Рорджи вынул из рюкзака палочку, к кончику которой были привязаны перо и бубенчик. На его звон тут же прибежал Дружище, который до этого ластился к Анти. Рорджи казался задумчивым и на меня не смотрел. Без эмоций дразнил кота, который прыгал чуть ли не на задних лапах, пытаясь поймать яркое перышко.
– Это значит, что ты под защитой старейшин, а я в ответе перед ними за все, что с тобой случится. Умрешь ты – я умру следом, и это будет самая позорная смерть. Нет ничего хуже, чем проваленное задание от старейшин.
Все притихли. Даже Жартхет перестал о чем-то лопотать Джарахе, а она отложила свой рюкзак. Анти уселась, укутавшись в плащ. И только Дружище весело скакал за звенящим колокольчиком.
– Меня избрали для этой миссии, и я буду с гордостью исполнять ее каждую секунду, до самой смерти. Быть отмеченным кем-то из совета – честь. И не важно, что именно тебе поручили – воскресить богиню или защитить отродье.
В этих словах я услышала очевидный укол, но притворилась, будто все в порядке. Будто я не поняла, что Рорджи мечтал совсем об ином задании.
– Я думала, тебя так наказали за то, что ты пытался меня убить.
– Ты в чем-то права. Но я рад, что так поступил, – оскалился в улыбке Рорджи, и у меня по коже поползли мурашки. – Ведь иначе это, – он снова показал выжженный след ладони на груди, – мог получить кто-то другой.
– Говорят, тот, кто исполняет свой долг, после смерти встречается с Солнцеликой. Наша прародительница дарует жизнь после смерти, полную великих сражений, – произнес Жартхет с благоговением, а Джараха фыркнула:
– Где ты такое слышал, дурачина? Какие сражения после смерти? Не будет там никаких войн, хватит их и здесь.
– А зачем тогда все это? – огорченно выдохнул Жартхет, и мне даже стало жаль его. Он так верил в красивую сказку о вечной жизни и славных подвигах после смерти…
– Затем, что после смерти у тебя два пути, – сурово пояснила Джараха. – Первый – переродиться, если ты это заслужил. Второй – раствориться во тьме и блуждать в ней веками, в надежде что когда-нибудь твоя душа станет достойна возрождения. Но есть и третий путь, открытый лишь лучшим воинам Солнцеликой. Стать частью ее сущности.
– Что? – Анти изумленно уставилась на Джараху, которая сидела, скрестив ноги и привалившись спиной к стене. – То есть… Для вас честь пожертвовать собственной душой, чтобы напитать чью-то сущность?
В слабом свечении грибов золотые глаза Джарахи отливали каким-то магическим серебром, а чешуя казалась не красной, а темно-темно-бордовой, почти черной. Она выглядела таинственно и даже пугающе, и я невольно представила, как однажды Джараха падет в бою с надеждой – она достойна отдать душу, чтобы стать частью чего-то великого.
– Я так и знала, что вам, людям, это не понять. Вы поклоняетесь новым богам, но они ленивы и часто глухи. Солнцеликая же столь же велика, как и сурова.
– А еще она в заточении, – напомнила Анти. – Ты хочешь после смерти угодить в ловушку и стать плененной?
– Ты все еще не понимаешь, – покачала головой Джараха. – Однажды Солнцеликая вырвется на свободу. А в ней, наполняя душу небывалой мощью, будут жить сотни и тысячи ее избранных воинов. И да, я хочу быть одной из них.
– И я, – пискнул Жартхет. – Я не боюсь смерти, если она будет достойной и отправит меня к прародительнице.
Рорджи молчал, но я и так понимала, что мечтает он о том же самом.
– Ладно, – выдохнула я и потерла ледяные ладони. Холод я ощущала, но он был не более чем легким покалыванием на коже. – Я так понимаю, желающих отправиться с нами к вулкану будет много. Когда совет объявит о составе? Когда мы двинемся в путь?
– Думаю, дня два или три у нас на передышку точно есть. – Рорджи погладил между ушами кота, который наконец поймал бубенчик и успокоился, устроившись у хозяина на коленках. – Сегодня все хотят перевести дух после дороги. Вернуться домой, найти новый…
– Отпраздновать, – добавила Джараха. – Сегодня многие будут гулять. Мы тоже могли бы…
– Нет, – отрезал Рорджи. – Я не буду пить и веселиться, пока мир умирает.
– А я буду, – пожала плечами Джараха, вынула из рюкзака фляжку, будто вырезанную из кости, и отхлебнула. – Девочки?
Анти помотала головой, а вот я отказываться не стала. Пара глотков, чтобы смочить горло. Не более. Но пойло у Джарахи оказалось ядерное. Крепкое и горькое. Я сморщилась и вернула фляжку хозяйке, которая громко хохотала.
– Это тебе не людская моча, которую вы зовете алкоголем! Это огненное драконье пойло!
Сильное головокружение тотчас уложило меня на худо-бедную постель. Мои соседи о чем-то говорили, что усыпляло еще больше. Я успела заметить, что в нашу пещеру подселили незнакомую полукровку на последнее оставшееся место, а потом уснула.
– Ты сегодня долго. Я уж думал, что не придешь.
Я шла по пустому мрачному тоннелю. Единственный источник света – настенные голубые грибы в конце хода, где ждал Рафаэль. Он сидел на скамейке, увитой плющом. Она явно не здешняя, а перекочевала из воспоминаний о Розе Гаратиса.
