25
Огромное тускло-красное солнце, балансирующее на краю горизонта, покрыло горы коралловыми пузырями. Черный язык тени уже слизнул изломанный под немыслимыми углами холмы и развалины города, когда-то бывшего Корамвисом.
Настал сезон снегов и дождей — вслед за сезоном зноя, когда плодородными северными почвами владела одержимость ростом. И плоды земли были в городе как нельзя кстати. Опустевшие сады ломились под тяжестью урожая, осыпая его на землю; между вывороченными из земли булыжниками мостовой пробивалась молодая поросль. Очень скоро на труп блистательной столицы властно заявила права буйная растительность. В разрушенных дворцах кричали птицы, под вздыбленными плитами широких дорог устраивали свои логовища оринксы и дикие кошки. Что же касается людей, то в Корамвисе остались лишь мертвые. Их могилы были случайными и разнообразными. Другие, откопанные из-под обломков любимыми или найденные на поле боя у подножия холма, получили мавзолеи из земли и каменные надгробия. Королевского кургана нигде не было видно. Никто не знал, предали ли Амрека земле. Возможно, земля все-таки в конце концов проглотила его, или по иронии огонь воздал ему последние почести на манер степняков. С уверенностью можно было утверждать лишь одно: ни одна женщина и ни один мужчина не провожали его со слезами в уединение могилы. Такова была его судьба.
Люди жили и работали внизу, в городке из деревянных домишек, среди которых выделялись немногочисленные грубо сложенные каменные здания — неуклюжем и уродливом наспех выстроенном местечке. К западу от него, на невысоких лесистых склонах, первым делом выстроили храм — висский храм из белого камня, с высокой башней и множеством колонн и ступеней. На алтаре возжигали курения, раскладывали фрукты и сладкий виноград, разбрызгивали кровь. Они никогда не забывали совершать служения и приносить Ей дары, ибо теперь Она принадлежала им. Принятая ими в минуты ужаса, Она приобрела их черты. Дорфарианская Анакир. Они собирались назвать свой городок в Ее честь, когда он будет достроен, а Ее жрецы были темнокожими, молившимися Ей с огнем, курениями и цимбалами, переживавшими видения и творившими волшебство в Ее честь.
Теперь в Дорфаре были и степняки тоже.
В одном из каменных зданий заседали два совета. В первый входили дорфарианцы. Крин, некогда бывший Дракон-Лордом в городе, тоже был среди них. Матон, старый глава, чудесным образом спасшийся от смерти под странным нагромождением рухнувших во время землетрясения балок, до сих пор занимал свою старую должность в новом окружении. Во втором совете заседали Ланнцы и заравийцы, а также желтоволосые из Степей и прочих мест. По улицам свободно расхаживали воины из Тарабанна и Ваткри, пираты из Шансара в одночасье стали политиками и героями. Сорм Вардатский задержался в Закорисе, в капитулировавшем черном улье Ханассора, подъевшего все припасы из самых глубоких погребов; а в Кармиссе шансарский карательный флот, напившись крови и вина, провозгласил Ашкар богиней острова и начал превращение Ее сынов в королей. Кармисс был покорной и податливой страной. Он раскрывал перед завоевателями свои многочисленные удовольствия и наслаждения, грациозно склоняясь под игом. За решетками из слоновой кости шептались, что завоеватели — красавцы и храбрецы, и женщины, как и одна их сестра в Вардате, начали выбеливать волосы и подкрашивать их золотым и белить свое смуглые лица, как некогда делала дорфарианская королева. А янтарь, обладавший для народа Равнин бесконечной мистической ценностью, теперь стал столь же дорогим, как черные кармианские жемчужины.
На висских просторах начали образовываться союзы плоти. На втором закате лета появились на свет первые ребятишки, зачатые от таких союзов. Ничем не примечательное сарское имя «Ральднор» стало самым популярным, которое давали новорожденным мальчикам смешанной крови.
А разговоры о короле, который носил это имя, звучали все настойчивей. Он взял в жены ваткрианскую женщину, но возьмет ли он себе вторую жену из темных рас, на манер Висов? И останется ли он жить под разрушенным Корамвисом или предпочтет вернуться в его разрушенный побратим на Равнинах-без-Теней? И жив ли он вообще? Ходили слухи, что он погиб в бою, ибо после того, как земля содрогнулась и разрушила Корамвис, видели его собственными глазами очень немногие.
