Кроме того, общество Юга прекрасно заточено под спонсирование терактов — единичных действий по нанесению ущерба максимально широко понимаемому «врагу», определяемых только возможностями совершения этих действий: будет ли это бомба с обрезками гвоздей или авиалайнер в небоскрёб. Важно понимать, что осознание «возможности» совершения таких действий тоже является результатом подсказки извне: в кино посмотрели, ага.
В случае конфликта с иными цивилизационными блоками Юг в силу перечисленных свойств очень легко ломается, теряя все более или менее сложные устроения для ведения войны и откатываясь в примитивную, хотя и всеобъемлющую партизанщину. Крайне показательным примером здесь является Ирак, с его стратегией непротивления в первую «Войну в Заливе» («скады» как раз укладываются в этакую сравнительно высокотехнологичную партизанскую войну) и распадом армии во время вторжения США. А ведь превентивный удар иракской армии образца 1991-го года по силам тогдашней коалиции в момент развёртывания, хотя и не избавляет от страшнейшего разгрома, но в перспективе выглядит гораздо более выигрышной стратегией, в том числе для самого Хуссейна. Увы, модернизация страны оказалась поверхностной, и серьёзных изменений в этике общества, достаточных для принятия столь важных решений, она не достигла — теперь иракское общество откатилось к этически адекватному состоянию: межплеменной резне и отстрелу чужаков.
Итого для Юга: а) неспособность к превентивной войне, б) враждебные действия без объявления войны, в) определяемые только возможностями их совершения, но не «моральными» соображениями, «мы сражаемся всем, что есть», г) тотальность конфликта — воюют все.
Желательный результат отдельно взятого группового конфликта в первой этической системе, критерий прекращения военных действий: «оставьте нас в покое, не мешайте нашему общему образу жизни». Если для этого противник должен поголовно исчезнуть, не вопрос. Позднесоветский лишьбынебыловойнизм принадлежит именно к этой этике.
2. Я не должен вести себя по отношению к другим так, как они не ведут себя по отношению ко мне.
Не поступай с другими так, как они не поступают с тобой.
Во второй этической системе (Восток) отрицается тотальность войны. То есть если тебе хочется пырять мечом, ты имеешь полное право пырять мечом — но только вооружённого противника, который и сам не прочь. Записывайся в ополчение, выходи на большую дорогу, таскай копьё за сэром рыцарем… Война становится занятием особой части населения, и целью конфликта становится выгода этой части. Средства ведения войны в этой системе этично ограничивать. Поговаривают (врут?), что в том же древнем Китае некоторые битвы просто разыгрывали — моделировали на картах или как-то так. После чего «проигравший» полководец договаривался о последствиях. Торжество ограничения.
С другой стороны, реактивность остаётся, ибо даже тому, кто не имеет ничего против войны, этика не позволяет её начать первому. Поэтому в средневековых обществах старая вражда ценилась, ибо она была поводом для праведной войны.
В сочетании с ограничением средств ведения войны, такая реактивность подразумевает её предсказуемость: то есть объявление войны как объяснение её, «иду на вы», «защищайтесь, благородный сэр», «мусульмане спёрли Гроб Господень, едем разбираться» и всё такое.
Поведение Японии, как более-менее современно воевавшей державы Востока, в этой связи вызывает вопросы: и в русско-японскую (Порт-Артур), и во Вторую Мировую японцы (Пёрл-Харбор) нападали внезапно. Однако это были именно что локальные удары, в принципе неспособные войну выиграть: своего рода бросок латной перчатки в лицо, который праздником для лица отнюдь не является. Концепция соккузен сокетцу — «решительного прекращения враждебности» — во многом опиралась именно на психологический эффект, а не на эффективное физическое доминирование на поле боя: если хотите, на то, что противник испугается и извинится до нанесения серьёзных побоев.
Итого для Востока: а) неспособность к превентивной войне, б) желательность объявления войны, в) ограничение собственных средств ведения войны («мы сражаемся тем же, чем и вы», отказ от огнестрела), война по правилам типа «меч против меча», ценность нематериальных составляющих боеспособности (тот же самурайский дух), г) избирательность конфликта — воюют не все.
Желательный результат отдельно взятого группового конфликта во второй этической системе, критерий прекращения военных действий: «нашли князю чести, а себе славы», где под «честью» понимается и репутация, и материальная выгода (скажем, снять нефтяную блокаду), а под «себе» — некое воинское сословие, дружина.
3. Другие должны вести себя по отношению ко мне так, как я веду себя по отношению к другим.
Не мешай другим поступать с тобой так, как ты сам поступаешь с ними.
