Августа Фридриховна вообще к мистификации относилась как к законной и неотъемлемой части социальных отношений, помогающей умной женщине выжить. Более того, она была уверена, что «красивая фантазия» (т. е. ложь), изящно придуманный розыгрыш (наглый обман), умелая интрига — оживляют скудную, неизобретательную, плоско-фальшивую современность.
— Интригой жил весь высший свет, а теперь пробавляются лишь шкодливые ученики и высокопоставленные карьеристы, — голос Августы приобретал философскую задумчивость, как всегда при воспоминаниях о былом. — Да, уровень мастерства падает. Уходит школа: шик, блеск, красота. Остаются бракоразводные процессы с разделом грязного белья и мелкое пакостничество. Установка «засушенной маргаритки» на изящное изворотливое манипулирование жизненными ситуациями Виктории очень нравилась. Она подстегивала дух авантюризм, который Виктория, обнаруживала у себя в самом зачаточном состоянии. Очевидно, он дремал с детства, придавленный глыбами повседневной скуки, а теперь прорезался, как противостояние туполобой, прямолинейности, пассивности, серости.
— Вот тебе наглядный пример новой женственности. Посмотри, посмотри на себя, найди мужество сделать это хладнокровно и критически, Августа протянула свернувшейся на диване Виктории свое овальное, в серебряной потемневшей оправе зеркальце. Бедняжка лежала, уткнувшись лицом в ковер и пользуясь тем, что в доме никого не было, давала волю слезам. Эх, не складывалась ее жизнь в новой школе и даже сосед по парте пригласил на велосипедную прогулку не ее, а смазливую глупую Дашку! Августа заставив Викторию взять зеркало, уселась рядом на стул.
— Вот что я скажу тебе, детка, ты ведь барышня начитанная, классической литературой интересуешься. А вот где-нибудь ты хоть раз прочла у Тургенева, Толстого, или, скажем, Достоевского, чтобы у героини от возвышенных чувств нос распух. Виданное ли дело, чтобы дама в момент высоких переживаний, при объяснении со своим героем или даже после — одна в саду или, скажем, за роялем, размазывала (извини, я буду откровенной до конца) сопли? Мастера реализма указывают: «В отчаяние она была еще прекрасней», «никогда она еще не казалась ему столь обворожительной, как с блестящими от слез глазами и румянцем негодования на бледных щеках!» Вот видишь — румянец, а не сыпь от разведенной мокроты, слезы — сияют как алмазы!.. Посмотри, посмотри на меня — вот как плачут настоящие женщины! Виктория нехотя повернула к Августе опухшие, зареванное лицо. Дама приняла гордую осанку смиренного благородства, опустила веки, уголки ее губ дрогнули от сдерживаемой муки. Виктория приподнялась, с интересом ожидая потока сверкающих слез.
— Вот так, видишь, не гримасничая, сохраняя лик мраморного изваяния, пускаешь горячую, тяжелую слезу. Кап, кап, кап — по щекам — и в кружевной платочек. А потом распаиваешь глаза — мокрые как весенний луг после грозы, полные скорбного сияния! Августа Фридриховна поднесла к Вике сухонькую руку, на среднем пальце которой россыпью мелких искр сверкнуло колечко.
— Присмотрись хорошенько, снять, к сожалению, не могу, Уже пятый десяток на этом пальце сидит. Единственное, что осталось, от ушедшей любви. Здесь очень хорошие бриллиантики, небольшие, но чистые. Как ни трудно бывало в жизни, а это колечко сохранилось, словно в кожу вросло… Я ведь бриллиантами раньше очень увлекалась, — застенчиво прошептала признание Августа Фридриховна. — Понимаешь, девочка, не цена меня их привлекала, и не возможность пустить пыль в глаза в обществе, а что-то иное, мистическое, чему хотелось у них научиться, у камушек этих, бесцветненьких. Смотри кроха, всего капельку света ухватил, а что с ней делает — и так, и этак внутри себя перекидывает, наслаждается ею, радуется и нам целым фонтаном радужным выбрасывает — смотрите мол, любуйтесь — такая моя игра!.. Ты смысл-то моих сказок улавливаешь? Прорва света с небес на эту серость и грязь струится, пропадает, гаснет. А вот попадет на истинную ценность — и солнцем вспыхнет, радостью от своей встречи заиграет… Это, Виктория, и называется, алмазные слезы. Каренина Анна плачет, Настасья Филипповна, или так — Фекла Ивановна какая-нибудь — разница большая. Ты учись, девочка, ведь без алмазных слез и любви красивой на свете не бывает.
Новый 1986 год был уже на носу. По телевизору снова показывали «Иронию судьбы» и служащим выдавали заказы, в которые входила даже баночка «Селедки в винном соусе» и кусок венгерского «Салями».
Как-то вечером Вика незаметно подкралась к Августе Фридриховне, самозабвенно трудящейся над куском трикотажа с золотым люрексом. С очками на кончике носа, сосредоточенно поджатыми тонкими губами и узловатыми пальцами в двух костяных наперстках, она была похожа на древнюю швею. Вроде той, что сидела в замковой башне и неосмотрительно доверила иглу Принцессе, обрекая ее на столетний сон. Пол покрывали золотистые обрезки, булавочки с цветными головками, наколотые ежом на крошечную круглую подушечку, пристегнутую к левому запястью, вместо часов, драгоценно поблескивали в ярком свете рабочей лампы, по радио Вайкуле с Леонтьевым дуэтом пели «Вернисаж».