Красное солнце соскользнуло за горы, и на деревянных улицах потянуло ознобным дыханием ночи. Двойной совет, заседающий в темном каменном зале, переговаривался: Висы с Висами, а степняки, по своему обыкновению, сидели молча.
Зажгли лампы. В комнату вошел человек и занял место среди них. Он никогда не одевался как король, а сейчас на нем был темный плащ, как будто он собирался в путь.
Он выслушал их дело. Решения были приняты, все улажено. Но в зале витало какое-то предчувствие. Наконец он рассказал им об их обязанностях и объявил, кого оставит вместо себя в качестве регента светловолосого сына, которого Сульвиан родила ему за морем.
В рядах Висов поднялся шум. Люди повскакали с мест.
— Повелитель Гроз… Страна все еще находится в состоянии постоянных перемен… Куда, во имя богини, вы уходите, что решили бросить нас?
Степняки молчали, уже зная ответ.
— Я сделал свое дело, — сказал он. — Оно закончилось, когда пал город.
Он обвел их взглядом. Его лицо странно переменилось. Былой величественный и ужасный свет в нем погас, но в глазах, где прежде не было ничего, кроме огней решимости и власти, теперь поселилась непроницаемая тень. Сущность, вытеснившая его душу и овладевшая им, теперь отпустила его. Он снова стал самим собой.
Он не обращал внимания на их пререкания. Крин, Дракон, увидел в глазах Ральднора что-то такое, что сказало ему то же, что могли бы сказать степняки, ибо он был превосходным знатоком человеческих душ, избранных богами или нет. Яннул Ланнец, знавший Ральднора с давних времен, увидел его помыслы так ясно, как будто на него вдруг снизошел дар телепатии. Зарос находился в Лин-Абиссе, чествуемый за его хитрость в Оммосе заравийцами, которым очень хотелось, чтобы про их вклад в победу не забыли. Когда он услышал, как король несколько дней прожил затворником, а после этого пришел на Совет и отрекся от королевства, он тоже догадался.
Они так и не узнали, что же случилось с Ральднором. Но для них его разум был сверкающим механизмом, который можно повернуть куда угодно. И перед ними на миг мелькнул этот сложный клубок мыслей — этот мозг, такой нечеловеческий, такой чуждый, погруженный в тайную и взвешенную пучину поиска. Что инициировало этот поиск, тоже осталось для них скрытым — какой-то неуловимый толчок или побуждение. Возможно, это была простая надежда или укол глубоко упрятанной, но неисцелимой боли. Ибо он все-таки до сих пор был человеком. Видевшие его на Совете больше не могли в этом сомневаться. Зрелище развенчанного бога лишало их присутствия духа. Они предпочитали вспоминать все что угодно, только не это.
За окнами стояла прохладная неподвижная ночь, освещенная булавками звезд. Немногочисленные провожатые смотрели ему вслед, глядя, как он углубляется в развалины Корамвиса, направляясь к горам.
Часом позже, в своей деревянной хижине Яннул сказал Медаси:
— Значит, она все-таки жива. В Таддре. Красноволосая Астарис. И он поехал за ней.
Он слышал детский голос, голос, взывающий к нему с другой стороны черной бездны, пронзающий его мозг своей потерянной мольбой.
В его мозгу мелькнула мимолетная мысль о сыне Сульвиан, оставшемся в Ваткри, еще более мимолетная — о черноволосом малыше, которого родила и принесла ему Лики. Плоть от его плоти взывала к нему — не словами, ибо он не умел говорить, но смутным, интимным мысленным языком, на котором он разговаривал лишь с одним человеком. Все части уравнения встали на свое место.
Его дитя.
Дитя Астарис.
Астарис.
Когда эта мысль дошла до него, расплывчатая сущность покинула его мозг и исчезла. Он был свободен от всех долгов, от движущей им духовной силы, которую люди считали Анакир, этого олицетворения расы, к которой он принадлежал. Как в былые времена, мысль о женщине с кроваво-красными волосами овладела им, затопив его мозг, точно рассвет, и не оставила места ничему другому.
