— Привет. — Фоби приготовилась к ленивому обаянию, о котором предупреждала Саския.
— Почему ты ушла? — Феликс был очень пьян, и в его голосе звучало почти страдание.
— Я не люблю, когда мне говорят, что я должна делать.
— Что? — Очевидно, он с трудом слышал ее слова, заглушаемые шумом.
— Прости меня. — Фоби начала отклеивать от трубки защитную пленку. — Мне кажется, я очень люблю эффектные уходы — это мой конек.
Видимо, Феликс ее почти не слушал.
— Можно я приду к тебе домой? — В его голосе не было ни ленивого обаяния, ни трогательного извинения. Он казался уязвимым, раздавленным и несчастным.
— Нет, — вздохнула она.
— Где ты живешь?
— Ты не можешь прийти сюда, Феликс.
— Да, я знаю… Ты это уже сказала. — Он, наверное, плохо держался на ногах. — Просто я хотел представить тебя в маленьком квартирке в Лондоне, лежащей в своей большой, одинокой кровати — без меня.
Феликс опускал в автомат монеты, и Фоби слышала, что большинство из них падало на пол.
— Ты еще здесь?
— Нет.
— Послушай, мне жаль, что я рассердил тебя, — торопливо сказал он. — Черт, у меня сегодня такое паршивое настроение… Обычно я не такой. Обычно я намного лучше.
— Правда? — В голосе Фоби звучал сарказм.
— Это все из-за того, что у меня был ужасный разговор с матерью. Я говорил тебе, да?
Она удивленно заморгала.
— Э-э-э… Да.
— Завтра я расскажу тебе об этом больше.
— Что?
— В Париже. Послушай, я позвонил Дил… то есть я позвонил своему другу, чтобы он посмотрел билеты. Вылет в час тридцать. Я подумал, что мы могли бы… Черт, подожди немного, эта штука хочет еще денег, а у меня только мелкие монеты.
Фоби услышала звон рассыпавшихся по полу монет и подняла глаза к белому потолку в поисках вдохновения.
— Послушай, — Феликс вернулся, — это мои последние пять пенсов. Я подумал, что мы могли бы встретиться в том отвратительном кафе, расположенном в первом терминале. Знаешь его? Там круглые столы, а из окна виден вокзал. Оно ужасно.
— Феликс, я никуда…
— В полдень, хорошо? Мне нужно позвонить и переписать билеты на твое имя. Как звучит твоя фамилия? Фредерикс?
— Да. Послушай, Феликс, я не могу…
— Черт, мои деньги закончились. Увидимся там. Возьми с собой… — В трубке раздались короткие гудки.
С яростным воплем Фоби бросилась через всю комнату к куче целлофана и начала топтать его ногами.
Вновь зазвонил телефон.
Пожалуйста, пусть это будет Феликс, который только что обнаружил монету в один фунт, взмолилась она. Тогда я смогу сказать ему, что все отменяется.
— Привет. — Голос оказался мягким и теплым, словно мохеровый свитер, который только что забрали из химчистки.
Это был Дэн.
— Я рад, что ты там. Я так соскучился по тебе. Мицци в ванной, — прошептал он.
— О, Дэн! Как бы я хотела, чтобы ты был здесь. — Фоби была готова расплакаться.
— Мне бы тоже этого хотелось, дорогая. Как продвигается переезд? Ты уже устроилась?
— Не совсем.
— Я постараюсь зайти во вторник вечером.
— Дэн, я точно не знаю, но вполне возможно, что мне придется уехать в Па…
— Что, дорогая? — громко крикнул он в сторону, явно кому-то другому. Затем повисла пауза. Дэн зажал трубку рукой.
Фоби разобрала громкий возглас Дэна «что?», за которым последовала еще одна пауза и ответ Дэна: «Конечно, прямо сейчас». Затем он снова поднес трубку к уху.
— Я должен идти. Люблю тебя. Не звони в офис, я всю неделю буду в суде. Увидимся во вторник.
— Дэн, я собираюсь… — Фоби остановилась, услышав короткие гудки. — Проклятье!
Она сделала глубокий вдох и набрала номер квартиры Портии, но там было занято.
Следующие пять минут, прерываемые гудками и проклятиями, Фоби записывала на автоответчик свое туманное сообщение. Потом она снова попробовала позвонить Саскии. Все еще занято.
Чувствуя, что она не может оставаться ни минуты в неуютной, похожей на пещеру квартире, Фоби взяла сумку и ключи и посмотрела на блестящий пол, как она надеялась, в последний раз.
Феликс вернулся домой чуть позже полуночи.
Наверху очень громко играла музыка. Дилан сидел на диване с коробкой печенья и читал роман.
— Боюсь, что Париж отменяется, Дилдо.
— Я так и думал. — Он кивнул в сторону билетов, которые ему пришлось искать несколько часов назад. Они все еще лежали рядом с телефоном. — Кто она?
— Я не совсем уверен. — Феликс ухмыльнулся, оглядываясь на него через плечо. — Но она великолепна.
— М-м. — Дилан и раньше это слышал.
Он уже привык, что Феликс предлагает ему совершить бесплатное путешествие только для того, чтобы в последнюю минуту все отменить. Обычно Дилан больше удивлялся, если ему на самом деле нужно было ехать. Тогда он в самый последний момент заталкивал в дорожную сумку несколько футболок и мчался в Хитроу. Сегодняшний предсказуемый результат был ему на руку, Дилан уже взял недельный отпуск в баре и теперь мог беспрепятственно использовать это время, чтобы закончить свою последнюю книгу.
