Я отступила.
– Что с тобой такое? Твои глаза говорят мне одно, а поступки – совсем другое! Каждый раз, как мне начинает казаться, что нас что-то связывает, ты уходишь! Каждый раз, как я пытаюсь… – Я изо всех сил старалась не заплакать. Горло перехватило, и голос сорвался. – Неужели я тебе так отвратительна?
Рейф смотрел на меня во все глаза, не отвечая, хотя я стояла перед ним, ожидая чего-то, и я замерла от страшной догадки, что сказала правду. У него на скулах ходили желваки. Молчание длилось мучительно долго. Мне хотелось умереть. Его взгляд был холодным и осуждающим.
– Все не так просто, как…
Я больше не могла выносить эти его уклончивые общие фразы.
– Уходи! – снова выкрикнула я. – Прошу! Уходи отсюда! Навсегда!
Я выскочила из комнаты, краем глаза заметив, что он пошатнулся и ухватился за спинку кровати. Я со всех ног бросилась бежать к ручью.
Я слышала странные звуки, незнакомые моему слуху, то ли крики, то ли звериный вой – но они вылетали из моего собственного горла. Рейф все же последовал за мной. И я обернулась, чтобы выплюнуть новую порцию слов ему в лицо.
– Почему, во имя богов, ты мучаешь меня? Какое тебе дело до того, что я ушла? Ты встал из-за стола первым!
Грудь у него ходила ходуном, но голос звучал ровно и слова были холодными, как льдинки.
– Я уходил только по одной причине: мне показалось, что ты занята. Ты намереваешься сделать Кадена своим вторым любовником?
С тем же успехом он мог ударить меня в солнечное сплетение – его слова так же вышибли из меня дыхание. Я смотрела на него, хватая воздух открытым ртом и пытаясь осознать смысл сказанного.
– Вторым любовником?
– Я тебя видел, – заявил он, сверля меня холодным взглядом. – Твое свидание в лесу. Я слышал, ты называла его Вальтером.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем он говорит. А когда смысл его слов, наконец, дошел до меня, перед глазами повисла черная клубящаяся пелена.
– Ты… пустоголовый, твердолобый болван! – визжала я. – Вальтер – мой брат!
Я изо всех сил толкнула его в грудь ладонями, и он попятился назад.
А я побрела к ручью. На сей раз шагов за спиной не было слышно. Никто не окликал меня, не просил остановиться. Ничего. Мне было тошно, словно жирный голубь в желудке просился наружу. Любовник.
Рейф сказал это с полной уверенностью. Неужели он следил за мной? А увидел только то, что хотел увидеть, и ничего больше? Чего он ждал от меня? Я припоминала каждый шаг, каждое мгновение нашей встречи с Вальтером, недоумевая, как можно было так превратно все понять. Это было невозможно, если только наблюдатель не стремился заметить что-то непристойное. Я побежала Вальтеру навстречу. Выкрикнула его имя. Обняла его, целовала в щеки, смеялась и кружилась, взявшись с ним за руки. Вот и все.
Не считая того, что это была тайная встреча в лесной чаще.
Добравшись до ручья, я села на камень и стала растирать лодыжку. Она разболелась и пульсировала.
Что я натворила? В горле стоял тугой горький ком. Рейф видит во мне легкомысленную и ветреную служанку, которая заигрывает со всеми постояльцами подряд. Я закрыла глаза и нахмурилась, пытаясь прогнать боль.
Я совершила ошибку, признаю, причем роковую. Я слишком много мечтала. Рейф – просто постоялец. А я – служанка на постоялом дворе. И не более того. Я подумала об ужасной сцене во время ужина. Мой бесстыдный флирт с Каденом, все, что я наговорила Рейфу. Как можно было так ошибаться?
Я сползла с камня на землю, обняла колени и уставилась в ручей. Сейчас мне было не до ванны, горячей или холодной. Хотелось одного: лечь в постель, отвернуться к стене и спать долго, долго, делая вид, будто сегодняшнего дня никогда не было. Я говорила себе, что нужно встать, дойти до дома, повалиться на матрас, но продолжала сидеть, не сводя глаз с ручья, и думая о Рейфе, его лице, его глазах, его тепле, его надменности, его отталкивающей самонадеянности.
Я-то думала, что он другой. Все в нем казалось необычным во всех отношениях. Мне показалось, что между нами установилась какая-то особая связь. Как же я ошибалась.
Сверкающие блики на воде погасли, сменились темными тонами – день уходил. Я понимала, пора идти, пока Паулина не начала волноваться и искать меня повсюду, но ноги слишком устали и отказывались нести меня. Я услышала какой-то звук, тихий шорох. Обернувшись к тропе, я удивилась, что Паулина так быстро меня выследила, но это была не она. На тропе стоял Рейф.
С тяжелым вздохом я опустила веки. Прошу, уходи. Я не выдержу, не могу больше. Я открыла глаза. Он все еще стоял там, не двигаясь, с бутылкой в одной руке и корзинкой в другой. Высокий, стройный, такой великолепно и возмутительно безупречный. Я смотрела на него без выражения, на объяснения не было сил. Уходи.
Рейф сделал шаг ко мне. Я замотала головой, и он остановился.
– Ты была права, Лия, – сказал он тихо.
Я продолжала молчать.
– Когда мы впервые встретились, ты назвала меня неотесанным мужланом. – Он неловко переступил с ноги на ногу, помолчал, глядя в землю. Потом снова поднял голову. – Ты права, я именно такой – и даже хуже. Все сказаное тобой правда, включая твердолобого болвана. Это последнее особенно верно.
