Я была опасно близка к обмороку. Хватит с меня этих шипов, Я попыталась сказать "хватит", но звука не получилось. Я сосредоточилась, пыталась заставить губы двигаться, и они двинулись, образовали слово, но звука не было.
Потом звук появился, но это не был мой голос. Лианы зашипели и зашевелились над головой. Я посмотрела вверх – голова беспомощно откинулась. Лианы клубились надо мной черным морем веревок. Колючки вокруг запястий с резким шипением потянулись вверх. Только руки Галена удержали меня, не дали втянуть в гнездо шипов. Лианы тянули, Гален держал, кровь текла из запястий.
Я завопила. Вопила единственное слово:
– Хватит!
Лианы затряслись, затрепетали у меня на коже. Вдруг комнату заполнили падающие листья. Сухой коричневый снег полетел по воздуху. Послышался резкий острый запах, как от осенней листвы, а под ним, второй волной, густой аромат сырой земли.
Шипы опустили меня на землю. Гален взял меня на руки, принял, когда лианы медленно опустили меня. И руки Галена, и лианы были странно нежны, если могут быть нежными зубы, пытающиеся отгрызть тебе руку.
Удар о стену распахнувшейся двери был для меня первым признаком, что розы отодвинулись от дверей.
Гален держал меня на руках, а лианы еще держали мне руки над головой, когда мы все повернулись на свет от двери.
Он казался ярким, ослепительным, с легкой дымкой на краях. Я знала, что свет кажется ярким только после мрака, и подумала, что дымка – это мое ослабевшее зрение, но тут из этого дыма вышла женщина, и из пальцев ее поднимался дым, будто каждый бледно-желтый палец был задутой свечой.
Ффлур вошла в комнату, одетая в непроглядно-черное платье, от которого ее кожа приобретала оттенок желтого нарцисса. Соломенные волосы развевались вокруг платья сверкающим плащом, который трепало ветром ее собственной силы.
По обе стороны от нее ввалились стражи. У некоторых было оружие, другие бросились с голыми руками. Было двадцать семь мужчин в страже королевы и столько же женщин в страже короля, которые сейчас подчинялись Келу, так как короля не было. Пятьдесят четыре воина, и менее тридцати ворвались в двери.
Даже на грани обморока я попыталась запомнить лица, запомнить, кто поспешил на помощь, а кто отсиживался в безопасности. Любой страж, который в эту дверь не вошел, потерял все шансы на мое тело. Но я не могла разглядеть лиц. Поток новых фигур хлынул из-за спин стражи, и все они были намного ниже и куда меньше похожи на людей.
Пришли гоблины.
Гоблины не принадлежат Келу. Это было у меня последней мыслью перед тем, как все поглотила темнота. Я провалилась в благословенную тьму, как проваливается в глубокую воду камень, который может только падать и падать, потому что дна нет.
Глава 31
В темноте был свет. Белая точка; она плыла ко мне, разгораясь ярче и ярче. Уже стало видно, что это не свет, а белое пламя. Через тьму летел шар белого огня, летел ко мне, и я не могла от него уклониться, потому что тела у меня не было. Я была – что-то, плавающее в прохладной мгле. Огонь омыл меня, и у меня появилось тело. Появились кожа и мышцы, кости и голос. Меня обдало зноем, мышцы закипели, стали лопаться от жара. Огонь вгрызался в кости, наполнял жилы расплавленным металлом и выдирался из меня, выворачивая наизнанку.
Я пришла в сознание от собственного крика.
Надо мной склонился Гален. Только его лицо и удержало меня от безумной паники. Он держал на коленях мою голову, гладил по лбу, отводил волосы с лица.
– Все в порядке, Мерри, все в порядке.
В его глазах стояли слезы, сверкая зеленым стеклом.
Ко мне наклонилась Ффлур.
– Неудачное приветствие приношу я тебе, принцесса Мередит, но, повинуясь королеве, я должна.
В переводе это означало, что она вызвала меня из тьмы, заставила очнуться – по приказу королевы. Ффлур была из тех, кто очень старается жить так, будто нынешний год не выражается четырехзначным числом. Ее гобелены выставлялись в музее искусств Сент-Луиса. Их фотографии и описания появлялись как минимум в двух крупных журналах. Ффлур отказывалась видеть эти статьи, и ни при каких обстоятельствах нельзя было бы ее уговорить пойти в музей. Она отказывалась от интервью на телевидении, в газетах и в упомянутых журналах.
Только со второй попытки я смогла заставить свой голос произнести что-то, отличное от стона.
– Это ты освободила дверь от роз?
– Я, – ответила она.
Я попыталась улыбнуться ей, но это не очень получилось.
– Ты многим рисковала, Ффлур, чтобы помочь мне. Тебе не за что извиняться.
Она посмотрела на окружающие нас лица. Приложив палец мне ко лбу, она промыслила только одно слово: "Потом". Она хотела поговорить со мной позже, но не хотела, чтобы кто-нибудь знал. Помимо прочих своих талантов, она была целительница. Тем же жестом она могла проверить состояние моего здоровья, так что вряд ли кто-нибудь что-нибудь заподозрил.
Я не рискнула даже кивнуть. Лучшее, что я могла сделать, – глядеть в ее черные глаза, резкий контраст со всей этой желтизной, такой резкий, что они были похожи на глаза куклы. Я смотрела в эти глаза и пыталась взглядом сказать, что поняла ее. Я еще не видела тронного зала, а уже по шею увязла в придворных интригах. Обычное дело.
