Виктория закусила губу, потрясенная гибелью этого мало знакомого ей человека.
— Не бойтесь, Остин, я не устрою истерики. Но я обещаю — я отомщу и за него.
— О нет, Виктория! Предоставь это дело мужчине. Я рассказал тебе про смерть Мио лишь потому, чтобы ты могла реально представить грозящую тебе опасность.
— Я представляю, — Виктория машинально потрогала затылок. Браун одобрительно кивнул:
— Вот и умница. Значит, остаемся пока здесь. То есть, место твоего пребывания пока будет выглядеть весьма экзотично. В маленьком монастыре на альпийских склонах у доктора Динстлера есть друзья. Тихо, покойно и уже, наверное, все в цвету. Я подумал, что вы с Йохимом могли бы там немного отдохнуть, пока я здесь улажу кое-какие дела. Доктор нуждается сейчас в дружеской поддержке. И как это не странно, мне кажется, ты, Виктория — единственный человек, которого он потерпит рядом. То есть — некая Анна, племянница Йохима по нашей «легенде». Ведь у него славянские корни…
— Согласна, — не задумываясь заявила Виктория. Не знаю, правда, смогу ли ему как-то помочь. Но мучить не буду — это уж точно… Остин, у меня есть одна личная просьба… Может быть не сейчас, но потом… Я понимаю, это не просто… — Виктория посмотрела с мольбой, задумчиво теребя завиток на шее и Остину вновь показалось, что он ныряет в далекое прошлое.
— Мне дорого мое имя. Это единственное, что осталось от меня и тех, кто дал мне жизнь. Фамилия Козловская — в сущности, не настоящая. Так моя бабушка, Виктория, назвала сына, родившегося у нее в ссылке, то есть моего отца… Понимаете, она не могла подводить своего мужа, который воевал на фронте. Собственно, они не успели пожениться, а бабушку с родителями сослали в Сибирь как врагов народа… Почти всем рожденным там детям давали отчество и фамилию одного известного оперного актера. Он пел Ленского в Большом театре, женщины собирали его фотографии и, вообще — преклонялись. Я, наверно, долго рассказываю… — Виктория с сомнением посмотрела на притихшего Брауна, но тот смог вымолвить лишь короткое:
— Дальше…
— Назвали меня в честь бабушки, той, что в концлагере была. А потом ее реабилитировали и они с папой вернулись в Волгоград, это тот город, который раньше Сталинград назывался. Папа был в восьмом классе, когда бабушка умерла. Она еще в Сибири ноги обморозила. А он сбежал в цирк и стал джигитом… Потом познакомился с мамой…
— Как настоящее отчество твоего отца? — остановил ее Остин, сорвавшимся голосом.
— Смешное отчество. Остапович. Это мой прадед в честь героя «Тараса Бульбы» сына так назвал. Зато потом стало модным — у нас романы сатирические вышли и в них такой замечательный герой… ну все в школе только его и цитировали… — «Двенадцать стульев», «Золотой теленок.» «Материализация духов и раздача слонов,» — пробормотал Браун.
— Вы читали?! — обрадовалась Виктория. Вот видите — такая популярность!.. Что с вами, Остин? — Виктория бросилась к схватившемуся за грудь Брауну.
— Все в порядке… — он достал и сунул под язык крошечную ампулу. Сердце иногда пошаливает. — Браун откинулся в кресле, сделал несколько глубоких вздохов, зажмурился и резко распахнул глаза, рассматривая Викторию со странным восторгом. Затем вскочил, дотронулся до ее плеча, коснулся волос и присел возле кресла на корточки, заглядывая в недоумевающие глаза.
— Значит, Виктория Остаповна Гульба? Ведь так, так?
— Та-ак… Только этого никто не знал… То есть мама, конечно…, а вообще…
Браун отошел к окну и долго рассматривал сад, а потом спрятал лицо в ладонях и Вике показалось, что она слышит тихий смех.
— Господин Браун… может быть, все же позвать доктора Леже? — робко предложила она, подступая к вздрагивающей спине. — Не нужен Леже! — Остин повернул к ней сияющее лицо, на котором странным образом смешалось торжество и мука. — Давай-ка лучше, девочка, знакомиться. Разрешите представиться — Остап Тарасович Гульба — твой дед. Она попятилась, наткнувшись на кресло села, в растерянности наблюдая как мечется по комнате Остин.
— Ну и роли выпали нам всем в этом спектакле… Прямо — идиотская мелодрама. Виктория — правнучка красноармейца Тараса Гульбы и деникинца Александра Зуева, целившихся друг в друга из разных окопов. Давно, в 19-ом… Остин Браун — муж Алисы и дед Алисы — я имею ввиду сделанную Пигмалионом копию…
— Значит… — Виктория задумчиво провела ладонями по щекам. Мне тоже вначале так показалось, но я старалась не смотреть в зеркало, а вдруг изображение исчезнет… Я похожа на мадам Алису и Антонию? — в глазах Виктории Остин уловил восторг и страх.
— Все хорошо, девочка. Нормальное фамильное сходство. Сразу видно одна семья! Только… — Остин схватился за лоб и сел, прикрыв глаза. Только что-то голова идет кругом. Сделаем-ка мы небольшой перерыв, а?
…Потом они с Йохимом отправились в горный монастырь, где матушка Стефания окружила сироту незаметной опекой, отведя ей тихую комнату в доме пансиона и позаботившись о том, чтобы она стала похожа на монастырскую келью. Однажды над изголовьем кровати Виктории появилась икона с изображением молодой красивой женщины, держащей в руке книгу.
