Цитирую себя, любимого:
Модусы вивенди и операнди европейца — исполнение роли самого себя. Понятие истины в «западной этической системе» определяется как «реальность должна уподобиться мне»; это можно представить через порождение актёром у зрителей веры в декорации.
Декорации на театральной сцене построены и искусственны, это не лес и не полуразрушенный замок над озером, это папье-маше и немного дерева. Однако актёр взмахивает рукой, говорит несколько прочувствованных фраз, выученных на репетиции и только что прошёптанных суфлёром, и реальность уподобляется ему: в восприятии зрителей папье-маше становится замком, причём более настоящим, чем какой-нибудь реально ранее виденный — там просто куча камней, жарко, кузнечики свиристят, у экскурсовода с бровей пот капает… а тут покинутый любовник дрожащим голосом речь толкает и яду хочет заглотить. Или наоборот, только что обрёл потерянную любовь и готов биться за свободу.
Вся европейская цивилизация есть такого рода декорации, в которые верится благодаря актёрам. А западный человек как личность есть набор ролей и отношений.
Кстати, можете больше не париться с отличием «яркой личности» от «неяркой», да и вообще с вопросом, почему, казалось бы, качественному феномену, когда «личность» отождествляют с «я», приписывают такого рода количественные характеристики. Отождествление «личности» со всякой психической деятельностью, с человеческим «я» растёт из того же места, из которого растут утверждения, ныне большей частью выполотые, что люди — это только европейцы. Личность — это способность играть текущую Роль. Ф-фсё.
Можно обойтись и без «западной» свободной Личности. Можно с Духовностью таинственного «востока». Или «южной» Естественностью на худой конец. И ещё кое с чем, о чём речь пойдёт позже.
Правило: «другие не должны относиться ко мне так, как я не отношусь к ним».
Полюдье: «никто не должен делать того, чего не делаю я».
Понятие истины: «реальность не должна мне противоречить».
Дабы немножко помучить читателя, вернусь к временнóму аспекту описанных выше механизмов. Правда, у Подражания такого аспекта нет. Делай, как все, дают — бери, бьют — беги, и прочая казарменная мудрость, одновременно вечная и сиюминутная. Зато у Ритуала временной аспект появляется, и человек, «второй этической» пропитанный, хочет быть подобен великим мужам (или жёнам) древности. Когда щи были кислее, а люди ещё не опохабились. У Роли — тем более понятно: все шаблоны, с которых играется, современны — и даже у великих мужей древности, которых вдруг захочется играть, доспехи уже люминьевые мэйд ин чайна. Это где даосы.
Я думаю, уже ясно, что «северу» остаётся будущее. И «северный» человечек должен говорить себе: я хочу быть таким, как… люди будущего? Нет. Всякое учение, в котором появляются «люди будущего», отличающиеся от «людей настоящего», есть учение изначально «восточного» производства, и «люди будущего» в нём — те самые древние незамутнённые нынешней пакостью мужи, только перемещённые на 180° по горизонту.
В «северной» этике высказывание будет таким: «я [нынче] хочу быть подобен себе будущему». То есть обеспечением механизма взаимодействия «северного» человека с реальностью будет Предприимчивость (буквально: обеспечение упреждающего действия), а самим механизмом будет Дело. Во всех смыслах этого слова. Хоть Главный Конструктор, хоть «купите бублики». Хоть аскеза, хоть изучение правил хорошего тона на тему «которой вилкой тыкать каперсы» (даже при отсутствии каперсов в пределах досягаемости).
Если судьба хорошего «восточного» человека — занимать место в некоем предустановленном свыше орнаменте (жизнь как Храм), а судьба хорошего «западного» — играть множество ролей, изменяя тем самым окружающую реальность (жизнь как Театр), то судьба человека хорошего по «северной» мерке — постоянное осознанное самосозидание, жизнь как Предприятие (и в смысле фирма, и в смысле авантюра или эскапада).
Вот с этой образованной инсайтом кочки уже становятся видны некие вполне конкретные решения по «северным» культуре, государственности, образовании — вообще по практическому применению «северной этики» в целях ограничения «северного» же полюдья.
Однако про это потом как-нибудь. Хау. В смысле dixi.
11. ИМХО о происхождении «северного полюдья»
В предыдущих текстах я принимал за данность наличие в России «северного полюдья», то есть норм поведения, заданных редуцированным по избирательности этическим правилом «севера». Правило «северной этической системы» звучит как: «другие не должны относиться ко мне так, как я не отношусь к ним», а полюдье, соответственно, «другие не должны делать того, чего я не делаю». Вспоминаем пресловутый «совок» и истово киваем — впрочем, то же самое рулит и сейчас… посмотрите, к примеру, на опросы типа «каким институтам государства и общества вы доверяете».