— Можно мне маленький лоскуток для волос взять? — Вика ластилась, словно котенок, и Августа поняла, что придется сделать перерыв на чай девочка пришла поболтать.
— Доставай-ка чашки, варенье. И приступай прямо к делу. У меня срочный заказ!
Почему Вика так любила приносить свои новости именно сюда, в полутемную комнату и наблюдать за реакцией на выразительном старом лице? Августа никогда не оставалась равнодушной к Викиным сообщениям, даже если все сводилось к простому: «А я сказала…», «а он сказал…» и внимательно анализировала полученную информацию с вдумчивостью гадалки. Теперь-то, действительно, было что послушать. Августа Фридриховна была серьезно озабочена, поскольку сбивчивый и взволнованный рассказ Вики лишь подтверждал очевидное — девочка влюбилась. Причем избранником Виктории стал актер. И правда, в кого же влюбляться девушке, как не в волоокого тенора, к тому же лихо танцующего и восклицающего, пав на колено: «Я люблю Вас, графиня! Люблю всей душой! До самой моей смерти!»
Костя Великовский прибыл в театр осенью по распределению из Киевского института. Он был весел, простодушен, общителен, остроумен, соответствуя амплуа комического героя и сразу же стал любимцем всего коллектива. Костино искрящееся жизнелюбие, правдивые ясные глаза, спокойная доброжелательность в закулисных конфликтах, уважительное, но не подобострастное отношение к начальству и, наконец, отличная, хотя и коренастая фигура, очаровавшая портных, (надорванных непосильной задачей при помощи одного лишь фрака убавить солисту 30 кг веса) снискали новичку всеобщую симпатию.
Катя, готовившая с Костей сцены в «Сильве», однажды пригласила Вику на репетицию для отработки французских реплик, которыми так и сыпал дурашливый Костин герой. Они работали в репетиционном зале, где за роялем сидел сам Борис Самуилович — склочный до маразма концертмейстер, — а на помосте, возле трех стульев, изображавших, видимо, козетку или рекамье, мельтешил раскрасневшийся мальчишка в джинсах и футболке.
— Вот здесь я перехожу с последнего такта к куплету, перехватываю Катю и начинаю петь… — объяснял Костя мизансцену.
— Константин Борисович, на минутку отвлекись, я тебе учительницу привела! — Катя подтолкнула Вику вперед, а парень, отерев локтем мокрый лоб, уставился на девицу и вдруг, шаркнув ногой, грациозно склонился в поклоне.
— При такой стойке джентльмена, дама ручку к поцелую должна протянуть, — проинструктировала Катя, но Вика ограничилась протянутой «корабликом» ладошкой.
— Спасибо, что проявили внимание, мадмуазель. Одну минуту — я мигом переоденусь и начну демонстрировать свои недюжинные способности. — Костя минут через пять вернулся, а через полчаса они уже хохотали, будто были знакомы с детского сада. Вика почему-то ничуть не смущаясь диктовала парню нужные фразы и терпеливо поправляла произношение. Ученик оказался на редкость способным — быстро схватывал информацию, придавая своей речи комедийно-парижский шарм и требовал перевода все новых и новых выражений.
— Зачем это тебе? На гастроли в «Мулен Руж» пригласили? — поинтересовался Борис Самуилович.
— Да нет, работаю по системе Станиславского, изучаю среду, постигаю суть изображаемого характера. Вот послушайте, как, оказывается это надо произносить: «Merei beancoup, pour cet rende-vons, madmuasell!» Означает всего лишь «благодарю за свидание, барышня!», а звучит прелестно! Клубника и фиалки — так Елисейскими полями и веет! — Костя с мольбой посмотрел на Вику:
— Возьмите меня в ученики mon anfan, я так нуждаюсь в знаниях!
…30 декабря после «Графа Люксембурга» вся труппа отмечала Новый год. После второго отделения столы в буфете, закрытом для посторонних, стали накрывать под собственный «фуршет». Кроме бутербродов и пирожных, шипучих безалкогольных напитков, появилось еще кое-что, купленное на месткомовские деньги (мандарины и шоколадное ассорти), а также на средства анонимных вкладчиков, скинувшихся вопреки горбачевскому «сухому закону» на традиционное «горячительное». Всем не терпелось перейти к собственному самодеятельному концерту, тайком подготавливаемому целый месяц. Подобные инициативы коллективного празднества вспыхивали в театре в последние годы все реже, как правило с появлением в труппе молодых энтузиастов. На этот раз мутил воду, подстегивая старых рысаков-сочинителей интермедий и текстов, разумеется, Великовский. Собственный опереточный рабочий материал открывал бездну комических возможностей, не надо было слишком надрываться, чтобы вызвать повальный смех пародированием средств массовой информации (вставив в дует текст из программы «Время») или изобразить «Прожектор перестройки», рапортующий об успехах музыкального театра устами Цыганского барона. А уж отношения внутри коллектива и наиболее яркие его представители давали неиссякаемую почву для веселого гаерства. В желающих принять участие недостатка не было — как-то неожиданно заинтересованность проявила вся женская часть труппы, находящаяся под влиянием костиного шарма.