В третьей этической системе (Запад) возвращается тотальность конфликта, но здесь его цель понимается уже не как нанесение ущерба противнику в любом и всяком аспекте (Юг), а как уподобление противника себе (сейчас это называется «содействие распространению демократии»); бомбы и пулемёты здесь становятся одним из средств, но никак не единственным. В идеале каждый «западник» является солдатом такой войны, войны за распространение своего «образа жизни». Соответственно, ограничения на применяемые средства в третьей этической системе её носителями понимаются именно как ограничения для противника: «злые арабы взрывают наших солдат придорожными бомбами, а они должны, как и мы, работать танками и истребителями-бомбардировщиками; если же их нет, то сидеть, как мышь под метлой».
В войнах Запад считает условием своей победы применение средств, которых физически нет у противника — отсюда одержимость «новым оружием», его супер-пупер-характеристиками и т.п. Другим следствием вернувшейся всеобъемлющности конфликта становится отказ от объявления войны или подмена такового объявления — скажем, уничтожение Ирака как суверенного государства проведено по смете «войны с террором».
Итого для Запада: а) способность к превентивной войне, б) нежелательность объявления войны, в) ограничение чужих средств ведения войны («вы должны сражаться только тем, чем сражаемся мы, и так, как сражаемся мы»), г) тотальность конфликта — воюют все (не обязательно пулей и штыком).
Желательный результат отдельно взятого группового конфликта в третьей этической системе хорошо показан в каком-то дешёвом голливудском фильме (Прим. W.: ЕМНИП, «Gotcha!»[98]?), где штатовский студент, попав по воле судьбы в бедную, разорённую ГДР конца 1970-х, стонущую под пятой советских оккупантов, вырывается оттуда в ФРГ и в ближайшей закусочной произносит с ударением «дайте мне большой АМЕРИКАНСКИЙ гамбургер, бутылку АМЕРИКАНСКОЙ кока-колы» и так далее. Думаю, «весси» должны с удовольствием этот фильм пересматривать.
4. Другие не должны вести себя по отношению ко мне так, как я не веду себя по отношению к другим.
Препятствуй другим поступать с собой так, как ты с ними не поступаешь.
В четвёртой этической системе (Север, потенциально Россия в будущем) целью конфликта является обезвреживание противника, лишение его способности нанесения ущерба, его разоружение. Масштабы и аспекты конфликта определяются тем, что противник считает «оружием», с помощью чего наносит нам ущерб.
Эта цель снимает ограничения на превентивную войну: даже если я не собирался ни в кого стрелять, я имею право первым выстрелом ранить противника в руку и выбить пистолет, из которого в меня собираются выстрелить. Таким образом, война ведётся не на уничтожение противника как такового (Юг), не для грабежа (Восток), не на изменение его по своему образу и подобию (Запад), а только на лишение его возможностей по нанесению ущерба (как это скажется на остальных параметрах противника — неважно).
Такое порождает запрет противнику на неограниченное вовлечение его собственного населения в войну: тотальная война со стороны противника как правило признаётся нами неэтичной — «с нами не должны драться такие же, как те, что не дерутся с нашей стороны». Если с нашей стороны не воюют дети, ваши дети тоже должны сидеть дома. В свою очередь, такое различение ведёт к необходимости уведомления противника о конфликте — объявления войны.
Как согласуется превентивная война с объявлением войны? Довольно просто. В 1941–м Шуленбург с нотой запоздал, и предыдущее дипломатическое молчание Германии получилось некрасивым, в итоге эпитет «вероломный» вполне заслужен; а вот общеизвестное представление о маньчжурской кампании 1945-го в четвёртую этическую систему вполне укладывается. Война шла именно и только с армией, строившейся для нападения на СССР, все нужные дипломатические телодвижения были сделаны заранее, при том, что японцы просто не располагали временем, чтобы реально подготовиться к удару тех масштабов, что был обрушен на них. Кстати, проблесками именно «северной этики» во времена СССР были картинки типа «за неделю к Ла-Маншу, заправляя Т-80 на автозаправках».
Что касается средств ведения войны, здесь работает императив, направленный на противника, «вы не должны сражаться так, как не сражаемся мы», «вы не должны сражаться тем, чем не сражаемся мы». В сочетании с целью конфликта в «северной этике» это означает не требование ограничения вражеских возможностей, а увеличение числа точек приложения силы к врагу.
Если враг записывает в оружие нечто, что я оружием не считаю, я должен с этой классификацией согласиться и включить в свой список оружия, которого врага надо лишить, и это «нечто». Например, если враг использует детей для нанесения ущерба нам, все дети на вражеской территории являются легитимными военными целями. Идея, полагаю, ясна.
Итого для Севера: а) способность к превентивной войне, б) желательность объявления войны, в) отсутствие ограничений на средства и способы ведения войны для себя и для противника, г) запрет противнику на тотальность конфликта («с нами не должны драться такие же, как те, что не дерутся с нашей стороны»).