тки в лесу. Кестрел отшатнулась и почувствовала спиной острый камень, впившийся ей в кожу, и как ни странно, подумала о фортепиано. У неё в памяти возник весь проигрыш, который она не тренировала годами, но ей нравился его резкий переход от высоких регистров к низким. Ей нравилось следить за своей правой рукой, как та ведет звук во тьму. Ей не нужно было далеко тянуться. Хотя сама Кестрел была маленькой, но руки у неё были длинные. Расстояние вытянутой руки.
То, что нужно.
Кестрел завела руки за спину и нащупала острый камень, впившийся ей в спину. Она схватила его и со всей силой ударила им мужчину по руке, в которой он держал меч.
Офицер издал ужасный звук. Меч упал. Его острие прорезало штаны. Клинок поразил землю. Ногу Кестрел пронзила боль.
Но она сумела подняться и ударила, зажатым в кулак камнем мужчину в лицо. У девушки получилось проломить ему череп. Пальцы стали влажными и липкими. Кровь стража побежала дальше по её предплечьям.
Он начал оседать. Кестрел выбросила камень.
Птицы сошли с ума. Пел уже целый хор. Бедро Кестрел было горячим и липким. Кончики пальцев ощущали что-то мясистое. У неё на руке была перчатка из крови.
«Я не хочу убивать», — сказала она Арину. Кестрел пролистала свою память и увидела себя, сидящую в музыкальной комнате напротив Арина. Открытые ставни окна. Тёплый осенний воздух. Карты «Клык и Жало» все лежат лицевой стороной вверх.
У неё дрожали руки. Она вот-вот развалится на части.
А если все-таки развалится?
Её план почти пошёл прахом.
Значит нужно спасать ситуацию.
«Осмотри тело. Вперед. Убедись, что он мёртв».
Он был мёртв.
«Теперь займись собой. Осмотри себя».
Кестрел отогнула на бедре разорванный кусок ткани. Кровь сочилась из раны, было больно, но она подумала, что возможно, всё не так и плохо. Одна нога вполне выдержит её вес.
Кестрел вытерла свои окровавленные руки о землю.
«В палатку, — велела она себе, — вперед».
Кестрел, пошатываясь, подошла к палатке офицера и вошла внутрь.
Соломенный тюфяк. В клетке посыльный ястреб в кожаной шапочке, спит. Табурет стоит перед столом, на котором лежат бумаги, ручка, чернильница и счеты.
Бумаги.
Она пошла за ними и схватила первую попавшуюся страницу, а затем бросила. У неё свело желудок. Это было письмо, написанное уже мертвецом своей матери, которая ждала возвращения сына с войны.
«Ищи, — опять велела она себе, — забудь про его изуродованное лицо».
Кестрел просмотрела каждую страницу в маленькой бумажной кучке, в поисках любой зацепки закодированного сообщения из переписки офицера с её отцом. Поскольку военные использовали несколько разных кодов, она должна была найти признаки того, каким пользовался этот офицер. Может быть, она его узнает. Вспомнит, расшифрует.
Но ничего, только письмо сына к матери, да пустые листы.
Она, хромая, вышла наружу и увидела в лучах восходящего солнца изувеченного человека с желе вместо глаза. Девушка с трудом сглотнула, а потом обыскала мужчину и нашла печать.
Вздох облегчения. Печать может пригодиться. Но не было никакого зашифрованного послания. Она надеялась отправить отцу подделку.
Невероятная мысль.
Дурацкая.
Она не знала шифра, даже как звали этого человека. Ей хотелось спрятать лицо в ладонях.
Кестрел вернулась в палатку и опустилась на табурет. Кровь сочилась из пореза на ноге. Нужно его перевязать. Но у неё не было бинтов.
Ястреб размял когти, сжимая и разжимая их вокруг палочки-насеста, перенося свой вес с одной ноги на другую, шипя и царапаясь. Девушка посмотрела на птицу, чувствуя, что вот-вот рухнет в омут разочарования и отчаяния. А затем её взгляд упал на счеты. Деревянные бусины, двигающиеся по тонким стальным стержням в деревянной раме. Используемые для бухгалтерского счета.
Кестрел коснулась бусин. И к ней постепенно начали одно за другим возвращаться воспоминания.
Она открыла чернильницу и нашла чистый лист бумаги. Взглянув на письмо офицера к матери, Кестрел поняла, как имитировать почерк мужчины. Она расписала перо и написала первую строку шифра.
Глава 26
Лошадь плелась вверх по склону к лагерю, голова животного висела. Солнце почти подкатилось к зениту. День обещал быть жарким. И сердце Кестрел сжималось всякий раз, когда она слышала дыхание лошади. Девушка ее совсем загнала, но что поделать, нога…
Рана перестала кровоточить. Кусок ткани разрезанной штанины приклеился запекшейся кровью к коже. Сам порез жалил, и кожа вокруг него горела. Ей не терпелось убрать ткань и посмотреть, что там под ней.
Лошадь, тяжко вздыхая, замедлила темп. Кестрел не стала понукать её. Девушка спешилась, поморщилась и замерла, когда от движения порез открылся.
Она испытывала жажду. Солнце жарило, её ещё и подташнивало. На перевалочной базе шпионов она выплеснула воду из фляги на рану. В лесу, когда Кестрел отвязала лошадь, то налила воду в ладошку, чтобы напоить животное, и делала это снова и снова, пока ничего не осталось.
