
– Галеново восклицание «никаких узников» освободило Селя, - заключил Дойль.
У Галена полились слезы.
– Простите, - выговорил он.
– Онилвин, сама королева и часть ее стражи сейчас сражаются с Селем, - сказал Готорн, - иначе он уже был бы здесь. Он хочет убить принцессу.
– Он совершенно безумен, - продолжил Айслинг, - и убить хочет нас всех, но принцессу в особенности.
– Королева велела нам скрыться в Западных землях. Она надеется, что со временем он станет спокойней, - сказал Готорн с сомнением, заметным даже в свете звезд.
– Она признала при всем дворе, что не может обеспечить тебе безопасность, - хмыкнул Айслинг.
– Нам пора идти, если мы хотим скрыться, конечно, - заметил Готорн.
Я его поняла. Если Сель нападет на меня сейчас, прилюдно, мы будем вправе его убить, если получится. Стражи клялись меня защищать, а Сель не мог сравниться ни в силе, ни в магии с теми, кто стоял со мной рядом. Никак не мог.
– Если б я думал, что королева оставит его смерть безнаказанной, я бы предложил не уходить, - сказал Дойль.
Черный пес ткнул носом Галена, и тот почти машинально его погладил. Пес превратился у меня на глазах - в гладкошерстного белого гончака с рыжим ухом. Пес слизал слезы с лица Галена, и страж удивленно уставился на собаку, словно впервые ее заметив.
Сдавленный, почти неузнаваемый, опять донесся крик Селя:
– Мерри!
Крик оборвался внезапно, но тишина пугала едва ли не больше, чем крики, и сердце у меня в груди громко заколотилось.
– Что случилось? - воскликнула я.
На ближний пологий холм поднялась Андис. Она шла по тропе из цветов, оставленной Галеном, одна - не считая ее консорта Эамона. Они с Эамоном были почти одного роста; черные волосы струились у них за спинами под невесть откуда взявшимся ветром. Одета Андис была так, словно собиралась на хэллоуинскую вечеринку - и при этом намеревалась всех поразить жутковатой красотой. Одежда Эамона была поскромнее, но тоже черная. То, что Андис больше никого с собой не взяла, значило, что ей не нужны лишние уши. Свои секреты она доверяла только Эамону.
– Сель немного поспит, - сообщила она словно в ответ на не заданный нами вопрос.
Гален попытался подняться, я его поддержала. Дойль шагнул вперед, между мной и королевой, и еще несколько стражей шагнули с ним. Остальные внимательно глядели по сторонам, словно ожидали предательства от собственной королевы. Только Эамон - хоть временами вступался за меня, хоть ненавидел Селя, предполагаю, - только он никогда бы не пошел против королевы.
Андис с Эамоном остановились так, чтобы их было не слишком просто достать оружием. Гоблины смотрели на них и на нас, сбившись в тесную кучку, как будто не могли выбрать, за кого они. Я их не винила: я-то вернусь в Лос-Анджелес, а они останутся. Заставить Курага, их короля, прислать мне воинов - дело одно, а ждать, что они отправятся в ссылку следом за мной - совсем другое.
– Приветствую тебя, Мередит, племянница моя, дитя моего брата Эссуса.
Она решила упомянуть в приветствии нашу родственную связь, успокоить меня хотела. Получалось у нее из рук вон плохо.
Я шагнула вперед, под ее взгляд - но не так далеко, чтобы выйти из защитного кольца стражей.
– Королева Андис, моя тетя, сестра моего отца Эссуса, приветствую тебя.
– Ты сегодня же должна вернуться в Западные земли, Мередит, - сказала Андис.
– Хорошо, - согласилась я.
Андис посмотрела на вьющихся у ног стражей собак. Рис тоже наконец решился погладить несколько псов, и они превратились в терьеров давно забытой породы - бело-рыжих и черно-палевых.
Королева попробовала подозвать к себе собаку. Этих черных мастиффов люди называли Адскими гончими, хотя к христианскому дьяволу они никаким боком не относились. Крупные черные псы были бы королеве подстать, только они не обращали на нее внимания. Собаки желаний, псы волшебной страны не хотели подходить к руке Королевы Воздуха и Тьмы.
На ее месте я бы встала в снег на колени и подманила их к себе, но Андис не склоняется ни перед кем и ни перед чем. Она стояла прямая и прекрасная - и холоднее, чем снег у нее под ногами.
