На обратном пути из Фиваиды нам встретилась на дороге высокая гора, через которую пробивается река. Грозная скала нависла над рекою. Страшно было взглянуть на нее… А между тем в крутизнах ее можно было видеть пещеры… Доступ к ним полон трудностей. В пещерах жило множество отшельников, и был у них авва, по имени Питирион. То был ученик блаженного Антония, а по кончине последнего жил со святым Аммоном. Когда и Аммон скончался, он поселился в этой горе.
Авва достиг высокого духовного совершенства, и дана была ему в изобилии благодать исцелений и великая власть над злыми духами, точно он наследовал сугубые духовные дары двух великих мужей, с которыми некогда подвизался…
Он назидал многих, внушая правила духовной мудрости. Между прочим он особенно подробно наставлял тому, как различать злых духов: «Есть злые духи, служащие только известным порокам, но есть и такие, которые, замечая, что душа человека и ее расположения страдательно движутся под влиянием греха, повергают ее в крайнюю бездну зла и развращения… Желающий приобрести власть над злыми духами пусть прежде в себе самом победит грех и страсти. И какой грех или какую страсть он одолеет в себе самом, сообразно с этим и власть получит над злым духом этого греха и может изгонять его из одержимых им. Потому-то и следует стараться постепенно одолевать свои порочные наклонности, чтобы затем уже торжествовать и над нечистыми духами».
Авва дважды в неделю подкреплялся пищею, принимая какую-то болтушку из муки, да он и не мог уже вкушать другой пищи и по преклонности возраста, и по привычке.
ДИДИМ АЛЕКСАНДРИЙСКИЙ, СЛЕПЕЦ
В Церкви Александрийской тогда было много святых мужей и жен, усовершившихся в добродетели и достойных наследовать землю кротких.
В числе их подвизался и блаженный писатель Дидим, совсем слепой.
Я сам видел его раза четыре, когда лет десять тому назад ходил к нему.
Он скончался восьмидесяти пяти лет.
Слепцом сделался он, как сам мне рассказывал, еще по четвертому году; грамоте не учился и никаких учителей не знал: свой природный ум был для него верным наставником.
Он украсился такою благодатью духовного ведения, что на нем самим делом исполнилось сказанное: Господь умудряет слепцы (Пс 145, 8).
Книги Ветхого и Нового Завета знал он все до слова, а догматы изучал так тщательно и учение, в них содержащееся, излагал так тонко и основательно, что ведением превзошел всех древних.
Однажды он заставлял меня сотворить молитву в своем доме, и как я не хотел, то он рассказал мне вот что.
«В эту келлию три раза входил блаженный Антоний посетить меня, и когда я предлагал ему сотворить молитву, он тотчас преклонял колена в сей самой келлии, не дожидаясь, чтобы я повторил приглашение, – так он научил меня послушанию самим делом.
И ты, если последуешь его житию, как монах и пришелец, ради добродетели, – брось всякое упрямство».
Он же рассказывал мне еще следующее:
«В один день я размышлял о жизни гонителя, несчастного царя Юлиана[1].
Мне так было грустно от этих мыслей, что я ничего не вкушал до позднего вечера.
И вот, сидя на скамье, заснул я – и вижу в видении: мимо меня скачут на белых конях всадники и кричат: „Скажите Дидиму – сего дня в седьмом часу Юлиан скончался; встань и ешь и пошли весть епископу Афанасию на дом, чтобы и он узнал об этом“ .
Я заметил, – сказал Дидим, – час и день, неделю и месяц: так и оказалось».
АВВА ПАМВО
В Нитрийской же горе жил блаженный Памво, учитель епископа Диоскора, Аммония и братьев Евсевия и Евфимия, также Оригена, племянника Драконтия, – славного и дивного мужа[1].
Множеством великих совершенств и доблестей украшался этот Памво. Но венцом великих совершенств его было такое презрение к золоту и серебру, какого требует слово Господне.
Блаженная Мелания рассказывала мне, что она, вскоре по прибытии из Рима в Александрию, услышав от блаженного пресвитера Исидора Странноприимца[2] о добродетельном житии Памво, в сопутствии самого Исидора отправилась к нему в пустыню.
«Принесла я с собой, – говорила она, – ящичек с тремястами литр серебра и просила его принять это приношение от моих стяжаний. Он сидел и плел ветви и, не оставляя своей работы, дал мне только словесное благословение, сказав: „Бог наградит тебя“. Потом сказал эконому Оригену: „Возьми это и употреби на нужды братии, живущей в Ливии и по островам: сии монастыри скуднее прочих“; а из живущих в Египте братий никому не велел давать из этих денег, потому что „страна сия, – говорил он, – плодороднее других“».
«Я стояла, – говорит Мелания, – и ждала, что он почтит меня благословением или хотя слово скажет в похвалу за такое приношение, но, ничего не слыша от него, сама сказала ему: „Господин мой, да будет тебе известно, что серебра здесь триста литр“. Он и при этом не показал никакого внимания и отвечал мне, даже не взглянув на ящичек: „Дочь моя! Кому ты принесла это, Тому не нужно сказывать, сколько тут весу. Он взвесил горы и холмы поставил весом – тем паче знает вес твоего серебра. Если бы ты отдала его мне, то хорошо было бы сказать и о его количестве; но если ты принесла его Богу, Который не отвергнул и двух лепт, но еще оценил их дороже всех других приношений, – то молчи и будь спокойна“».
