Ударили морозы. Землю скудно присыпало снегом. На мне был пуховик, шапка и два толстых свитера. Но я так замерзла, что не могла разговаривать. Хотелось поскорее добраться домой и отогреться. Пришлось долго топать наверх, повозиться с ключом замёрзшими пальцами, и пытка закончилась. Я наконец вошла в квартиру и сбросила рюкзак с плеч. Мама появилась из кухни. Она была суетливо-весёлая. Редкое настроение…
– О! Вернулась! Как у тебя дела? – спросила она.
– Да обычно, – пробурчала я замёрзшими губами.
– Обычно, обычно… Всё у тебя обычно! – язвила мама. – С тётей Мариной поздоровайся.
Вот откуда эта суета. Пришла её подруга с работы, с которой они иногда сплетничали обо всех коллегах. Это надолго! Я заглянула на кухню:
– Тётя Марина, здра…
Слова застряли в горле. Дыхание перехватило. Это была не подруга моей мамы. У нас на кухне сидел пучеглазый, остроносый бродяга. Он развалился на стуле, положив на стол грязные руки с кривыми ногтями. Вонь, как с помойки! Мама пролетела мимо и села напротив этого упыря. Она не замечала, кто сидит на нашей кухне! Я переминалась с ноги на ногу, и что-то хрустело под подошвами тапок… Пшено! Им был усыпан весь пол.
Остроносый способен туманить сознание.
Ущипните меня, чтобы я проснулась! Такого не бывает в жизни!
Перед остроносым стояла нетронутая кружка с чаем. Он смотрел на меня. Мама отхлёбывала чай и весело рассказывала что-то, размахивая руками. Казалось, она была уверена, что перед ней сидит тётя Марина. Как же это было дико! Мама посмотрела на меня и сказала:
– Что ты вечно кривишься? Поешь и иди к себе в комнату.
– Аппетита нет… не хочется… – ответила я.
Остроносый сильнее сощурился и улыбнулся только шире. Морщины на его лице сжались гармошкой. Это у меня крыша поехала? Или у мамы крыша поехала? Как тут разобраться? Я ушла к себе в комнату, но стояла у двери и слушала, как мама разговаривает сама с собой:
– А я тоже ему говорю: зачем тебе эта машина? У тебя уже одна есть! Ты лучше в квартире ремонт сделай… В таких условиях живёт… Да, не говори, Марин, я про то же!
Она думала, что ей отвечают, но остроносый молчал. Зачем он вообще пришёл к нам домой и навёл морок на мою мать? Хотел поиздеваться надо мной?! Меня грызла совесть, я не могла оставить маму наедине неизвестно с кем. Поэтому вернулась на кухню и сказала, что мне кое-что нужно. Мама вышла за мной и спросила:
– Чего тебе?
Я наклонилась к её уху:
– Мам, это не тётя Марина. Ты что, не видишь? Это не она!
– Юля, иди отдыхай. Не позорь меня. Придумала тут ещё!
Мама толкнула меня в плечо и ушла обратно к своему гостю. Мне оставалось только ждать, чем всё закончится. Уйдёт ли остроносый или будет сидеть у нас до ночи. За окном плавно кружил снег. Нетронутая горстка зерна, что я оставила для синицы, покрылась ледяной коркой. Не знаю, каким проступком я навлекла на наш дом проклятье, но назад ничего не отыграть.
– Давай, Марина, всего тебе хорошего, – прозвучал голос мамы в коридоре.
Я выглянула из комнаты, и мои глаза округлились от ужаса. Она обнимала этого остроносого упыря. А он чуть ли не смеялся, глядя из-за её плеча. Если бы он ко мне прикоснулся, я бы немедленно сожгла свою одежду, а потом долго тёрла кожу мочалкой в ванне. От него же вонища на всю квартиру. Мерзость!
Мама закрыла дверь за скверным гостем и ушла к себе. А я целый вечер чистила кухню. Протирала стол и стулья с бытовой химией, выметала каждое зёрнышко пшена и даже отодвигала холодильник. Можно было только надеяться, что остроносый удовлетворится этим визитом и больше не явится к нам. Он достаточно потрепал мои нервы! Что же всё-таки случилось? Может, я недавно прикормила вовсе не птицу, а несостоявшуюся беду? Похоже, я задобрила какую-то тёмную силу, но потом сама и отказалась от своей доброты. Теперь беда вернулась в мой дом, чтобы наконец свершиться.
Я чувствовала: произойдёт что-то нехорошее…
В выходные мама всегда просыпалась после обеда, однако в ту субботу спала чуть ли не до вечера. Я её разбудила, потому что начала беспокоиться. Вид у неё был нездоровый, но она старалась вести себя как обычно. Пришло время запасаться продуктами. Мама застёгивала пальто и жаловалась:
– Что-то мне плохо. Такая слабость целый день.
– Так отдыхай, – ответила я. – Куда ты собираешься?
– Когда мне отдыхать? Дел полно. И от тебя никакой помощи не дождёшься.
Сколько я ни пыталась уговорить её поручить мне поход за едой, мама не соглашалась. Она не могла доверить мне это дело и сама пошла в гипермаркет.
«Сейчас опять придёт. Будет молотить в дверь», – думала я.
