ак ее зовут? Конечно же tante Gusty! Девушка попыталась сесть, удивляясь тому, какой тяжелой и неповоротливой оказалась голова. Ощупав ее, Вика обнаружила толстый плотный марлевый шлем, доходящий до самых глаз, без завязок, застежек, словно приросший к коже. В ужасе она упала на подушки и позвала тетю Августу. Естественно, по-французски, поскольку было абсолютно ясно, что находилась она за границей. Но вместо хозяйки дома к девушке подоспел какой-то смуглый мужчина кавказского типа в докторском халате, а потом еще другой, столь же бронзовый, но одетый в летний европейский костюм.
— Здравствуйте, мадмуазель, Виктория! — он взял с простыни руку больной и пощупал пульс. — Я ваш друг. Вы узнаете меня? Вы знаете, где находитесь?
— Да, я поняла. Это дом тети Августы. А где она сама? Как зовут Вас, мсье? Я не могу припомнить… Разговор утомил девушку и она закрыла глаза, впадая в дрему. Амир обменялся с врачом несколькими арабскими фразами и удалился доложить Хосейну о том, что больная пришла в себя.
Потом Виктория, наверняка, путешествовала в карете. Ей было интересно рассмотреть окружающее, но все время хотелось спать, сон засасывал, растворяя в зыбком тумане очертания лиц и предметов, и совершенно невозможно было разобраться, что происходит наяву, а что — в неуловимых летучих видениях. И вот Виктория увидела склоненное над ней лицо с поразительной четкостью и несомненным ощущением яви. Мужчина был не очень молод, за очками в металлической оправе приветливо щурились карие глаза, а темная прямая прядь, упавшая на лоб, придавала его облику нечто застенчивомальчишеское.
— Здравствуй, Виктория. Меня зовут Йохим Динстлер. Я буду тебя лечить. Если тебе трудно говорить, просто опусти веки.
— Я могу говорить. А где тетя Августа? Я наверно сильно заболела. Мне было очень холодно. Я где-то провалилась под лед.
— Тетя Августа прислала тебя сюда для лечения. Ты сейчас находишься у меня дома, потому что я — друг твоей тети. Ты упала и сильно стукнулась головой, но все самое тяжелое уже позади. Теперь ты будешь выздоравливать, а для этого должна хорошо кушать и слушаться мадмуазель Лару Бертье — можно просто Лару… Ты поняла меня, Виктория?
— Поняла. Только мне легче говорить по-русски. Очень болит голова, — жалобно посмотрела на доктора Виктория.
— Тетя Августа сообщила нам, что ты хорошо знаешь русский. Но здесь почти все иностранцы… мы постараемся найти для тебя человека, говорящего по-русски. А пока попытайся использовать французский. Говори просто, совсем просто. Не напрягайся, Лара тебя поймет. А я и подавно — отлично все понимаю, — Йохим старался говорить медленно и просто, отметив, однако, что для человека, перенесшего черепную травму, знание чужого языка у девушки отличное.
Вечером возле больной появился Амир. Она явно его узнала.
— Вы друг Августы. Здравствуйте. Расскажите, что со мной случилось и потом… кто я?
— Тебя зовут Виктория, — медленно, по-русски сказал Амир, следя за реакцией девушки.
— Виктория. Помню. Я русская, — сказала она задумчиво. — У вас странный акцент!
— Ну, слава Аллаху, вы быстро становитесь здоровой! — он изобразил радость.
— У нас говорят — слава Богу! Вы — мусульманин?
— Вы делаете огромные успехи, Виктория. Думаю, что мне не придется вам ничего рассказывать, вы сами чуть позже расскажете нам о себе. Надо только спокойно полежать и попытаться сосредоточиться, — улыбнулся девушке изрядно озабоченный таким стремительным выздоровлением пленницы Амир.
Он доложил Йохиму о результатах переговоров и тот пообещал, что процесс выздоровления у больной, по-видимому, пойдет быстрее, чем они предполагали, и в скором времени она сможет перенести путешествие в Россию. Профессор лишь просил повременить с предъявлением больной Макса — пока это может привести ее к нежелательному перенапряжению.
Амир крепко задумался. Он и не намеревался возвращать Викторию в Россию и, тем более — показывать ее Максиму. Гораздо проще и правильнее было бы просто объявить мальчику, что его сестра отправлена в другой город на лечение, а потом устроить ее исчезновение. Но этому плану мешал наблюдатель из ИО, заключивший с Хосейном соглашение о неприкосновенности Виктории. Что же с ней делать на самом деле? Восточная мудрость гласила, что время — лучший советчик. Оно часто берет на себя решение таких сложных проблем, в которые человеку порой не под силу разобраться самому.
Прошла неделя. Максим наслаждался каникулами в гостях, знал, что сестра где-то рядом, что ее усиленно лечат и по возможности устроят с ним встречу. Между тем, Натан просил Йохима в силу крайне сложных обстоятельств, не допускать встречи Максима с сестрой. По существу, Максу предстояло родиться заново, решительно оборвав связи с прошлым, и от того, на сколько успешно будет произведена эта операция, зависело будущее целой страны.
По мнению Ванды, не посвященной в истинную цель обучения мальчика, успехи деятельности Амира были очевидны. Она смутно знала о том, что Максим, являющийся сыном какого-то восточного вельможи, был похищенного в раннем детстве разведкой какой-то славянской страны. Теперь его отыскали и тайно переправили сюда, чтобы слегка изменить черты лица, а заодно — и подготовить к новой жизни в восточной стране.