И вот она уже увидела светлые вершины палаток вдоль подъема холмов. Она была близко. Немного осталось, бедная лошадка. Она вновь спешилась, когда услышала своё имя.
Арин спешно спускался вниз по крутому склону, скользя по траве, старательно удерживая при этом равновесие. Ветер рьяно развивал его волосы и рвал рубашку. Он перешёл на опасный для жизни бег, а Кестрел, наблюдая за ним, задумалась, неужели и сейчас бог смерти приглядывает за ним, или может, всё-таки это бог милости и изящества или вершин, а может, горных коз, или тот из иных, кто позволяет Арину бежать вот так, не спотыкаться и не падать. В этом было что-то от лукавого.
Он подскочил к ней. Волосы Арина все вымокли от пота. Кожа, потемневшая во время их похода на юг, теперь казалась бледной, когда он посмотрел сверху-вниз на неё. Под глазами пролегли тени. Спать он так и не лег.
Сначала он обратил внимание на её руку. Левый бок девушки был скрыт от его взора. Кестрел тронуло, как его взгляд направился прямо к её окровавленной правой руке, его глаза вспыхнули теми же эмоциями, которые испытала бы она, если бы ранила себе пальцы, если бы не смогла больше играть, и ей приходилось бы слегка шевелить кончиками пальцев, когда хотелось порхать.
Он сорвал с её предплечья щит, ругая почем зря завязки.
— Это не моя кровь, — сказала она.
— Ты не пострадала?
— Только левая нога.
Он обошел лошадь, увидел кровь и притих.
— Так, ладно, — произнес он наконец. — Иди ко мне. — Он помог ей спуститься. — Я могу тебя понести.
Она услышала вопрос в его голосе.
— Нет. Рошар увидит. Он нас просто засмеёт потом. — Она улыбнулась, потому что хотела, чтобы улыбнулся Арин. Ей не нравилось, как он выглядел: вокруг рта пролегли складки, а глаза были преисполнены беспокойством.
Он не улыбнулся. Арин взял лицо девушки в свои ладони. Эмоции завладели его лицом, мрачное благоговение перед своего рода спасением от неистовой бури, рвущей небеса и только их, и не задевающей ничего из того, что дорого. То единственное, что позволяет чувствовать себя спасённым.
Она и сама начала испытывать нервозность. Это ощущение, что клокотало в ней, изматывало.
На то не было никакой причины. Она знала, что могла дотянуться пересохшими губами к его губам и почувствовать истину его любви на своем языке. Тем не менее, она не могла сказать с уверенностью, что же по отношению к нему испытывала сама.
Бедро пульсировало.
— Не нужно меня нести, — сказала Кестрел. — Но я позволю тебе помочь мне забраться на холм.
Ведя лошадь за собой, они медленно пробирались через лагерь. Арин обнимал Кестрел за плечи. Он привел девушку к своей палатке.
— Мне кажется… — нерешительно начал Арин. — Лучше зайти внутрь. Но… если хочешь, можно остаться и снаружи. — Он опустил взгляд на её окровавленное бедро. — Штаны придётся снять. Я могу позвать кого-нибудь…
— Нет. Только ты.
Он встретился с ней взглядом, но тут же отвел глаза.
Кестрел вошла в палатку. Пол ничем не был покрыт — только трава да спальник. Девушка опустилась на землю.
Арин обратил внимание на её пересохшие губы.
— Ты же хочешь пить, — сказал он и вышел.
Вернулся он с флягой, кувшином воды, кружкой и чистой марлей.
Кестрел попила. Вода, казалось, преодолевала очень долгий путь, чтобы попасть к ней в желудок. Она думала о воде и о том, как это здорово — её пить. Она думала об этом, но не о нём.
Арин встал на колени рядом с Кестрел. Она отставила флягу. Рана пульсировала тупой болью: почти в такт её сердцу из-за близости Арина. Снаружи запели цикады.
Он расстегнул её броню и аккуратно снял.
— Больше ничего?
— Только нога. — Поначалу было облегчением избавиться от брони, но потом она почувствовала себя незащищенной и мягкотелой.
Арин не двигался. Кестрел знала, что ей делать дальше. Она пошарила пальцами, пока не нашла застежку на штанах и не расстегнула её.
— Подожди, — сказал Арин. — Просто… — Он помолчал, а потом добавил, — оставь их.
Он протянул руки к разрыву на штанине левой ноги и осторожно начал рвать ткань вокруг бедра. Вскоре на ноге девушки не осталось материи, кроме лоскутка, прилипшего к ране. Арин смочил его водой, чтобы легче было оторвать.
— Будет больно.
— Действуй.
Он сорвал лоскут с раны. Кестрел с шумом втянула в себя воздух, одновременно с побежавшей из раны кровью. Теперь её левая нога была практически полностью обнажена.
Он промыл рану.
— О.
— Что?
Арин поднял свою тёмную голову и улыбнулся.
— Всё не так плохо.
Она взглянула на кровь.
— Я имел в виду, — он помедлил, прежде чем добавить, — что зашивать не придётся. И это хорошо. Это не означает, что от этого рана перестанет болеть…
Кестрел рассмеялась.
— Арин, я тоже рада, что всё не настолько плохо.
Он начал промывать рану. По ноге девушки стекала розоватая вода. Земля вокруг увлажнилась. Арин смыл кровь марлей, и это было больно, несмотря на то, что он старался прикасаться очень нежно и у него был опыт. А потом он открыл баночку с белёсой мазью и начал наносить её вокруг раны.