Он подошел ближе.
Я вздрогнула и снова помотала головой, желая остановить его. Он не остановился. Я вскочила на ноги, вскрикнула, наступив на больную ногу.
– Рейф, – заговорила я тихо, – просто уйди, пожалуйста. Все это – ужасная ошибка…
– Прошу. Позволь мне сказать, пока я не растерял решимость. – Между бровей у него пролегла страдальческая морщина. – Моя жизнь сложна, Лия. Многого я не могу тебе объяснить. Да ты и сама не захочешь знать. Но одно твое обвинение несправедливо, оно – полная неправда. – Он поставил на траву бутылку и корзинку. – Это твои слова, будто я считаю тебя отвратительной.
Я перевела дыхание. Он подошел вплотную, так что мне пришлось поднять голову, чтобы видеть его лицо. Он глядел на меня сверху вниз.
– С того самого дня, как я увидел тебя впервые, я каждую ночь засыпаю с мыслями о тебе, и когда просыпаюсь утром, мои первые мысли о тебе.
Он подошел невозможно близко, поднял руку, дотронулся до моей щеки, так легко, что я почти не ощутила прикосновения.
– Когда тебя нет рядом, мне нужно знать, где ты, чем занимаешься. Я мечтаю коснуться твоей кожи, твоих волос, пропустить между пальцев каждую темную прядь. Я мечтаю носить тебя на руках, держать за руку.
Его лицо было совсем близко, и я почувствовала его дыхание на своей коже.
– Я хочу крепче прижать тебя к себе и никогда не отпускать, – шептал он.
Мы стояли так целую вечность, и медленно губы наши встретились, теплые, нежные, его дыхание стало моим, а потом так же медленно, на мгновение задержавшись, наши губы снова разделились.
Рейф отшатнулся немного, чтобы посмотреть на меня, его руки скользили по моим волосам, пальцы перебирали прядь за прядью. Я протянула руки и обхватила его затылок, потом притянула его к себе, так что наши губы едва соприкасались, чувствуя трепет и тепло другого – а потом он снова поцеловал меня.
– Лия?
Услышав издалека голос Паулины, мы отпрянули друг от друга. Я вытерла губы, оправила блузку и увидела подругу, спускающуюся к нам по тропе. Мы с Рейфом неловко застыли, держа руки по швам, словно деревянные солдатики. Заметив нас, Паулина остановилась в отдалении.
– Простите меня. Уже смеркается, и, когда я увидела, что тебя нет дома…
– Мы как раз шли обратно, – ответил Рейф. Мы переглянулись, и в его глазах я прочла многое. За краткую долю секунды я успела увидеть в его взгляде главное: все, о чем я мечтала, было правдой.
Рейф подхватил с травы корзинку с бутылкой и протянул их мне.
– Мне подумалось, что аппетит может вернуться к тебе.
Я кивнула. Он был прав – я почувствовала, что аппетит уже вернулся.
Глава тридцать вторая
Я сидела в лохани, а Паулина терла мне спину, наносила на кожу ароматные масла и поливала горячей водой, которая смягчала боль в разбитых мышцах. Паулина шлепнула губкой по воде, так что брызги полетели мне в лицо.
– Вернись на землю, Лия, – позвала она.
– Не каждый же день бывает первый поцелуй, – мечтательно сказала я.
– Позволено ли мне напомнить, что это не первый твой поцелуй?
– А чувство было такое, будто первый. Это был первый поцелуй, который… имел значение.
Пока мы таскали воду для лохани, подруга сообщила, что наша перепалка была слышна всем собравшимся на ужин, так что Берди даже пришлось снова запеть поминания, чтобы заглушить голоса. Но Паулина все же разобрала, как я кричу «уходи», и, когда отправилась мне на помощь, даже предположить не могла, что помешает нам целоваться. Она уже сто раз извинилась, а я повторяла, что она ничего не испортила и не могла испортить.
Паулина держала в руках кувшин с теплой розовой водой. «Готова?»
Я встала, и она вылила ароматную воду мне на голову – щекочущие струйки стекали по телу в лохань. Завернувшись в полотенце, я перешагнула через край лохани и ступила на пол, припоминая и переживая каждое мгновение, особенно последний наш обмен взглядами.
– Крестьянин, – вздохнула я. – Разве это не романтично?
– Да уж, – согласилась Паулина.
– Он такой… подлинный, настоящий – не чета напыщенному старику-принцу, – я улыбнулась. Он обрабатывает землю. Растит урожай. – Паулина! Когда ты…
Я смолкла, запоздало сообразив, что не стоило бы расспрашивать ее об этом.
– Когда я что?
Я отрицательно помотала головой.
– Ничего.
Паулина сидела на кровати, втирая масло в вымытые ноги. Она, казалось, и думать забыла про мой незаданный вопрос, но через минуту спросила:
– Когда я поняла, что люблю Микаэля?
Я подошла, села рядом с ней.
– Да.
Со вздохом она подняла ноги и обняла колени.
– Это было ранней весной. Я уже не раз видела Микаэля в деревне. Его всегда окружали девушки, и я подумать не могла, что он заметит меня. А он заметил. Один раз я проходила мимо и почувствовала на себе его взгляд – хотя даже не смотрела в его сторону. После этого каждый раз, как я оказывалась рядом, он останавливался, не обращая внимания на девиц, что увивались вокруг него, и провожал меня взглядом, а однажды…