— Что? — Фоби чуть не упала с дивана от изумления.
— Я хочу, чтобы ты для меня поработала. — Голос Саскии задрожал, но она сделала глубокий прерывистый вдох и продолжила: — Ты знаешь, что у меня есть деньги. Я заплачу тебе. Я понимаю, тебе кажется, что папа сейчас без гроша в кармане, он почти прогорел. Этот дом выставлен на продажу. Но у меня есть свои сбережения.
— Дом продается? — шепотом повторила Фоби не потому, что она не могла в это поверить, а чтобы выиграть несколько секунд на размышление.
— Конечно, тебя здесь не было, и ты ничего не знаешь о постоянном ухудшении положения дел Ситонов. Отцу нужны наличные, чтобы заплатить долги. Он предлагает везде в Лондоне наш дом, но в настоящий момент никто не проявляет ни малейшего интереса к этому огромному холодному склепу. Просто сейчас больше нет таких богатых покупателей, готовых сразу заплатить наличными. Он даже не смог собраться с духом и рассказать об этом маме.
Бедная Джин! Фоби потерла виски. Для нее расстаться с любимым садом будет все равно что потерять руку или ногу.
— Но сейчас мы говорим не о проблемах моего отца, — резко сказала Саския. — Мы обсуждаем мое предложение.
— Предложение? — Фоби с трудом понимала, о чем она говорит.
— О работе.
— Что именно тебе от меня нужно? — спросила Фоби.
Саския молча стояла у двери, прислонившись к ней лбом. Она теребила жирные волосы, пытаясь сохранить самообладание.
— Я хочу… — Ее голос превратился в шепот и прервался чередой прерывистых вздохов.
Фоби почувствовала, как ее злость исчезла без следа. Она встала и подошла к Саскии.
— Что? — мягко спросила она. — Что я должна сделать?
— Я хочу… Нет, я не могу просить тебя об этом. Я хочу… — Внезапно послышались громкие всхлипы, и по щекам Саскии заструились потоки слез. Она посмотрела на Фоби, которой такой взгляд казался пыткой. — Я хочу, чтобы ты ради меня соблазнила Феликса.
— Что? — Фоби уставилась на нее в удивлении.
— Я хочу отомстить, Фредди, за то, что сделал этот ублюдок.
Глубоко вздохнув, Фоби неуверенно протянула руку и коснулась плеча Саскии.
— Думаю, будет лучше, если ты мне об этом расскажешь, хорошо? — мягко сказала она.
Саския постепенно успокаивалась, зажигая очередную сигарету.
— Мы должны были пойти вместе на эту большую премьеру. — Саския начала говорить дрожащим торопливым шепотом. — Какой-то друг Феликса, большая звезда и очень важная шишка, пригласил его. Это был первый британский фильм с большим бюджетом за целую вечность, конечно сделанный по американскому образцу. Поэтому там должны были присутствовать все — члены королевской семьи, знаменитости, верхушка киноиндустрии, масса других представителей высшего общества. Феликс так одержим желанием стать актером, что подобная обстановка приводила его в неистовое возбуждение.
Она сделала глубокую затяжку.
— Тогда мы жили в доме его отца в Лондоне. — Саския вздрогнула, смахивая слезы. — Джослин сейчас живет за границей. Это был небольшой уютный домик недалеко от Ноттинг-Хилла, но Феликс со своими дружками полностью захламили его. Я думаю, срок аренды продлится еще около шести месяцев, так что Сильвиана старшего этот факт не особенно волнует. Вряд ли он на самом деле серьезно беспокоится из-за чего-нибудь.
Она высморкалась.
— Разве он не был писателем?
Саския кивнула, делая затяжку.
— Он пишет и сейчас, но не те невразумительные романы, которые принесли ему литературные премии в семидесятых годах. Он пишет под псевдонимом Герберт Уилсон.
— Автор триллеров? — Фоби задохнулась от удивления.
— Он самый. — Саския оторвала уголок бумажного носового платка. Книжные киоски в терминалах всех аэропортов заполнены этим отвратительным барахлом.
— Ты говорила о Феликсе, — осторожно напомнила Фоби, сознавая, что она переводит ход разговора в опасное русло. — И о премьере.
— О Феликсе… — Саския смаковала его имя, как шоколадную конфету, и затем проглотила его с презрительным вздохом, переводя на Фоби взгляд покрасневших глаз. — На той неделе у Феликса не было работы, и мы жили фактически в постели. Казалось, все было прекрасно. Его рекламный агент Пирс, настоящая акула, но не из его модельного агентства, организовал всего несколько деловых обедов. У кровати лежала кипа нечитаных сценариев. Я купила великолепное платье с корсетом для премьеры. Дилан, его лучший друг — они живут вместе, — постоянно врывался к нам в комнату, когда мы занимались любовью, чтобы процитировать нам еще несколько строк из его лучшей роли. Феликс только смеялся. Боже, я была так счастлива…
Она снова заплакала, неистово пытаясь найти сухой участок носового платка, чтобы вытереть слезы.
— За пару дней до премьеры, — отрывисто продолжила она, — в газете «Экспресс» появилась небольшая заметка о том, что мы с Феликсом собираемся пожениться, — я думала, его это обрадует. Там была великолепная фотография, изображающая его на каком-то модном показе в Кении и мое расплывчатое фото. Там я выглядела как Грета Скачи. Тогда я еще не красила волосы.