В облаке кожи и винила надо мной склонилась тетя. Она взяла меня за правую руку, погладила ее, размазывая кровь по своим кожаным перчаткам.
– Дойл мне рассказал, что ты уколола палец о шип, и розы внезапно ожили.
Я посмотрела на нее, пытаясь понять выражение ее лица, и не поняла. Запястья горели острой болью, которая, казалось, проникает до самых костей. Пальцы королевы играли поверх свежих ран, и каждый раз, когда кожа перчаток задевала рану, я дергалась.
– Да, я уколола палец. Что же заставило розы ожить, каждый может гадать сам.
Она взяла мою руку обеими своими, на этот раз бережно, глядя на раны с выражением... удивления на лице.
– Я уже поставила крест на наших розах. Еще одна утрата в море утрат.
Она улыбнулась, и улыбка казалась искренней, но я видела, как она с такой же улыбкой пытает кого-нибудь у себя в покоях. То, что улыбка искренняя, еще не значило, что ей можно верить.
– Я рада, что тебе приятно, – сказала я как можно более осторожным голосом.
Тут она засмеялась, прижимая обе руки к ранам. Я вдруг отчетливо ощутила каждый шов перчаток, вдавившихся мне в кожу. Она давила медленно и ровно, пока я слегка не застонала от боли. Это ей, по-видимому, понравилось, и она отпустила меня и встала с шелестом юбок.
– Когда Ффлур перевяжет тебе раны, можешь идти к нам в тронный зал. Я с нетерпением жду тебя возле своего трона.
Она повернулась, и толпа раздалась перед ней, образовав туннель света, который вел в тронный зал. Эймон вышел из толпы черной кожаной тенью, чтобы предложить ей руку.
Протолкавшись мимо черных юбок Ффлур, надо мной склонился маленький гоблин с кольцом глаз на лбу, похожим на ожерелье. Он стрельнул глазами на меня, на нее, на меня, снова на нее, но на что он на самом деле смотрел – это на кровь. Маленький гоблин, едва ли двух футов ростом. Кольцо глаз делало его красавчиком по гоблинским меркам. Они действительно называли такое расположение "ожерелье глаз" и произносили это таким тоном, каким люди говорят о больших грудях или тугой заднице.
Королева может думать о розах все, что ей хочется. Я не верила, что капелька моей крови могла вдохнуть жизнь в умирающие розы. Да, я верила, что королевская кровь спасла меня, но первое нападение... Я подозревала еще одно заклинание, спрятанное среди колючек. Вполне возможно, для кого-то, у кого хватит силы и умений.
Враги у меня есть. Что мне нужно, так это друзья – союзники.
Я уронила руку с бедра, будто потеряла сознание. Свежая рана была в дюймах от рта маленького гоблина. Он дернулся вперед и лизнул рану шершавым языком, как у кошки. Я тихо застонала, и он сжался.
Гален махнул на него рукой, как прогоняют докучливую собаку. Но Ффлур схватила гоблина за загривок.
– Жадное брюхо, что означает подобная дерзость?
Она готова была отшвырнуть его прочь.
Я остановила ее:
– Нет. Он отведал моей крови без разрешения. Я требую возмещения за подобную наглость.
– Возмещения? – переспросил Гален.
Ффлур держала гоблина. Взгляд всех его глаз метался туда-сюда.
– Ничего не означает, ничего. Простите, простите, я больше не буду!
У него были две главные руки и еще две мелкие, с виду бесполезные. Все четыре дергались, сплетая и расплетая когтистые пальчики.
Холод взял гоблина у Ффлур, поднял обеими руками вверх. Моего ножа у него в руках не было. Надо будет не забыть взять у него нож обратно. Но сейчас не до того.
– Я должна перевязать тебе раны, – сказала Ффлур, – иначе ты потеряешь больше крови. Я передала тебе немного своей силы, но тебе это не понравилось, и второй раз тебе вряд ли захочется.
Я покачала головой:
– Пока нет.
– Мерри, – сказал Гален, – пусть она тебя перевяжет.
Я посмотрела на его такое заботливое лицо. Он был воспитан при Дворе, как и я. И должен был понимать, что сейчас не время возиться с ранами. Время действовать. Я посмотрела ему в лицо – не в его красивое, открытое лицо, не на светло-зеленые локоны, не на его улыбку, от которой озарялось все лицо, – я посмотрела так, как, наверное, посмотрел однажды отец, когда решил дать мне в консорты кого-нибудь другого. У меня не было времени объяснять вещи, о которых Галену следовало подумать самому. Я поискала глазами в толпе, которая глазела на меня, как зеваки на автомобильную аварию, – только эти были лучше одеты и более экзотичны.
– Где Дойл?
Справа в толпе началось движение, и Дойл вышел вперед. Я смотрела на него, лежа на полу, и он показался мне очень высоким. Колонна в черном плаще, и только павлиньи перья в ушных кольцах немного ослабляли пугающее впечатление. Выражение его лица, расправленные под плащом плечи – все это был прежний Дойл. Мрак королевы стоял возле меня, и цветные перья казались совершенно неуместными. Он был одет для пира, а оказался в гуще битвы. Его лицо было непроницаемо, но само отсутствие выражения говорило, что он недоволен.