– А я надеялась, что ты не придешь, – произнесла я, замедляя шаг.
Голова кружилась, меня одолевала слабость. Единственное место, куда я могла бы сесть, – это скамейка, но все во мне восстало против этого.
Нельзя подпускать Рафаэля. Дам слабину раз, и она закрадется в душу, пустит корни.
– Уже думаешь, чем бы меня убить здесь? – усмехнулся Рафаэль и закинул ногу на ногу. В отличие от меня он выглядел расслабленно, однако что-то выдавало в нем волнение.
Может, пальцы, которыми он перебирал, отбивая тревожный ритм по коленке? Или улыбка, уголки которой порой чуть опускались?
– Тут нет ножей, топоров, лопат и даже ножниц, – перечислил он орудия, которыми я убивала его в последнюю неделю. – Можешь, конечно, попытаться напихать мне в горло грибов. Вдруг задохнусь?
– Я сделаю это, если поможет тебя хотя бы заткнуть, – выдавила я и сползла по стенке на землю.
Гнилой переплет… Меня сейчас вырвет. Почему так плохо?
– Что это с тобой? Ноги не держат? – Рафаэль склонил голову набок, а я пожалела, что вообще поползла в его сторону.
Зачем? В таком состоянии я не смогу драться, даже если Рафаэль не будет сопротивляться. А он никогда не сопротивляется.
– От тебя тошнит, – буркнула я, прижав ко рту кулак.
– Очень оригинально и смешно, – совершенно неискренне сказал Рафаэль и поднялся со скамейки.
Я приготовилась к тому, что он оторвет мне голову или начнет издеваться. Все же это мой сон, и Рафаэль в нем – главное чудовище. Но он просто пересел со скамейки, которая вдруг просто растворилась, на землю неподалеку от меня.
– Не приближайся. Я убью тебя, как только меня перестанет мутить!
В доказательство своих слов я потянулась к Рафаэлю, угрожающе выставив когти, но тут же уронила руку. Перед глазами почему-то двоилось, все раскачивалось, будто я на туртаме, угодившем в шторм.
– Тебя отравили или ты просто напилась? – не то с отвращением, не то жалобно спросил Рафаэль.
Я помотала головой, но быстро прекратила. От этого меня тошнило еще сильнее.
– Не помню. Да и какая разница? Я все равно тебя…
– Убьешь. Да-да, я помню. – И он закатил глаза, сделав странный жест рукой. Он будто изображал, как я бестолково открываю рот. – Но давай хотя бы раз разнообразим это событие?
– Хочешь выбрать, как будешь умирать?
– Хочу поговорить, рогатая. А потом делай, что хочешь.
Я ничего не ответила. Молчала, пытаясь побороть внезапный недуг. Как некстати… Не хочу я разговаривать даже с иллюзией Рафаэля из своего сознания! Не хочу ни на миг позволять себе мысль, будто он все еще хоть на толику человек.
Он не заслуживает ни пощады, ни права оправдываться. Я неделями вырабатывала привычку убивать его без раздумий, без сожалений. А сейчас один дурацкий сон может все испортить!
– Я хочу проснуться, – выдавила я, прикрыв глаза.
– А я просыпаться не хочу, – услышала я совсем рядом, и меня вдруг окутало теплом.
Не могло оно исходить от Рафаэля, а значит, родилось во мне.
Я попыталась ущипнуть себя, чтобы пробудиться, но ничего не получалось. Я научилась понимать, что нахожусь в сновидении, но выныривать из него до сих пор не умела.
Это тепло – яд. Оно родилось не потому, что я скучаю по Рафаэлю, а потому, что я устала. Устала быть «не такой» и «не той» среди людей и среди драконорожденных. Устала бежать и сражаться за свою отнятую жизнь. А может, что еще хуже, это инстинкт. Отродье ведь всегда тянется к своему хозяину и хочет его защищать, так?
Рафаэль в моих снах был совсем не таким, как в реальности. Моя истерзанная душа рисовала его мягким, почти влюбленным. Он тянулся ко мне, и это льстило. И хуже всего, что это могло вызвать привыкание или дать иллюзию – все может быть так.
Только вернись к нему.
– Не прикасайся ко мне, – я старалась говорить с отвращением, хотя во мне куда больше было страха.
– А что, боишься, что понравится? – озвучил мои мысли Рафаэль, и я кожей уловила мимолетное колебание воздуха.
Открыла глаза и увидела, что Рафаэль поднял руку к моему лицу. Кончики пальцев застыли в паре сантиметров от волос у виска, но так и не коснулись их.
– В пекло, – буркнула я, снова опустила веки и привалилась спиной к стене. – Делай, что хочешь, Рафаэль. Касайся, принуждай, владей. Ты же любишь это. Так дай мне новый повод ненавидеть тебя еще сильнее.
Я ждала, но ничего не изменилось. Рафаэль не рискнул притронуться ко мне, и я вдруг поняла, что испытываю легкое разочарование. Я так ждала, что он заточит лезвие моей ярости, но проклятая иллюзия будто боялась чего-то.
– Так ты меня правда ненавидишь?
Голос Рафаэля – как лопнувшая струна. Как же ловко мое сознание рисует его ранимым, почти виноватым. Это ловушка, в которую нельзя попасться. Когда мы встретимся – не во снах, а наяву, моя рука не должна дрогнуть. Нужно научиться противостоять жалости, былой симпатии и хотя бы попытаться одолеть дурацкое благоговение отродья перед хозяином.