— Ты мне ее посылала, — сказала Фоби.
— Ах да, — вспомнила Саския, комкая мокрый платок и закрывая глаза. — В то утро я писала тебе, когда Феликс еще спал. Я вышла на улицу, купила еще один номер, вырезала заметку и отправила тебе до того, как… — Ее лицо сморщилось.
— …Ты показала ему статью?
Саския кивнула.
— Он всегда с таким восторгом говорил, что не бывает плохой рекламы, а эта статья открыто льстила нам обоим. Но когда я показала ему газету, он пришел в бешенство, обвинил меня в том, что я специально рассказала обо всем журналистам, чтобы погубить его карьеру, хлопнул дверью и ушел. Я не могла в это поверить. Когда вечером я вернулась после примерки свадебного платья, его все еще не было. Дилан попытался убедить меня, что у Феликса возникло срочное дело, но я знала, что это не так. Дилан, этот жалкий обманщик, всегда пытался защищать его.
— На этом все закончилось? — спросила Фоби довольно смущенно.
— Боже, нет! — Саския закатила заплаканные глаза. — Если бы только на этом, то я смогла бы сохранить остатки гордости. Через пару дней поздно ночью он наконец вернулся — как раз перед премьерой. Он буквально набросился на меня — невероятный секс длился несколько часов. Но он вел себя очень странно, я никогда его таким не видела — отсутствующим и немного напуганным. Он сказал, что был у своего отца в Барбадосе, чтобы убедить его приехать на свадьбу. Но когда я его спросила, будет ли в итоге Джослин, он огрызнулся, что это не мое дело.
Эта ночь была на самом деле яростной. Он и раньше долго занимался со мной любовью, но на этот раз он причинял мне физическую боль. Он кусал мои губы и сжимал руки так сильно, что утром они до локтей покрылись синяками.
— И ты осталась с ним? — пораженно спросила Фоби.
— Конечно. — Саския посмотрела на нее так, как будто ей предложили отрезать часть тела. — После этого он плакал, уткнувшись лицом в мой живот, его тело сжалось в тугой комок. Он долго извинялся, без конца повторяя, что любит меня. А когда я проснулась, его уже не было, он совершал ежедневную пробежку. Мое тело было покрыто цветами, как будто я была Офелией, а в руке я нашла записку, полную извинений и признаний в любви. Он сделал это, пока я спала. О боже, я так любила его за это… — Она высморкала нос, пользуясь вместо платка рукавом свитера. — В то утро, в день премьеры, я обедала в городе вместе со своей сестрой Сьюки, затем мне нужно было к парикмахеру. Я пробыла там дольше, чем рассчитывала. Когда я вернулась домой, Феликс был в великолепном настроении. Он купил огромный торт и бутылку шампанского. Он лежал в ванной, просматривал сценарий и насвистывал что-то из Шопена. Он так здорово выглядел, растянувшись в пенной воде, как красивый, золотистый тюлень. Я просто бросилась к нему и сказала, как сильно я его люблю. Мне хотелось прокричать это с башни, вытатуировать эти слова на ягодице и писать их на всех рекламных щитах, автобусах и такси! — Из глаз у нее снова полились слезы. Саския пыталась вытирать их, но платок разорвался в Клочья. — А потом он вдруг посмотрел мне в глаза и очень спокойно сказал, что он меня нисколько не любит, никогда не любил, потому что считал надменной, эгоистичной шлюхой, что он зашел в наших отношениях столь далеко, так как думал преподать мне урок, и что он не имел ни малейшего намерения жениться на мне. Все это время с его лица не сходила самодовольная ухмылка.
— Боже! — Фоби потрясенно покачала головой.
— Я… я сначала подумала, будто он шутит. Его чувство юмора иногда могло быть очень странным. Он лежал в ванне, прекрасный, как Дионис, и говорил мне, что все кончено. Я даже засмеялась, но он лишь продолжал объяснять, что когда впервые увидел меня, то я показалась ему довольно привлекательной. Но я оказалась такой сукой — вначале изображала неприступность, а затем ела с его рук, как щенок, и раздвигала ноги, когда он предлагал мне провести с ним выходные, что он стал презирать меня и все, что я собой представляла. Полагаю, сначала он считал, что я его использовала. — Она подняла на Фоби взгляд несчастных покрасневших глаз. — Но на самом деле я так робела перед ним, что не верила в его любовь, пока он не предложил мне провести отпуск в Италии. Я попыталась объяснить ему это, но он меня не слушал. Он просто вышел из ванны и заходил по комнате абсолютно голый, бросая все мои вещи в чемоданы и высказывая в лицо очередную часть горькой правды. Что я ни на что не гожусь в постели, что я толстая, фанатичная и ничем не отличаюсь от других. Что у меня большой зад, целлюлит и маленькие глаза. Что я ленивая, неблагодарная и сосу кровь из людей, как пиявка. Сейчас это звучит забавно, но тогда я думала, что он сошел с ума. Я просто плакала без остановки. Он превратился в абсолютно другого человека.
— Мне это совсем не кажется забавным. — Фоби вздрогнула, забирая у Саскии сигарету, которая уже полностью сгорела и незаметно погасла.