Это было ожидаемо. Только мать за порог, и в дверь стучат. Я смотрела в окно. Снежинки плавали в воздухе и неспешно спускались на землю. Ни одного человека на улице. Будто весь город опустел и только я слышу этот стук. Рано или поздно всё прекратится. Он не войдёт, если ему не открыть. Пусть стучит, пока кулак себе не отобьёт. Остроносому просто нужна моя реакция, страх… да любые эмоции! Больше он этого не получит.
Стук в дверь.
Почему соседи не жалуются на этот шум? Разве они не слышат? Я смотрела в окно. Обледенелая горстка пшена. Снег. Кирпичные трубы. Белый дым.
Стук в дверь.
Он не войдёт, если ему не открыть! И вдруг зазвонил телефон. Неизвестный номер. Я обычно не отвечала на звонки от незнакомых контактов, но в этот раз взяла трубку.
– Алло?
– Юлия, это вы? – со мной говорила какая-то женщина. – Это городская больница. Ваша мама просила позвонить. Ей стало плохо в магазине. Она поступила к нам. Состояние пока нестабильное. Приходит в себя и снова теряет сознание.
– Что?.. – Телефон затрясся в моей руке, я вся дрожала.
– Вы не беспокойтесь, она под присмотром врачей в реанимации.
Нет. Это плохо кончится. Мама умрёт, если ничего не сделать. Я это чувствовала. Но что сделать? Что?! Надо заглянуть беде в лицо, попробовать договориться. Я пошла к двери. Встряхнула дрожащие руки, сделала вдох и открыла. Остроносый сделал шаг к порогу, занёс руку над полом и разжал кулак. Посыпались жёлтые зёрна. Клятое пшено! Я подумала: «Провалился бы ты с ним!» – но вместо этого сделала виноватое лицо и прошептала в отчаянии:
– Что мне сделать, чтобы это закончилось? Что сделать?!
Остроносый сощурился, открыл рот и бросил всего одно слово:
– Ешь!!!
Этого я не ожидала, но какой у меня был выбор? Моя мама умирала в больнице. Тут пойдёшь на любые унижения. Я медленно опустилась на колени, наклонилась к полу, подобрала губами несколько зёрен и стала жевать. На зубах хрустел песок, пшено оказалось горьким. Я подняла глаза. Остроносый смотрел на меня сверху вниз. Ему не хватило моего унижения. И я сгребла пшено в маленькую горстку, снова склонилась и продолжила есть. Клевала, как маленькая птица… В следующий раз, когда я подняла голову, остроносого уже не было. Он ушёл. Всё обошлось… Маме полегчало этой же ночью. Она пришла в себя. Вскоре её выписали из больницы. Она вернулась такая же бодрая, как и была. Всё у неё благополучно. А у меня нет…
По вечерам, когда её не бывало дома, в мою дверь стучал остроносый. И я всегда открывала. Он рассыпал крупу на пол, а я вставала на колени и ела. Всё для того, чтобы снова не случилось беды.
Так прошёл месяц, а может, и больше.
Моя жизнь стала похожа на заключение в темнице. Тоску сменяло только глубокое горе. Я не могла вспомнить, когда в последний раз смеялась или хотя бы улыбалась чему-то.
Куда подевалось солнце? Почему оно не показывалось? Кажется, вечность прошла с тех пор, когда я ощущала его лучи на лице.
Я сидела в своей комнате. За окном бушевала метель, с бешеной яростью кружа снежные вихри. Небо – сплошная серая пелена.
Эта зима никогда не кончится. Я застряла в ней навсегда.
Знакомое чувство.
В мою комнату без стука зашла мама:
– Юля, твоя тарелка в раковине долго будет стоять? – спросила она, даже не взглянув на меня.
– Сейчас помою, – ответила я.
Мама и не думала уходить. Она продолжала стоять в дверях, будто ожидая, что я сейчас же вскочу и побегу мыть посуду.
– Когда? Или ты ждешь, что я её вымою?
– Через пять минут.
– Это столько тебе нужно времени, чтобы встать и дойти до кухни? А ты не могла сразу после еды её помыть?!
Мама тряслась от раздражения. Её выводила из себя любая мелочь. Она бесилась от того, что я делаю и как, а если не занята ничем, так это вообще повод для психоза.
«Как ты можешь сидеть и смотреть в потолок, когда у меня каждый день завал!» – она раз за разом повторяла одни и те же слова.
Нам даже было не обязательно общаться в реальности. Я могла разговаривать с ней мысленно, всегда знала наперёд все фразы. Однако даже в своём воображении не могла её переспорить.
Я стояла у раковины и намыливала губку, а она сидела за столом и косилась краем глаза. Давила меня напряжением.
«Эх, мама, тебя заботят такие мелочи, – говорила я про себя. – А пока тебя нет, ко мне приходит остроносый оборванец и заставляет есть пшено с пола. И если я не буду этого делать, то, скорее всего, ты умрёшь. Я берегу тебя от беды».
Отмытая и насухо вытертая тарелка стояла на полке. Губка лежала на своём месте, полотенце висело на крючке. Мама могла бы промолчать, но прошипела мне вслед:
– Вот нельзя было сразу так сделать?
Что за жизнь такая? Стать бы птицей, открыть окно и улететь. Пусть даже в мороз…
Вечером метель стихла, и за окном осталась только беспросветная темнота.
Мама сразу же собралась и куда-то ушла. Ей не сиделось дома в такие длинные зимние вечера. Я осталась один на один с неприятным ощущением ожидания.
Знала, что остроносый придёт. Он всегда приходил. Его присутствие всегда висело в воздухе, как запах гниющих отходов.