Два других пса подбежали ко мне и терлись об меня боками, выпрашивая ласку. Я их погладила, потому что мы здесь привыкли ласкать тех, кто просит ласки. Едва коснувшись шелковистого меха, я почувствовала себя лучше: смелей, уверенней, даже близкое будущее не так меня теперь пугало.
– Собаки, Мередит? Почему бы тебе вместо них не вернуть нам наших лошадей или, скажем, коров?
– В видении были свиньи, - припомнила я.
– Не собаки? - без интереса спросила она, словно ничего особенного не происходило.
– Собак я видела в другой раз, еще в западных землях.
– Значит, это был вещий сон, - спокойно, даже снисходительно сказала она.
– Видимо, так, - согласилась я, играя ухом той гончей, что была повыше.
– Уезжай сейчас же, Мередит, и забирай с собой всю эту дикую магию.
– Дикую магию не так легко приручить, тетя Андис, - возразила я. - Я заберу с собой то, что со мной пойдет, но вот то, что летает - останется на свободе.
– Я видела лебедей, - процедила Андис, - но не ворон. Ты просто до чертиков Благая!
– Благие так не думают, - заметила я.
– Ступай, возвращайся к себе. Забери с собой свою стражу и свою магию, и оставь мне то, что осталось от моего сына.
Она практически признала, что если бы Сель сейчас полез в драку со мной, он бы погиб.
– Я уеду только со всеми стражами, кто захочет со мной уехать, - сказала я со всей твердостью, на какую отважилась.
– Мистраля ты не получишь, - ответила она.
Я едва удержалась, чтобы не обернуться, не поглядеть, как его большие ладони гладят громадных псов, созданных его прикосновением
– Да, я помню. Ты сказала мне в мертвых садах, что Мистраля ты мне не отдашь.
– И ты не станешь спорить? - спросила она.
– А что мне это даст?
В голосе у меня легчайшей ноткой прозвучала злость. Гончие теснее прижались к моим ногам, прислонившись всем чем можно, словно напоминая, что мне нельзя терять голову.
– Только одно может привести Мистраля к тебе в Западные земли - если ты забеременеешь. Отца твоего ребенка я к тебе отпущу, кем бы он ни был.
– Если забеременею, я дам тебе знать.
Я с трудом сохранила спокойствие. Мистралю за ночь со мной придется заплатить, я это читала у нее в лице, слышала в голосе.
– Я уже не знаю, чего и желать, Мередит. Твоя магия промчалась по моему ситтину, превращая его в нечто веселенькое и солнечное. В моей пыточной теперь цветущий луг!
– Что мне ответить, тетя Андис?
– Я мечтала о возрождении магии фейри, но в тебе слишком мало от моего брата. Ты превратишь нас в еще один Благой двор на радость человеческой прессе. Придашь нам красоты, но уничтожишь то, что нас отличает.
– Со всем почтением позволю себе не согласиться, - прозвучал голос из группы мужчин, Шолто шагнул вперед. Татуировка у него на животе снова превратилась в пучок щупалец, бледных, светящихся и странно красивых - как морское животное, как медуза или актиния. Впервые в жизни я видела, как он с гордостью демонстрирует щупальца. Он стоял прямо и гордо, с костяным копьем и ножом в руках, а рядом стоял громадный белый пес с рыжими пятнами - по-разному расположенными на трех его головах. Тыльной стороной руки, в которой держал нож, Шолто погладил пса по одной из чудовищных голов.
– Мерри делает нас прекрасными, это верно, моя королева. Но красота эта странная и чуждая, Благой двор никогда ее не примет и не потерпит.
Андис загляделась на Шолто, и мне показалось, в глазах у нее мелькнуло сожаление. Магия Шолто сияла в нем, от него прямо в ночь дышало силой.
– Ты с ним была, - спокойно сказала мне королева.
– Да, - подтвердила я.
– И как оно?
– Наш оргазм вызвал к жизни Дикую охоту.
Она вздрогнула; на лице у нее появилось такое вожделение, что я напугалась.
– Изумительно. Может быть, как-нибудь я его испытаю.
Шолто заговорил снова:
– Было время, моя королева, когда мысль оказаться в твоей постели наполнила бы меня радостью. Но сейчас я наконец понял, кто я. Я Король Слуа, Повелитель Всего, Что Проходит Между, и я не стану подбирать крохи со стола кого бы то ни было из сидхе.