ошение твое будет исполнено».
Мартиниан немедленно уверовал и, призвав имя Христово, удалился с дочерью, освобожденною уже от демона.
Много и других знамений сотворил через Антония Господь, Который сказал: просите и дастся вам (Лк. 11, 9), ибо многие страждущие от демонов, поскольку Антоний не отворял двери своей, посидев только вне монастыря, по вере и по искренней молитве получали исцеление.
49. Когда же Антоний увидел, что многие беспокоят его и не дают пребывать ему в избранном им уединении, как бы желалось, тогда, опасаясь, чтобы или самому не превознестись тем, что творит чрез него Господь, или чтобы другой кто не подумал о нем выше того, что он есть, заблагорассудил и решился уйти в Верхнюю Фиваиду, где не знали его; и взяв у братии хлебов, сел он на берегу реки, смотря, не пойдет ли какой корабль, чтобы, войдя в него, удалиться.
Когда же дожидался он корабля, был к нему свыше голос: «Куда и зачем идешь, Антоний?» Он не смутился, но, как привык уже часто слышать такие воззвания, выслушав это, сказал в ответ: «Поскольку народ не дает пребывать мне в покое, то хочу идти в Верхнюю Фиваиду, по причине многих мне здесь беспокойств и особенно потому, что требуют у меня того, что свыше сил моих». Голос сказал ему: «Если уйдешь в Фиваиду и даже, как намереваешься, к пасущим стада волов, то еще большие и сугубые труды понесешь. Если же действительно хочешь пребывать на покое, то иди теперь во внутреннюю пустыню». На вопрос же Антония: «Кто укажет мне путь, потому что неизвестен мне он?» – голос немедленно указал ему сарацин, которым надлежало идти этим путем.
Антоний, подойдя к ним, стал просить позволения идти с ними в пустыню. Сарацины, как бы по велению Промысла, охотно приняли его.
Три дня и три ночи проведя с ними в пути, он приходит на одну весьма высокую гору. Из-под горы текла прозрачная, сладкая и довольно холодная вода, вокруг была равнина и несколько диких пальм.
50. Антоний, как бы по внушению свыше, возлюбил это место: оно было то самое, какое указывал ему голос, вещавший на берегу реки.
Итак, взяв хлебы у спутников, стал он пребывать на горе сперва один, не имея при себе никого другого, и место это признавал уже как бы собственным своим домом[8].
Сарацины же, увидев ревность его, с намерением стали проходить путем сим и с радостью приносили ему хлебы; иногда и от пальм имел он малое некое и скудное утешение. Впоследствии же и братия, узнав его местопребывание, как дети, помня отца, заботились присылать ему потребное.
Но Антоний, видя, что под предлогом доставлять ему туда хлеб иные утомляются и несут труды, щадя и в этом монахов, придумывает средство и некоторых из пришедших к нему упрашивает принести ему заступ, топор и немного пшеницы. Когда же было это принесено, обойдя гору, находит одно весьма необширное удобное место, возделывает его и, поскольку достаточно было воды для орошения поля, засевает его. Делая же это ежегодно, получает себе отсюда хлеб, радуясь, что никого не будет сам беспокоить и соблюдет себя от необходимости чем-либо быть кому в тягость.
Но после сего, видя опять, что некоторые приходят к нему, разводит он у себя немного овощей, чтобы и приходящий к нему имел хотя малое утешение после трудов такого тяжкого пути.
Вначале звери, обитавшие в пустыне, приходя пить воду, наносили вред его посеву и земледелию. Он с ласкою, поймав одного зверя, сказал через него всем: «Для чего делаете вред мне, который не делаю никакого вреда вам? Идите прочь и во имя Господа не приближайтесь сюда более».
С сего времени звери, как бы боясь запрещения, не приближались уже к тому месту.
51. Так Антоний пребывал один на «внутренней горе», проводя время в молитвах и в подвигах.
Служившие ему братия упросили его, чтобы позволил им приходить через месяц и приносить маслин, овощей и елея, потому что он был уже стар.
Сколько же, живя там, выдержал он браней, по написанному (см.: Еф 6,12), не с плотию и кровию, но с сопротивными демонами, о том знаем от приходивших к нему. Ибо и там слышали шум, многие голоса и звук как бы оружия, а ночью видели, что гора наполнена зверями; замечали, что и сам Антоний как бы с какими-то видимыми ему врагами борется и отражает их молитвою.
И Антоний ободрял приходивших к нему, а сам подвизался, преклоняя колена и молясь Господу.
И подлинно достойно было удивления, что он, один живя в такой пустыне, не боялся нападающих на него демонов и, при таком множестве там четвероногих зверей и пресмыкающихся, не страшился их свирепости, но поистине, как написано, надеялся на Господа, был яко гора Сион (Пс 124, 1), имел непоколебимый и неволненный ум, так что демоны бегали от него и зверие дивии, по-написанному, примирялися ему (Иов 5, 23).
52. Хотя диавол наблюдал за Антонием и, как воспевает Давид, скрежетал на него зубы своими (Пс 34, 16), но Антоний, утешаемый Спасителем, пребывал невредимым от коварства и многоразличных козней диавола.