«Так домостроительствовала благодать Господня, – говорила блаженная, – когда пришла я в гору! По малом времени раб Божий почил без болезни и без всякого страдания телесного. Он плел корзину и послал за мною. Когда вплетен был уже последний прут, он сказал мне: „Возьми эту корзину из моих рук на память обо мне; другого ничего не могу оставить тебе“. Он отошел, предав дух свой Господу, без болезни, семидесяти лет от роду. Обвив тело святого тонким полотном и положив его во гроб, я оставила пустыню, а корзину ту буду беречь у себя до самой смерти».
Говорят также, что Памво пред своею смертью, в самый час преставления, сказал стоявшим при одре его эконому и пресвитеру, Оригену и Аммонию, мужам, известным по жизни: «С того времени, как, пришедши в эту пустыню, построил я себе келлию и стал жить в ней, не провел я ни одного дня без рукоделия; не помню, чтобы когда-нибудь съел кусок хлеба, данный кем-нибудь даром; до сего часа не раскаиваюсь ни в одном слове, которое сказал я; и теперь отхожу к Богу так, как бы еще не начинал служить Ему».
Рабы Христовы Ориген и Аммоний точно подтверждали это и сказывали нам еще, что когда спрашивали Памво о чем-либо из Писания или касательно жизни, он никогда не отвечал на вопрос тотчас, но говорил, что еще не нашел ответа. Часто проходило месяца три, а он не давал ответа, говоря, что еще не знает, что отвечать. Памво из страха Божия был весьма осмотрителен в своих ответах, так что их принимали с благоговением, как бы изречения Самого Бога. Этою добродетелью, то есть осмотрительностью в слове, говорят, он превосходил даже Антония Великого и всех святых.
О ЕВЛОГИИ И УВЕЧНОМ
Кроний, пресвитер Нитрийский, рассказывал мне, что он в молодости, гонимый унынием, оставил свой монастырь и пришел в обитель святого Антония, который, однако, жил не в обители, но в самой глубокой пустыне близ Чермного моря, стадий на тридцать от реки Нила.
Достигнув обители, говорил Кроний, которая стояла при реке[1] и в которой пребывали ученики святого Антония Макарий[2] и Матфей, которые и погребли его, когда он умер, я дожидался дней пять случая, чтобы увидеть святого мужа.
Мне сказывали, что он посещает монастырь иногда через десять, иногда через двадцать, а иногда и через пять дней, как Бог положит ему на сердце – для пользы братии, стекавшейся в монастырь.
Нас много собралось тогда с различными нуждами. В том числе был один александрийский монах Евлогий и с ним какой-то увечный. Они прибыли в монастырь по следующему случаю.
Евлогий был из людей ученых. Влекомый любовию к Богу и возжелав бессмертия, он отрекся от мира и роздал нищим свое имение, оставив себе малую только часть денег, потому что не мог пропитать себя рукоделием. Не имея расположения к жизни общественной, он не ожидал, впрочем, найти спокойствия и в жизни, совершенно уединенной.
Находясь в таком состоянии недоумения, Евлогий однажды заметил на торжище увечного, у которого не было ни ног ни рук, а остался в целости один язык.
При всей тяжести бедственного его положения, Евлогий остановился, посмотрел на увечного, помолился Богу и дал обет: «Господи! – сказал он. – Ради имени Твоего, я беру к себе этого увечного: буду покоить его до самой кончины, чтобы ради него спастись мне.
Итак, даруй мне, Христе, постоянное терпение в служении ему!»
Потом, подойдя к увечному, сказал: «Хочешь ли, друг мой, чтобы я взял тебя к себе и покоил?» – «Как угодно, – отвечал увечный, – но я не заслуживаю сего». – «Я пойду, – продолжал Евлогий, – приведу осла и возьму тебя отсюда». Увечный согласился на то с радостию.
Тогда Евлогий привел осла, посадил на него увечного, привез в свою келлию и стал за ним ухаживать и предупреждать все его нужды.
Увечный прожил пятнадцать лет у Евлогия, который смотрел за ним, как отец за сыном, омывал его, умащал, берег, переносил с места на место своими руками, чтил выше меры, заботился об облегчении всех его недугов.
Но по прошествии пятнадцати лет демон соблазнил увечного, имея, может быть, в намерении то, чтобы и Евлогия заставить преступить обет, и увечного лишить покоя, за который ему надлежало только благодарить Бога.
Вот и начал увечный ссориться с Евлогием, начал злословить и поносить его: «Вероятно, ты обокрал кого-нибудь, может быть, ты был рабом, ограбил своего господина и взял меня к себе, чтобы мнимой благотворительностью отклонить от себя всякое подозрение, и еще хочешь спастись ради меня!»