Наблюдая за играми гостя и своего резвого сына, наделенного недюжинными бойцовскими и лидерскими качествами, Ванда не могла не заметить, что приезжий мальчик постепенно забирает бразды правления в свои руки. Причем не только благодаря природной предрасположенности характера к власти, но и с помощью нового самоощущения, умело внушаемого Амиром. Максим уже понял, что за его происхождением скрывается какая-то весьма значительная тайна, дающая ему право относиться к окружающим как к послушным подданным. Стоило ему заметить, что взрослый и солидный дядя Амир способен беспрекословно полезть за его мячом в колючие кусты терновника, как командирский тон стали одним из способа общения Максима с Крисом. И что интересно — Крис почти сразу подчинился, освоив непривычную для себя роль мальчика на побегушках. Поэтому Ванда, гордившаяся независимостью своего сына, даже обрадовалась, когда в середине августа стал вопрос о том, что друзей необходимо разлучить — то есть отправить Криса в Австрию к бабушке Леденц до начала школьных занятий. Все же она тянула с отъездом, не в силах оборвать завязывающийся с красивым арабом флирт. И вот, наконец, от Амира последовало очевидное приглашение на интимную встречу, под предлогом посещения Канн! Ванда возликовала, сочинив для мужа целую версию о необходимости посещения магазинов и друзей перед поездкой к родителям в Австрию.
Йохим неожиданно обрадовался планам жены съездить на побережье.
— Пожалуйста, не торопись возвращаться, ты тоже нуждаешься в отдыхе. И хорошо было бы прихватить с собой господина Амира — он должен дать небольшие каникулы своему ученику. Не возражаешь, милая? — Йохим значительно посмотрел жене в глаза и она поняла, что это не личная просьба, а распоряжение, идущее «сверху».
Так или иначе — все складывалось отлично — два дня на курорте, вдвоем с Амиром! Ванда особенно тщательно подготовила свой чемодан, учитывая посещения пляжа, ресторанов, музеев, возможно, даже концерта. И, конечно же — знойного интима, требующего изысканного белья, особого парфюма и наличия тайных средств мгновенного омолаживания: годы уже не те, чтобы просыпаться утром свежей как роза или спать в макияже. Впрочем, она никогда не могла похвастаться природной свежестью, а весь ее нынешний соблазнительно здоровый облик a la naturelle создавался регулярными методичными усилиями.
Собираясь в Канны, Ванда почувствовала прилив бодрости и даже заметила, что внешне помолодела — ведь шальной блеск глаз трудно воспроизвести даже с помощью первоклассного макияжа, а ее глаза светились предвкушением самой романтической истории.
…Попрощавшись с детьми, они выехали рано утром в Вандином голубом «опеле-седане», умеющем с бодрым хрустом откидывать гармошкой складывающийся верх. Ванда была вся в незабудковом льне, на свежеуложенных волосах повязана нежнейшая шелковая косынка ручной индусской росписи. Иранская бирюза в ушах и на запястьях облачко духов «Мадам Роша» и крупные туманно-серые очки. Амир, поджарый и гибкий, в дорожном костюме из тонкой кремовой шерсти, оттеняющем бронзовый лоск его кожи за раскрытым воротником «апаш» представлял респектабельного и вполне светского путешественника из деловых кругов богатого Востока.
Оставив позади поместье «Каштаны», автомобиль несся среди полей, по-осеннему опустевших и все еще мощной зелени садов и перелесков самых разнообразных оттенков — от светлой зелени акациевых зарослей до сизой дымки сосняка. Ванда включила магнитофон. Амир прислушался, обрадовался:
— Это же Сальваторе Адамо! А вот Фрэнк Синатра — шлягеры моей далекой юности!
Ванда хотела деликатно поспорить насчет возраста, но потом засомневалась — кто разберет этих смуглолицых, гибкотелых хищников — может ему уже все 60! И нейтрально заметила:
— Я предполагала, что в вашей стране, — она многозначительно выделила формулировку, употребляемую Амиром в занятиях с Максом, — сохраняется предпочтение к национальной культуре и музыке.
— Лучшие годы юности я провел за границей, учился в Европе военному делу. А потому мои эстетические пристрастия довольно широки и разнообразны.
— Это касается также идеала женской красоты?
— Увы, здесь у меня имеются особые предпочтения, — Амир значительно посмотрел на Ванду.
— Ах, полноватые блондинки, похоже, всегда и везде в моде! — рассмеялась Ванда. — Во всяком случае в годы учебы в университете у меня была масса поклонников! Она прибавила громкость приемника, услыхав шлягер Френка Синатра.
— Не слишком сильный звук?
— «Stengers in the night»! Оставьте, пожалуйста, так! Это моя любимая мелодия, — Амир остановил руку Ванды, направившуюся к рычагу громкости. Он покрыл ее кисть сухой легкой ладонью и не убрал ее, когда Ванда опустила правую руку к себе на колено. Благо, машина шла на автоматическом переключении скоростей, а с рулем на этом отрезке шоссе, почти пустого в ранний час, она могла справиться и одной левой. Ладонь Амира соскользнула на бедро и двинулась вниз. Пришлось притормозить и остановиться у обочины — не терять же сознание прямо за рулем! Ванда не ожидала, что ее так взволнует этот эпизодический флирт. Они больше не разговаривали, а только целовались в чувственных флюидах шлягера и волнах теплого воздуха, сопровождающего мелькающие мимо автомобили. Яркая косынка Ванды трепетала на ветру, легкий расстегнувшийся жакет соскользнул с покатых плеч, представив алчущему взору кавалера аппетитно поднятую жемчужно-серым гипюровым бюстгальтером крупную грудь.