– Роза, – заговорил он с такой болью в голосе, что у меня остановилось сердце, – я не должен был только сегодня впервые услышать обо всем этом! Почему ты не рассказала мне? Ты представляешь, что я пережил? Ты представляешь, что я пережил, увидев тебя в таком состоянии и не зная, что произошло? Ты представляешь, как я испугался?
Я была потрясена – и его вспышкой, и нашей близостью. Я сглотнула, не в силах говорить. Его лицо отражало множество всяких эмоций – по-моему, такого я еще никогда не видела. Это было замечательно – но одновременно пугало. Потом я раскрыла рот и сказала то, глупее чего и быть не может.
– Тебя ничто не может напугать.
– Меня очень даже многое может напугать. Но в данном случае я испугался за тебя. – Он отпустил меня, и я отступила на шаг. Его лицо по-прежнему выражало сильное душевное волнение и беспокойство. – Я не совершенен. И я уязвим.
– Понимаю, просто…
Я не знала, что сказать. Он прав. Мое восприятие Дмитрия всегда было сильно завышенным. Он казался мне всезнающим. Неодолимым. Почти не верилось, что он мог так сильно тревожиться из-за меня.
– И это ведь началось не вчера, – продолжал он. – Была та история со Стэном, после которой ты расспрашивала отца Андрея о призраках, – и все время пыталась справиться сама! Почему не рассказала никому? Почему не рассказала Лиссе… или мне?
Я смотрела в эти темные-темные глаза – глаза, которые так любила.
– И ты поверил бы мне?
– Поверил чему?
– Что я вижу призраков?
– Ну, это не призраки, Роза. Тебе только так кажется, потому что…
– Вот поэтому, – прервала я его. – Вот поэтому я не могла рассказать ни тебе, ни кому-нибудь еще. Никто не поверил бы, просто счел бы, что я сошла с ума.
– Я не думаю, что ты сошла с ума. Но я думаю, что тебе через многое пришлось пройти.
Адриан сказал почти в точности то же самое, когда я спросила его, как узнать, безумна я или нет.
– Это нечто гораздо большее.
С этими словами я двинулась дальше.
Не сделав ни шага, он снова схватил меня и притянул к себе, еще ближе, чем прежде. Я с ощущением неловкости оглянулась – вдруг кто-нибудь увидит нас? – но в кампусе никого не было. Солнце не совсем зашло, но было так рано, что большинство людей, скорее всего, еще даже не встали. И так пустынно здесь будет примерно еще час. Тем не менее меня удивило, что Дмитрий идет на такой риск.
– Объясни мне в таком случае, – потребовал он, – объясни мне, почему это нечто гораздо большее.
– Ты не поверишь мне. Ты что, еще не въехал? Никто не поверит. Даже ты… единственный, кто мог бы.
У меня перехватило горло. Дмитрий так хорошо понимал меня! Я хотела – действительно хотела! – чтобы он понял и это.
– Я… постараюсь. Хотя по-прежнему не думаю, что ты правильно понимаешь, что с тобой произошло.
– Понимаю, – решительно заявила я. – Именно этого никто и не осознает. Послушай, ты должен раз и навсегда решить, доверяешь мне или нет. Если ты считаешь меня этакой деточкой, слишком наивной, чтобы понять, что происходит с ее хрупким сознанием, тогда просто пойдем дальше. Но если ты доверяешь мне достаточно, чтобы не забывать – я видела такое и знаю такое, что превосходит опыт других людей моего возраста, – ну, тогда ты должен также осознавать, что я кое-что понимаю в том, о чем говорю.
Нас обдувал теплый ветер, насыщенный запахом тающего снега.
– Я доверяю тебе, Роза, но… не верю в призраков.
В этом ответе проявлялась характерная для него вдумчивость. Он очень хотел дотянуться до меня, понять… но его желание боролось с убеждениями, от которых он пока не готов был отказаться. В этом таилась и некоторая ирония, учитывая, что карты таро, по-видимому, произвели впечатление на него.
– Но ты постараешься? – спросила я. – Или, по крайней мере, не станешь списывать все на психоз?
– Да. Это я могу.
Ну, я и рассказала ему о двух первых случаях, когда видела Мейсона, и о том, как боялась объяснить кому-то инцидент со Стэном. Рассказала со всеми подробностями о фигурах, которые видела в самолете и потом, в аэропорту.
– Тебе не кажется, что это не очень похоже на реакцию на стресс? – спросила я, закончив.
– Не знаю, какими ты представляешь себе реакции на стресс. Они непредсказуемы по своей природе. – У него было то задумчивое выражение лица, которое я так хорошо знала; оно свидетельствовало о том, что он прокручивает в голове все возможные варианты. Еще для меня было очевидно, что он по-прежнему не воспринимает мой рассказ как реальную историю о призраке, но очень сильно старается держать разум открытым. Спустя мгновение он подтвердил мое впечатление: – Почему ты так уверена, что это не плод твоего воображения?
– Ну, поначалу я именно так и подумала. Но сейчас… не знаю. Что-то было во всем этом… какое-то ощущение реальности… хотя я понимаю, что это не доказательство. Но ты же слышал, что говорил отец Андрей, – о призраках, которые задерживаются на земле, если умерли молодыми или насильственной смертью.