— Это святая Анна — твоя покровительница, оберегающая дитя с момента крещения, — объяснила матушка Стефания.
— Меня не крестили. И мое настоящее имя — Виктория, — призналась Вика, уже знавшая, что Динстлер сообщил об этом сестре.
— Вот и хорошо, дочь моя. Мне хотелось услышать это от тебя самой. Теперь я буду знать, что мне следует делать. — Стефания ободряюще кивнула ей и вышла из комнаты.
Лорд Джон Стивен Астор проснулся рано утром 31 декабря со странным чувством: кто-то следил за ним из-за двойных портьер спальни. Вскочив, он дернул за шелковый шнур: темно-серый бархат разъехался в стороны, открыв панораму заснеженного сада. В комнате никого не было, по каменному парапету балкона, оставляя тройные черточки следов, важно шагал черный ворон. Ночью шел снег и теперь с крыши и с деревьев падала тяжелая капель.
Джон налил в стакан минеральной воды и попытался припомнить тяжелый сон. Но ничего не проявлялось из мрачной сумятицы расплывшихся теней и образов. — Сэр Астор, к вам посетитель. Я доложил, что вы сегодня не принимаете, но он просит назвать имя. Это господин Уорни. Клиф Уорни, сообщил дворецкий по внутреннему телефону. — Проводите посетителя в малую гостиную. Я буду через пять минут.
«Так вот оно что. Ночная чертовщина и ворон под окнами — предвестники Двурогого Бога!» — думал Джон, застегивая пиджак и сожалея о том, что звонок к Антонии придется немного отложить. Еще вчера он отдал все распоряжения относительно интимного новогоднего ужина со своей невестой. Оставалось лишь сообщить время вылета ожидающему команды летчику.
Наглая улыбка развалившегося в кресле Уорни не предвещала ничего хорошего и Астор с нетерпением предвкушал момент, когда прикажет слугам спустить подлеца с лестницы.
— Чем обязан? Я очень занят — переходите сразу к существу дела, — холодно проговорил он, перебирая сложенную на столе корреспонденцию, состоящую, в основном, из нарядных, праздничных конвертов.
— Не смею перечить, Ваше сиятельство. Примите мои поздравления! — Уорни подобострастным жестом метнул на стол веер фотографий. Прищурив глаза, он с усмешкой наблюдая за реакцией Астора.
— Позвольте прокомментировать, лорд? Этот господин в маске с цепью на шее — Магистр Ордена Золотого Утра, а эти бесчинства творятся на лужайке его швейцарского замка… Но вот тут, тут, пожалуй, самое интересное… Красотка, не правда ли? Припоминаете — юная Инфинити, прошедшая на Белтейн посвящение в ведьмы… Конечно, маска портит эту дивную мордашку и несколько фривольный ракурс, зато хорошо видна вся сцена — энтузиазм участников, внимание массовки. Костер — это прекрасное освещение!
— Мне кажется, я достаточно убедительно положил конец спровоцированному вами безобразию. Или вы сожалеете, что удрали тогда из рук правосудия, Нихель? — Астор спокойно рвал фотографии. — Я с удовольствием привлеку вас, господин Уорни, к судебной ответственности за распространение наркотиков и развращение молодежи.
— Ваше сиятельство имеет ввиду Антонию Браун, не правда ли? Я уверен, она не станет отрицать, что развращение пришлось ей по вкусу. Да и на снимках (смотрите, не стесняйтесь, у меня их много) незаметно насилия… Приглядитесь, как эстет вы знаете в этом толк — какая чудесная, расслабленная поза! Это же сама Мать Природа, жаждущая оплодотворения…
«Так вот оно что!..» — огненная вспышка, едва не разорвавшая череп, на мгновение ослепила Астора. И в этом безжалостном ослепительном свете предстала вся его невероятная история любви, будто в спальне молодоженов зажглись спрятанные по углам прожектора и нависла над постелью ухмыляющаяся морда кинообъектива. Астор не стал кричать, расшвыривая фотографии с воплем «не может быть!» Он сразу понял то, что, казалось, знал всегда, не смея признаться самому себе: власть Антонии над ним брала начало в той майской ночи, в сладострастном колдовстве и пороке, разъедавшем нутро добропорядочного, «перспективного политика». Ощущение нечистоплотности, грязи, было так сильно, что Астор, брезгливо отстранив фотографии, принялся машинально отирать пальцы носовым платком. «Прежде всего вышвырнуть этого гнусного слизняка и хорошенько вымыться… А все остальное потом.»
— Условия? — обратился лорд ледяным тоном к посетителю, не дождавшемуся от поверженного аристократа взрыва ярости или приступа панического страха.
— Счет на круглую сумму в пользу возглавляемого мною братства «Кровавого рассвета» — первое. Второе: немедленное и громогласное расторжение помолвки с мадмуазель Браун. После этого — негативы ваши, а я навсегда исчезаю с жизненного горизонта будущего премьер-министра, сплюнув на ковер, продиктовал Уорни.
Астор выписал чек и протянул руку к пакету с негативами. Уорни быстро спрятал пленки:
— Не выйдет! Они будут вашими лишь после выполнения второго условия.
— Завтра. Слово джентльмена. Мне бы не хотелось затягивать отношения с вами, господин Ничтожество, — Астор взял у Клифа пакет с пленками и бросил его в камин вслед за фотографиями.