Так, в одну ночь, когда Антоний проводил время во бдении, враг посылает на него зверей: все почти гиены, бывшие в этой пустыне, вышедши из нор, окружают его. Антоний стоял посреди них, и каждая зияла на него и угрожала ему угрызением. Уразумев в этом хитрость врага, он сказал гиенам: «Если имеете власть надо мною, то я готов быть пожран вами. А если посланы вы демонами, то не медлите и удалитесь, потому что я раб Христов». Едва Антоний сказал это, гиены бежали, как бы гонимые бичом слова.
53. Потом, через несколько дней, когда занимался он работой (ибо любил быть в труде), кто-то, став у двери, потянул к себе то, что плел тогда Антоний. Делал же он корзины и отдавал их приходящим за приносимое ему. Антоний встал и видит зверя, который до чресл походит на человека, а голени и ноги у него подобны ослиным. Антоний запечатлел только себя знамением креста и сказал: «Я – раб Христов; если послан ты на меня, то вот я перед тобой». Зверь с бывшими в нем демонами побежал так быстро, что от скорости пал и издох.
Смерть этого зверя означала падение демонов, которые прилагали все старание, чтобы удалить Антония из пустыни, и не возмогли.
54. Однажды, по просьбе монахов прийти к ним и на время посетить их и место их жительства, отправился он в путь вместе с пришедшими к нему монахами.
Верблюд нес для них хлебы и воду, потому что пустыня эта безводна и воды, годной к питию, вовсе нет в ней нигде, кроме той одной горы, на которой был монастырь Антониев, где и запаслись они водою. Когда же на пути вода у них истощилась, а зной был весьма сильный, тогда все были в опасности лишиться жизни.
Обойдя окрестности и не найдя воды, не в силах уже были продолжать пути, легли на земле и, отчаявшись в жизни своей, пустили верблюда идти, куда хочет.
Старец, видя, что все бедствуют, весьма опечалившись и воздохнув, отходит от них недалеко и, преклонив колена и воздев руки, начинает молиться; и Господь вскоре соделал, что потекла вода на том месте, где он стоял на молитве; и таким образом утолили все жажду и оживились, наполнили мехи водою, стали искать верблюда и нашли его.
Случилось же так, что веревка обвилась около одного камня и удержала верблюда. Итак, привели его назад и, напоив, возложили на него мехи и продолжали путь безбедно.
Когда же Антоний дошел до первых на пути монастырей, все приветствовали его, смотрели на него, как на отца, а он, как бы принеся напутствие с горы, угощал их словом и преподавал им, что было на пользу.
Снова на горах были радость, соревнование о преспеянии и утешение взаимное друг друга верою. Радовался и сам Антоний, увидев ревность иноков и сестру, состарившуюся в девстве и уже настоятельницу других девственниц.
55. Через несколько дней опять ушел он на свою гору. И тогда стали уже приходить к нему многие; осмеливались даже приходить иные и страждущие.
Всякому приходящему к нему иноку давал он постоянно такую заповедь: «Веруй в Господа и люби Его, храни себя от нечистых помыслов и плотских удовольствий и, как написано в притчах, не прельщайся насыщением чрева (Притч 24, 15), бегай тщеславия, молись непрестанно, пой псалмы перед сном и после сна, тверди заповеди, данные тебе в Писании, содержи в памяти деяния святых, чтобы памятующая заповеди душа твоя имела ревность святых образцом для себя».
Особенно же советовал Антоний непрестанно размышлять об апостольском изречении: солнце да не зайдет во гневе вашем (Еф 4, 26) и думать, что сказано это вообще относительно ко всякой заповеди, – чтобы не заходило солнце не только в гневе, но и в другом грехе нашем. Ибо хорошо и необходимо, чтобы не осуждали нас ни солнце за дневной проступок, ни луна за ночной грех и даже за худое помышление.
А чтобы соблюсти себя от этого, хорошо – выслушать и сохранять апостольское слово, ибо сказано: себя истязуйте, себе искушайте (2 Кор 13, 5).
Поэтому пусть каждый ежедневно дает себе отчет в дневных и ночных своих поступках и если согрешил – да перестанет грешить, если же не согрешил – да не хвалится тем, но да пребывает в добре и не предается нерадению, и ближнего не осуждает, и себя не почитает праведным, дондеже, как сказал блаженный апостол Павел, приидет Господь (1 Кор 4, 5), испытующий тайное.
Нередко и от нас самих бывает сокрыто, что делаем мы, но хотя не ведаем этого мы, однако же Господь видит все, посему, суд предоставив Господу, будем сострадательны друг к другу, станем носить друг друга тяготы (Гал 6, 2) и истязать самих себя, и в чем мы недостаточны, постараемся то восполнять.
А к ограждению себя от греха будем соблюдать еще последующее: пусть каждый из нас замечает и записывает свои поступки и душевные движения, как бы с намерением сообщать это друг другу, – и будьте уверены, что, стыдясь известности, непременно перестанем грешить и даже содержать в мыслях что-либо худое. Ибо кто, когда грешит, желает, чтобы это видели? Или кто, согрешив, не пожелает лучше солгать, только бы утаить грех? Как, наблюдая друг за другом, не станем творить блуда, так, если будем записывать свои помыслы с намерением сообщать их друг другу, то легче соблюдем себя от нечистых помыслов, стыдясь известности.