Наверно, Дмитрий хотел посоветовать мне не воспринимать слова священника буквально, но прикусил губу и покачал головой.
– Значит, по-твоему, Мейсон вернулся, чтобы отомстить? – спросил он.
– Сначала я именно так и думала, но теперь не уверена. Он никогда не пытался причинить мне вред. Просто казалось, что ему нужно что-то. И потом… все другие призраки тоже хотели чего-то… даже те, которых я не знаю. Почему?
Дмитрий бросил на меня глубокомысленный взгляд.
– У тебя есть теория.
– Да. Я подумала о том, что сказал Виктор. Что раз я «поцелованная тьмой» – поскольку была мертва, – у меня сохраняется связь с миром мертвых. Что я никогда полностью не оставлю его позади.
Его лицо приняло жесткое выражение.
– Я не стал бы слишком доверять тому, что говорит Виктор Дашков.
– Но он многое понимает правильно! И ты знаешь это, каким бы козлом он ни был.
– Ладно, предположим, все так и есть. Ты «поцелованная тьмой», и это позволяет тебе видеть призраков. Но почему сейчас? Почему не сразу после автомобильной аварии?
– Я тоже думала об этом. Виктор сказал кое-что еще… что теперь, сама вплотную столкнувшись со смертью, я стала гораздо ближе к той стороне. Что, если тот факт, что я убила кого-то, усилил мою связь с миром мертвых и сделал для меня возможным видеть призраков? Это мое первое убийство. Точнее, убийства.
– Почему это происходит как-то бессистемно? – спросил Дмитрий. – Почему в самолете? Почему не при дворе?
Мой энтузиазм слегка угас.
– Ты кто, юрист? – взорвалась я. – Почему ты ставишь под сомнение любое мое слово? Ты обещал держать разум открытым.
– Так оно и есть. Но тебе это тоже требуется. Подумай об этом. Почему эти видения происходили именно тогда?
– Не знаю. – Я почувствовала, что терплю поражение. – Ты все еще считаешь меня сумасшедшей.
Он протянул руку, приподнял мой подбородок и посмотрел в глаза.
– Нет. Никогда. Ни одна из этих теорий не заставляет меня считать тебя сумасшедшей. Но я всегда полагал, что самое простое объяснение – самое верное. И доктор Олендзки тоже так думает. История с призраками имеет прорехи. Но если ты сумеешь разузнать больше… тогда найдется с чем поработать.
– Нам?
– Конечно. Я не оставлю тебя с этим один на один, что бы это ни было. Я никогда не покину тебя.
Эти слова прозвучали так нежно, так благородно! Я почувствовала необходимость ответить в том же духе, но вместо этого брякнула то, что прозвучало просто по-идиотски.
– И я никогда не покину тебя. Не в смысле, что такое непременно должно случиться с тобой, конечно, но если ты начнешь видеть призраков или еще что-то в этом роде, я помогу тебе пройти через это.
Он издал мягкий смешок.
– Спасибо.
Наши руки нашли друг друга, пальцы сплелись. Мы стояли так почти целую минуту, не говоря ни слова и соприкасаясь только руками. Снова поднялся ветер, и, хотя температура была, скорее всего, лишь немного больше нуля, мне казалось, что наступила весна и вот-вот вокруг расцветут цветы. Как будто наши мозги работали в унисон, мы одновременно разомкнули руки.
Вскоре мы уже были около моего спального корпуса, и Дмитрий спросил, доберусь ли я до своей комнаты самостоятельно. Я ответила, что со мной все в порядке и пусть он занимается своими делами. Он ушел, но в тот самый момент, когда я собралась войти в вестибюль, до меня дошло, что сумка с моими ночными принадлежностями осталась в больнице. Бормоча себе под нос ругательства, за которые меня могли бы строго наказать, я развернулась и зашагала туда, откуда только что пришла.
Я объяснила служащему в приемной доктора Олендзки, зачем пришла, и он кивнул в сторону смотровых комнат. Я забрала свою сумку и вышла в коридор, но внезапно заметила, что в палате, противоположной моей, кто-то лежит. Никого из работников больницы видно не было, и любопытство, всегда бывшее сильнее меня, заставило заглянуть внутрь.
Это оказалась Эбби Бадика, моройка из выпускного класса. Когда я думала о ней, на ум обычно приходили определения «симпатичная» и «бойкая», но сейчас ни то ни другое к ней не относилось. Она была в синяках и царапинах, и, когда она повернула голову в мою сторону, я увидела красные рубцы.
– Позволь, я угадаю, – сказала я. – Ты упала.
– Ч-что?
– Ты упала. Я слышала, таков стандартный ответ. Брендон, Брет и Дейн. Но я скажу тебе правду. Вам, ребята, нужно придумать что-нибудь еще. Думаю, у доктора могут возникнуть подозрения.
Эбби широко распахнула глаза.
– Ты знаешь?
Именно в этот момент я поняла, в чем состояла моя ошибка с Брендоном. Я требовала от него объяснений, и чем настойчивее, тем больше он замыкался в себе. Те, кто расспрашивал Брета и Дейна, добились того же результата. С Эбби же я поняла – следует вести себя так, будто мне уже все известно. Тогда она и расколется.
– Конечно знаю. Они мне все рассказали.
– Что? – пискнула она. – Они же поклялись молчать. Таковы правила.