Предложив мне ночную сорочку, женщина ушла. На прощанье она вознесла необычное благословение, выйдя на крыльцо и постучав костяшками пальцев по дверному косяку. «Да даруют тебе боги тихое сердце, верные глаза и ангелов, охраняющих твою дверь».
Еле дождавшись ее ухода, я нырнула в постель, пообещав себе, что больше никогда не стану пренебрежительно относиться к мягким матрасам и к крыше над головой. Я ужасно устала, но спать еще не хотела и принялась разглядывать свое удивительное жилище. На стенах Рина развесила множество всяческих безделушек, в том числе несколько странных граненых бутылей Древних, которые до сих пор нетрудно было отыскать.
Мне стало любопытно, в каких странах побывало это маленькое кочевое племя. Вероятно, они видели мест куда больше, чем я даже могла себе представить, хотя к нынешнему времени я и сама, кажется, проехала полконтинента. Я вспомнила о своем отце, никогда не покидавшем пределы Сивики. Даже собственное королевство Морриган он не объехал хотя бы наполовину, что уж говорить о бескрайних землях за его пределами. Разумеется, у него повсюду были Глаза Королевства, как их называли. Осведомители. Шпионы есть повсюду, Лия.
Но не здесь. Одно было хорошо: оказавшись в этой удаленной пустынной местности, я вырвалась из цепких лап лорда-канцлера и королевского книжника. Едва ли найдется охотник за выкупом, способный найти меня здесь.
Но и Рейф не отыщет меня.
Меня снова обожгла мысль, что я никогда больше его не увижу. Хорошие парни не убегают, Лия. Он, собственно, и не убежал, но принял, видимо, решение вернуться к прежней жизни. Мне не составило никакого труда убедить его в том, что я должна уехать. Я снова и снова пыталась понять его реакцию. Тогда я была слишком поражена горем, чтобы сразу все осознать и оценить. Но с тех пор у меня было предостаточно времени, чтобы поразмыслить об этом. Раздумья, так мать называла это, когда отсылала нас в спальни, приказывая запереть за какой-то проступок. Мои раздумья подсказывали мне, что Рейф тоже горевал. Дай мне подумать. Но потом, почти сразу, он написал другое: Буду ждать тебя, чтобы сказать последнее прости. Его горе оказалось недолгим – в отличие от моего.
Покинув Терравин, я старалась не думать о Рейфе, но ничего не могла поделать со своими снами. Посреди ночи я почувствовала, как его губы касаются моих, его сильные руки обнимают меня, а наши тела прижимаются друг к другу. Он заглядывал мне в глаза так, как будто в этом мире только одна я для него важна.
Я села в кровати и потерла виски. Правильно говорил Каден, невозможно жить, постоянно думая о том, как могло бы быть. Эти «если бы» могут заставить поверить в то, что вообще никогда не существовало. Не исключено, что для Рейфа я давно стала просто милым полузабытым воспоминанием.
Мне нужно сосредоточиться на настоящем, реальном и правдивом. Я вспомнила, что не надела ночную сорочку Рины, и потянулась за ней. Вот и еще одна роскошь, к которой я никогда не буду относиться с пренебрежением.
Я поискала, куда положила оставленную Дихарой книгу, и, найдя, уютно устроилась с ней в кровати. Это оказалось что-то вроде детского учебника, написанного на наречии народа Годрель, для изучения языков королевств, в том числе морриганского и венданского. Я сравнила его с книгой, украденной у книжника. Как я и предполагала, языки не совпадали в точности, «Ve Feray Daclara au Gaudrel» была на сотни, а то и на тысячи лет древнее. Зато учебник помог разобраться в значении некоторых незнакомых букв, а сходства между языками оказалось довольно, чтобы я могла уверенно перевести несколько слов. Читая, я проводила пальцами по страницам, на ощупь чувствуя скрытые к них столетия.
Конец скитаний. Пророчество, Надежда.
Расскажи еще раз, Ама. Расскажи о свете.
Я роюсь в памяти. Сон. История. Смутное воспоминание.
Тогда я была меньше, чем ты, дитя.
Грань между хлебом насущным и истиной. Потребность. Надежда. Моя бабушка рассказывала сказки, чтобы занять меня, потому что есть было нечего. А теперь я смотрю на эту девчушку, былиночку, которой и во сне не доводилось досыта поесть. Она верит. Она ждет. Тяну ее к себе за худые ручонки, сажаю, легкую как перышко, себе на колени.
Давным-давно, дитя мое, жила-была принцесса, не старше твоих лет. Ей покорялся весь мир. Солнце, луна и звезды падали ниц и поднимались с колен, повинуясь ее приказам. Давным-давно…
Что было, то прошло. А сейчас есть лишь она – эта златоглазая девочка у меня на руках. Прочее не имеет значения. Только конец наших скитаний. Обещание. Надежда.
Идем, дитя. Нам пора.
Пока не явились стервятники.
Вечные вещи. То, что остается. То, о чем я не смею с ней говорить.
Я расскажу тебе по пути. О том, что было раньше. Давным-давно…
Похоже было то ли на дневник, то ли на сказку из тех, что рассказывают вечерами у огня – приукрашенный рассказ о принцессе, которая повелевала свету. Но там была еще и пронзительно-грустная история о голоде. Кем они были, Годрель и тот ребенок – странниками? Первыми кочевниками? И кем были те стервятники – людьми или животными? Почему королевский книжник боялся книги? Наверное, та женщина, Годрель рассказала девочке и другие истории. Может, они тоже есть в книге, и мне предстоит разгадать их тайну.