Полюдье, в общем, появляется раньше собственно этической системы, и его появление, ИМХО, обусловлено совершенно материальными факторами, а не всплесками пассионарности из космоса или ещё каким примордиальным промыслом. Под катом я попробую понять, из-за чего оно такое именно в России взялось. Дабы не оставлять бреши в рассуждении.
«Зона рискованного земледелия»… Что такое риск? Я слышал, что само слово происходит от имени собственного: какая-то скала в Испании, откуда «на слабо» сигали в прибой. В общем риск — это мера осознанной субъектом неизвестности обстоятельств некоторого обмена, инициированного субъектом.
Обмен здесь понимается максимально широко, включая в себя такие вещи, как ростовщичество — обмен денег на большее количество денег.
Условие осознанной неизвестности отличает рискованное действие от глупого. И рискующий, и дуркующий ведут себя так, словно предполагаемая ими картина мира является истинной, но рискующий знает, что это лишь его предположения.
Что такое «рискованное земледелие»? Казалось бы, это всего лишь земледелие в зоне с низкой биопродуктивностью, когда урожай не гарантирует выживания земледельца. Но это ещё не всё.
Пусть у нас есть неплодородная земля, которая даёт четыре урожая в год. Только маленьких и скудных, которые тоже не гарантируют. Похоже это на русскую деревню? Нет. В чём отличие? В том, что в этом случае напряжённость труда будет примерно одинаковой на протяжении всего сельскохозяйственного года.
А в русской деревне есть страда, когда «день год кормит» — и есть всё остальное. Не то, что бы весь оставшийся год можно лежать на печи, но в общем отличие русского земледельца от такого, четырёхурожайного, примерно соответствует отличию пилота-истребителя, у которого «пять суток отдыха — пять минут ужаса», от пехотинца, круглосуточно и круглогодично мокнущего в траншее в условиях позиционной войны.
В сумме для русских землепашцев получаем как определяющее условие выживания — необходимость ограниченных по времени рискованных действий. «Риск» здесь может определяться не только низкой биопродуктивностью, но и, например, набегами кочевников, предсказать которые на сезон не проще неурожая.
Что станет главным следствием этого? То, что в социуме подражание сверх необходимости (обучения) перестаёт быть выигрышной поведенческой стратегией, и это закрепляется в нормах поведения.
Вот представьте себе: землепашец А подражает в ведении дел землепашцу Б, то есть делает всё так же, как он, но чуть позже и чуть хуже. При этом землепашец Б делает всё правильно и на совесть. Однако хвать! — неурожай. И зерна землепашцу Б еле-еле хватило дотянуть до нового урожая. А землепашцу А не хватило на это самое «чуть». Если выживет, урок будет выучен раз и навсегда — «живи своим умом». И детям то же накажи.
Более того. Вполне может оказаться так, что почти все сделали так, а один сделал эдак. И именно этот один в итоге не попал под раздачу. Ведь речь-то идёт о рискованных действиях не в смысле игр с нулевой суммой внутри социума, а о действиях перед лицом внешней непреодолимой и малопредсказуемой силы. Так что здесь действительно может оказаться, что «все неправы, а я прав». См. Ивана-дурака, Емелю и прочие архетипы.
Следовательно, «все» как образец для подражания в деянии или недеянии исключаются. «Живи своим умом». И именно такой человеческий тип воспроизводился на русской земле, с пониманием правильного поведения в первую голову как поведения независимого.
Кроме «зоны рискованного земледелия», однако, присутствует у нас родное российское, в девичестве московское государство. Из-за той же самой низкой биопродуктивности у государства не было денег, чтобы организовать адекватное по избирательности управление людьми «себе на уме». Проще говоря, снятие ресурса с населения происходило через обращение к сообществам, а не к отдельному подданному. Гораздо дешевле было прикрепить крестьянина к служилому дворянину и спрашивать с последнего качеством службы и снаряги, чем пускать сборщиков налогов по деревням. В развитие того же подхода, порабощение крепостных при Петре I преследовало цель высвободить дополнительный управленческий ресурс для дальнейшей модернизации.
Как следствие, мужиков «себе на уме» вынуждали жить в сообществе, с которого спрашивали как с целого, то есть сильно повышали коммунальное напряжение между людьми, ценившими независимость. При том, что условия, в которых это «себе на уме» воспроизводилось (климат), никто не отменял. Получается два противоречащих друг другу эволюционных стимула.
И вот представьте себе: деревня на сотню таких независимых пахарей в середине гауссианы плюс некоторое количество кулаков и пропойц по её крыльям, и какой-нибудь приказчик с эдиктом типа «чтоб вот столько-то и столько-то община к такому-то месяцу и дню выложила. В случае облома влетит всем». Что будет в результате?