Ключ мы осторожно повернули назад и вынули, и Джим впрыснул машинное масло в замочную скважину.
Сердце у меня билось как метроном, глаза Джима горели зеленым огнем золотоискателя. Мы чувствовали, что на этот раз…
И вот… Джим осторожно повернул ключ своими длинными пальцами карманника.
Замок щелкнул, а затем… нехотя открылся. Победа!
Мы с трудом подняли люк. Посветили вниз. И не увидели ничего, кроме пыли и пустого пространства.
Вниз вела узкая поржавевшая винтовая лестница, крепящаяся к стене подземелья.
Спускаться по ней было опасно.
Но любопытство пересилило страх. Первым в подвал полез Джим.
Мы договорились так: Джим должен был достичь дна, оглядеться, убедиться, что все тихо, и после этого дать мне сигнал.
Джим спускался медленно, проверяя каждую перекладину, держит ли, прежде чем наступить на нее ногой. Лестница скрипела и ходила ходуном. Я ждал…
Наконец услышал… слабый голос из глубины.
– Все в порядке, спускайся, брат. Тут нет ни двухметровых крыс, ни оживших мертвецов.
Я начал спуск. Считал перекладины. На шестидесятой сбился.
Достиг дна. Стоял как истукан. Боялся идти.
Рядом со мной стоял Джим. Пылинки роились вокруг его фигуры… как мушки.
– Ну и что теперь. Скажи, профессор!
Как будто я это знал.
Джим начал яростно светить фонариком во все стороны. По стенам подземелья забегали синусоиды… Это было эффектно, но не позволяло понять, где мы, черт возьми, находимся.
– Стоп! Перестань мельтешить. Возьми и мой фонарик, сложи его задними сторонами с твоим и подними оба. Как можешь высоко. Да, на вытянутой руке. А теперь… медленно поворачивайся. Как маяк.
Два луча высветили стены большого, прямоугольного в плане подземного зала.
Просторного и высокого. И вроде бы совершенно пустого. К вящему разочарованию Джима. Мы находились в одном из его углов.
На стене, прямо за лестницей мы обнаружили что-то напоминающее старинный выключатель. Джим осторожно крутанул колесико…
Неожиданно в зале зажегся свет. Слабый, мерцающий, сиреневый…
Мы погасили фонарики и жадно глазели по сторонам.
Оказалось, стены и потолок зала были покрыты фресками, настолько выцветшими, что я поначалу ничего не смог разобрать. Какие-то непонятные фигуры, незнакомые мне предметы, дома, смутно напоминающие марсианскую архитектуру.
Предложил: «Давай обойдем зал по периметру, может быть, найдем двери в другие помещения».
Джим не возражал.
Прошли по периметру. Дверей не нашли. Зато определили, что размеры зала составляли примерно тридцать один на девятнадцать метров (Джим считал шаги).
Интересно, как это строители укрепили тут потолок… Без колонн…
Прошли в середину зала.
Задрали головы. Прямо над нами на потолке был изображен огромный орел. В когтях он держал голубоватый шар. Глобус! И глобус этот непостижимым образом вращался.
Джим неожиданно схватил меня за руку и спросил: «Ты чувствуешь это?»
– Что?
– Не знаю, как описать. Дрожание земли… вибрация.
– Тут метро недалеко. Может быть, поезд проехал?
– Нет, это что-то другое. И музыка…
– Ничего не слышу, вибрации не ощущаю.
Пошли назад к лестнице. Выключили свет. Поднялись на поверхность. Поприветствовали верхний мир. Жадно дышали ночным мартовским воздухом.
Закрыли крышку люка. Заперли замок.
Поклялись как скауты, никому о нашем приключении не рассказывать.
Я положил ключ назад в мешок, а мешок спрятал в шкафу на проходной.
Разошлись по своим комнатам. Я не стал раздеваться, лег на койку, завернулся в одеяло и тут же заснул.
На следующий день, в восемь утра, нас должны были сменить.
Ночью мне снилась всякая чертовщина. Будто бы стою я в этом подземном зале и смотрю на фрески. И фрески начинают наливаться цветом и объемом.
Фигуры на них оживают и спрыгивают со стен в зал. Это средневековые войны, вооруженные мечами и копьями. Они бегут ко мне… ужасный орел слетает с потолка…
Тут я открыл глаза.
И, вот же наваждение… я стоял голый и босой… с фонариком в правой руке и ключом в левой… в подземелье, освещенном слабым сиреневым светом.
Один.
И это не было продолжением сна. Это была самая настоящая явь.
Как я сюда попал?
Неужели разделся на своей койке, зашел на проходную за ключом и спустился в подземелье? Как лунатик?
Тут я ощутил то, что Джим назвал дрожанием, вибрацией. Только мне показалось, что не земля дрожит, а само пространство. Как будто готовится к чему-то. К метаморфозе, преображению…
И музыку я тоже услышал. Она отдаленно напоминала органную музыку Оливье Мессиана, которую я слушал недавно в Зале Чайковского.
Хорошо еще, что фигуры на фресках все еще были блеклыми и не собирались оживать.
Я чувствовал себя пугалом… идиотом… глупо вмешавшимся в чужую игру, не понимая ее правил, без шанса на победу. Ставкой в этой игре была моя жизнь.
Хотел подняться по винтовой лестнице.
Но что-то меня остановило.
Поначалу, не понял, что. Да, я услышал шаги… кто-то шагал, шаркая и посвистывая.