— Она великолепна, — еле шевеля непослушным языком, повторил Феликс. Он поднял глаза к потолку и начал подпевать исполнителю своим глубоким, но мучительно однообразным голосом.
О боже, с грустью подумал Дилан, пусть она не будет следующей Саскией.
В дверь позвонили.
— Кто это может быть?
— Это, Манго. — Феликс зевнул. — Он звонил после обеда. Его снова вышвырнули из квартиры, и я сказал, что он может пока пожить здесь. Открой дверь, ладно?
Бросив взгляд на Феликса, он поднялся с дивана.
26
Со слезами, поцелуями и взяв обещание о том, что Фоби будет звонить каждый день и обо всем сообщать, Саския проводила ее до дверей квартиры в одиннадцать часов утра. Затем она бросилась назад и обыскала все места, в которых могли скрываться улики.
То, что она обнаружила, принесло ей неимоверное облегчение. Фоби была до сих пор безумно влюблена в Дэниела Нишема. Ничто не натолкнуло Саскию на мысль о том, что ее подруга начала интересоваться Феликсом. Несмотря на свое благоразумие и осторожность, Фоби тайно хранила некоторые предметы, напоминавшие ей о Дэне, словно запасливая белка, которая прячет орехи на случай голодной зимы. Под кроватью лежала фотография, вырезанная из газеты. Дэн, который выглядел чрезвычайно привлекательно. Несколько записок Саския обнаружила в коробке из-под обуви, а в украшениях Фоби она увидела одну запонку, которая, очевидно, принадлежала Дэну. Единственным, что имело связь с Феликсом, было досье, которое Саския передала ей пару недель назад.
Заметив в одном издании статью о женщинах, которые вновь сошлись со своими бывшими возлюбленными, Саския устроилась на кровати Фоби и начала перелистывать страницы.
Она вздрогнула от внезапно зазвонившего телефона и прислушалась к монотонным звонкам. Ей вдруг показалось, что человеку на другом конце провода известно о ее присутствии в квартире. Затем сработал автоответчик, удостоенный новой кассеты.
— Флисс, это я, — выдохнула Фоби после сигнала. — На туалетном столике лежит письмо. Ты не могла бы отправить его, прямо сейчас? Мне очень жаль, правда, и я знаю, кому оно адресовано, но, пожалуйста, брось его в почтовый ящик, и я всегда буду любить тебя, и выношу твоих детей, если ты окажешься бесплодной. Если нет — я имею в виду, если ты не отправишь письмо, а не окажешься бесплодной, — то я расскажу Айену, что ты называешь его член Маленьким Ныряльщиком. О боже, я надеюсь, он не слушает это. Айен, я это выдумала, честное слово, чтобы позлить Флисс. То есть рассмешить. Черт, у меня кончаются день…
Саския схватила письмо с туалетного столика и открыла его над паром, в спешке обжигая пальцы. Почти пустой чайник чуть не перегорел.
Дэн,
Я в Париже, спасаю подругу. Все объясню, когда вернусь.
Я люблю тебя, нам нужно поговорить.
Ф.
Саския попыталась так положить записку в конверт, чтобы не смять, но случайно порвала ее. Она снова вытащила записку, с сигареты на бумагу упал пепел. Когда она, наконец, вновь засунула записку в конверт, у нее никак не получилось запечатать его. Конверт смялся и выглядел очень неаккуратно. В отчаянии Саския бросила его в переполненное мусорное ведро, стерла сообщение на автоответчике и ушла.
Фоби умышленно опаздывала на самолет в Париж.
Взбежав по эскалатору метро за несколько минут до полудня, ринулась в первое кафе, которое попалось ей на глаза, и сразу заметила сияние светлых волос и загорелую руку, помешивающую ложечкой двойной эспрессо. Она застыла, осознав, что совершенно не способна пройти через это. Он разговаривал по мобильному телефону и выглядел отвратительно самодовольным и красивым, привлекая к себе восхищенные взгляды посетителей кафе и явно наслаждаясь этим.
Фоби спряталась за витриной. Она не могла заставить себя просидеть рядом с Феликсом то время, которое длился полет, не говоря о перспективе провести вместе несколько дней. Зачем она это делает? Неужели Саския достойна такой жертвы? Каким образом ее путешествие в Париж может помочь? Хотя она могла бы столкнуть Феликса с Эйфелевой башни.
Следующий час Фоби провела в прогулках по первому терминалу с тяжелым дорожным рюкзаком, набитым ее вещами.
«Лед и пламя, — говорила Саския. — Пусть он сомневается. Никогда не позволяй ему почувствовать уверенность в том, что ты у него на крючке, но он должен знать, что привлекает тебя. Никогда, ни при каких обстоятельствах не пытайся выяснить, что его заводит, и не делай ничего специально для него».
Вспомнив предупреждение Саскии, Фоби скрылась в туалете, чтобы накрасить губы очень красной и очень жирной помадой. Даже после самого небрежного поцелуя Феликс будет похож на малыша, который только что полакомился клубничной начинкой пончиков. Затем Фоби неторопливо направилась в его сторону, гордо подняв подбородок. Через две секунды она застыла на месте и снова спряталась.