Мне очень хотелось дальше складывать незнакомые слова в осмысленные фразы, но глаза закрывались сами собой. Отложив книги, я встала, чтобы погасить фонарь, как вдруг хлопнула входная дверь, и в кибитку ворвался Каден. Он запнулся о порог и пробежал несколько шагов, пока не восстановил равновесие.
– Что случилось? – спросила я.
– Хочу убедиться, что тебе удобно, – его голова чуть не падала на грудь, а слова звучали невнятно.
Я шагнула вперед, намереваясь выставить его за дверь. Казалось, проделать это будет нетрудно, но Каден с неожиданным проворством захлопнул дверь и подтолкнул меня к ней, а сам уперся в дверь обеими руками, зажав меня с двух сторон. Он смотрел на меня в упор затуманенными глазами.
– Ты пьян, – укорила я.
Он поморгал.
– Возможно.
– Не возможно, а совершенно точно.
Каден усмехнулся.
– Это традиция. Я не мог оскорбить наших хозяев. Ты ведь разбираешься в традициях, а, Лия?
– И ты всегда так отвратительно напиваешься, попадая сюда к ним?
Кривая ухмылка сошла с его лица, и он наклонился ближе.
– Не всегда. Вообще-то, никогда.
– Так в чем же дело? На этот раз ты чувствуешь себя виноватым, и надеешься, что Бог Зерна тебя помилует?
Он мрачно насупил брови.
– Мне не с чего чувствовать себя виноватым. Я солдат, а ты… а ты одна из них. Особа королевской крови. Все вы одинаковы.
– А ты будто бы со многими знаком.
Угол его рта покривился в ехидной улыбке.
– Да еще эти твои видения. Думаешь, я не понимаю, что ты делаешь?
Я делала в точности то же, что и он делал бы на моем месте – пыталась выжить. Или он хотел тащить меня на привязи через весь континент и при этом ожидал от меня любезности и покорности?
Я улыбнулась.
– Главное, они не знают, что я делаю. Только это имеет значение. И ты им ничего не скажешь.
Каден навис надо мной почти вплотную.
– Ты так уверена? Ты… – я один из них. Венданец. Не забывай об этом.
Разве могу я забыть? Но спорить с ним сейчас не имело смысла. Он с трудом выговаривал слова – и его лицо было слишком близко от моего.
– Каден, тебе нужно…
– Ты слишком уж хитрая. Ты ведь поняла, что я сказал там, на пиру? Ты понимаешь все наши разговоры…
– Вашу варварскую тарабарщину? Откуда мне ее знать? Я и не пытаюсь понять. Убирайся прочь, Каден!
Я попробовала его оттолкнуть, но он всем телом навалился на меня, так что я не могла вздохнуть, зарылся лицом в мои волосы.
– Я слышал, – горячо зашептал он мне прямо в ухо, – в ту ночь. Я слышал, как ты сказала Паулине, что я приятен на вид.
Каден поднял руку и погладил меня по голове. Захватив несколько прядей, сжал их в кулаке, а потом прошептал мне на ухо те самые слова, которые произнес в шатре – и не только их, а много больше. У меня застучала кровь в висках. При каждом слове щеку мне обдавало его жаркое дыхание, а его губы щекотали мне шею.
Каден немного отодвинулся, и я вздохнула.
– Ты не… – он качался, пытаясь сфокусировать на мне пьяный взгляд. – Для твоего же блага…
Он сильно качнулся и привалился к стене.
– Теперь мне придется спать чутко, – продолжал он, отодвигая меня в сторону. – И спать я буду здесь, у входа в твою кибитку. Не доверяю я тебе, Лия. Ты слишком…
Его отяжелевшие веки опускались сами собой.
– А тут еще и Малик.
Не открывая глаз, он привалился к двери и сполз на пол, но удержался в сидячем положении. Мне оставалось только приоткрыть дверь, и Каден выпал бы из нее – но, при моем-то везении, он может сломать себе шею, катясь вниз по лестнице, и тогда некому будет защищать меня от Малика.
Я понаблюдала, как он засыпает, обмякнув и клонясь набок. Что ж, хоть какая-то защита против Малика, хотя все остальные мужчины сейчас, должны быть так же пьяны, как и этот.
Я отодвинула кружевную занавеску, открыла ставни и окно. Момент для побега показался мне подходящим – но я заметила, что Малик, Гриз и Финч толкутся возле лошадей. Они довольно уверенно стояли на ногах. Возможно, Каден сказал правду, он непривычен к таким обильным возлияниям. В таверне он всегда был сдержан и собран, никогда не пил больше двух кружек сидра. Такую малость даже я выпивала без всяких последствий. Что же заставило его так напиться сегодня?
Я прикрыла ставни и снова обернулась к Кадену, спавшему, приоткрыв рот. При мысли, каково будет ему наутро, я улыбнулась. Взяв с кровати Рины одну подушку, я бросила ее на пол рядом с ним и толкнула его в плечо. Он упал на подушку и продолжал спать, даже не заметив.
Это правда. Я говорила Паулине, что он кажется мне приятным на вид. Стройный, мускулистый, ладный, Каден был – и Гвинет не раз обращала на это внимание – очень привлекательным. К тому же мне нравилось то, как он держался – серьезно и в то же время спокойно. Он вызывал во мне интерес и желание раскусить его. Но постойте, ведь мы с Паулиной вели тот разговор дома, в своей комнате. Выходит, он шпионил за нами? Подслушивал под окном? Он убийца, напомнила я себе. Чего еще ожидать от такого? Я попыталась вспомнить, о чем еще мы разговаривали с Паулиной?