Но я не видел шагающего. Он был еще далеко.
И вот… он вошел в зал. Прошел сквозь стену.
И направился к противоположной стене.
Выглядел он как бездомный. Старое пальто английского покроя, в кармане – бутылка кефира с зеленой крышечкой, вместо брюк – рванина… Грязная меховая шапка. Ботинки с калошами. Дырявые перчатки. Бородка.
В середине зала он вдруг остановился. Пробурчал что-то вроде: «Ах-ха-ха…»
Обернулся и пристально посмотрел на меня. Вздохнул… и неодобрительно покачал головой.
И пошел дальше. Вошел в стену легко, как корабль входит в туман. Видел такое в Крыму, у Карадага.
Его лицо показалось мне знакомым.
Вспомнил! Это был Михаил Одноралов. Я видел его на выставке московских неофициальных художников в Доме Культуры на ВДНХ. Лет десять назад. Видел и это пальто с бутылкой кефира. Посмеялся тогда и задал стоявшему рядом с ним маленькому человеку несколько вопросов. Он ответил… приглашал меня к себе в мастерскую, но я не воспользовался приглашением. И вот, он тут, в своем знаменитом пальто, ходит сквозь стены, вздыхает и головой покачивает…
Погодите, но он же уехал в Америку. И не умер. Что же он забыл в нашем подземелье? Подрабатывает привидением? У большевиков на службе?
Или это не он, мне показалось?
Тут я услышал звонкий детский смех и из стены зала, там же, где Одноралов, выпрыгнули три маленькие девочки. Голенькие. Они побежали по его следам. Возможно хотели догнать.
И они тоже остановились в середине зала, обернулись и посмотрели на меня. Состроили гримасы. Высунули языки. Что-то прокричали вместе.
Голоса их были похожи на то, что получается, если ленту на магнитофоне прослушивать задом наперед.
Лица у них были неживые, кукольные.
Девочки вошли в стену там же, где это сделал бродяга.
Из стены… выехала карета-ландо, запряженная двумя пегими лошадями. Карета остановилась, из нее легко выпрыгнула дама в роскошном белом платье до пят. И направилась ко мне… положила руки мне на плечи, приблизила свое лицо к моему лицу и сказала: «Я – Марта Целле. Ты вызвал меня и вот я тут, любимый…»
Я был потрясен этими явлениями. Оставим Одноралова с его пальто и девочек-куколок на совести подсознания. Но откуда этот зал узнал, что я всю жизнь мечтал именно об этой женщине?
Подошел к тому месту, откуда появлялись эти существа, потрогал стену. Несколько раз ударил ее кулаком. Никакого подвоха, никакой потайной двери. Стена как стена. И пройти сквозь нее, и тем более проехать на карете – держу пари – вы, господа, не смогли бы. И я не смогу.
Что же это было?
Поднялся наверх, лег на свою койку и заснул.
А утром успел до прихода сменщиков поговорить с Джимом.
Оказалось, он тоже спускался ночью в подземелье! Но рассказывать о том, что он там видел и пережил, покрасневший как рак Джим решительно отказался.
Решил в подвал больше не спускаться. По крайней мере – в ближайшие дни. Испугался. Не был готов жить в той новой реальности, которую выстроил для меня зал.
Меня терзало недоброе предчувствие, я полагал, что то неистовство, с которым я овладел этой женщиной-миражом в белом платье, не пройдет мне даром и отравит мою обычную семейную жизнь с Нелей…
Да, зал не обладал собственной волей, а только материализовал, развивал, трансформируя, мои воспоминания, мои представления и мечты… Но я справедливо опасался, что он поступит также и с моими страхами, кошмарами, навязчивыми идеями. Боялся, что зал пробудит к жизни чудовищ, не видимых для окружающих меня людей, но составляющих неотъемлемую часть моего естества, чудовищ, которых я – каюсь – подкармливал, пытался заговорить, задобрить, подмаслить… чтобы они не так жестоко терзали меня и моих близких.
Я вечно всего боялся… кролик, а не человек…
А Джим… Джим кроликом не был.
Через две недели после нашего совместного посещения подземелья… ночью, на проходной… мне все-таки удалось его уговорить рассказать мне о том, что он тогда пережил. В таинственном зале с фресками на стенах и орлом на потолке.
Для этого пришлось открыть карты и, ничего не скрывая, поведать ему и о бродяге в пальто, и о трех голеньких девочках, и о явлении женщины в белом, и о той оргии, что мы с ней устроили. Джим слушал меня и улыбался. Наверное, я казался ему ягненком или кроликом…
– Кажется, мы оба сошли с ума. Многое из того, что там со мной случилось – я не могу описать словами. Просто не понимаю, что это было. Этого я и касаться не буду… Так вот, для начала зал показал мне то, что я никак не ожидал увидеть. Как это называют… кинематографическую аллюзию. Как и у тебя, прямо из стены выехал большой темный автомобиль. Я узнал модель – обожаю старые американские машины – это был четырехцилиндровый Максвелл начала двадцатых годов. За рулем сидел человек в кожаной куртке, шапке и в таких же перчатках. И в больших автомобильных очках, которые делали его похожим на сову… или на аквалангиста. Автомобиль остановился в середине зала, шофер посмотрел на меня, грозно блеснув очками, достал пулемет… Томпсон с круглым магазином… и давай палить. Отстрелялся и дальше поехал – прямо в стену. Исчез. Так зал меня поприветствовал.