Сначала его поиск был всего лишь поиском ума. У него не было никаких других способов найти ее или то существо в ее теле, которое позвало его. Следуя за эмбрионом, он пересек смутные континенты и безбрежные плато темноты и в конце концов вышел к мерцающему маячку, безошибочному в этой безликой ночи.
Позже нематериальный пейзаж превратился в дороги, горы и леса. Магнит, влекущий его к себе, находился в Таддре, как он когда-то и предполагал.
Возрождение расы, символ разрушенного города стали чем-то далеким. Он покинул их без колебаний и сожаления. Ведь на исходе борьбы его божественная суть не поглотила его, ибо что-то снова превратило его в обычного человека, в мужчину.
По заросшему саду дворца Правителя ползли темные тени, точно длинные холодные пальцы. В буйном лесу, подступавшем к самой стене, злобно кричали птицы. Поднималась рыжая таддрийская луна.
К стене у старых ворот привалился мужчина.
Вскоре между деревьями проскользнула приземистая смуглая женщина, направившись к нему.
— Ну, Паньюма, — сказал он, хватая ее за грудь. Она отпихнула его.
— Ты глупец, Слат. Если Хмар услышит об этом, он убьет нас обоих. Он знает множество медленных и ужасных ядов…
— Тихо, потаскушка. Ты ведь знаешь, что пришла потому, что сама хотела этого. Он не тот мужчина, который способен удовлетворить тебя, а я тот, и не говори мне, что тебе это не нравится. Кроме того, он считает, что ты защищаешь его от той женщины-змеи, которая, как он говорит, преследует его, а я… я защищаю его от его смертных врагов. Кто в последней войне принес ему головы двух лордов?
— Ты, — сказала она, ухмыляясь.
Он толкнул ее к стене и задрал ей юбку, и недреманное око луны следило за развитием и завершением их игры.
— А теперь мне пора возвращаться, — прошептала она хрипло. — Он будет звать меня. В последние несколько месяцев он сам не свой от страха — с тех пор, как через горы пришла эта история.
— Что? О Дорфарианской войне? Почему это должно его тревожить?
— Думаю, что он из тех мест. А женщина-змея? Ведь желтые люди поклоняются богине со змеиным хвостом. Бродячие торговцы рассказывают, что желтые люди взяли Элисаар и Закорис и разрушили Драконий Город, а их богиня сидела на горах и смотрела на них, — пробормотала Паньюма нараспев, как будто произносила одно из своих лесных заклинаний.
Слат оправился и презрительно сплюнул на ночные тени.
— Басни для ребятишек.
Паньюма возразила:
— Но все-таки есть всякие странные вещи, о которых говорят старые легенды. Помнишь рабыню, которую ты продал Хмару?
Слат кивнул. Год назад Паньюма, не сумев совладать с искушением продемонстрировать свои тайные силы, показала ему секретный мавзолей, и несмотря на его обычную безжалостность, при виде ряда не живых и не мертвых кукол в роскошных одеждах у него свело живот.
— Помню. Жаль ее. Редкостная была красотка моя Селухис.
— Он ходит туда, чтобы смотреть на них, — прошипела Паньюма. — Иногда и меня с собой берет. У них до сих пор растут ногти, и волосы тоже, и мне приходится обрезать их, как будто я камеристка. Когда на твою рабыню упал свет, оказалось, что у нее отрасли красные волосы.
Слат выругался.
— Клянусь Зардуком! — Он порылся в памяти, потом спросил: — А невеста Повелителя Гроз… разве у нее были не красные волосы?
— Насколько я слышала, торговцы говорили, что красные. Ты знаешь, что тогда сделал Хмар? У него на лбу выступил пот, он что-то залепетал и выставил меня оттуда. Потом, когда наступила ночь, он покинул наше ложе и отправился туда с железным прутом. Я шла за ним, и он меня не заметил. Та штуковина на полу, которая раздвигает камни — он разбил ее прутом.
— Может быть, он боится, что она выйдет и задушит его своими красными волосами, как его змеиная женщина.
— Теперь он почти не выходит из комнаты, — сказала Паньюма. — У него лихорадка, и он все время вскрикивает во сне.
— Так уже бывало и раньше.
— Да, — сказала она. В ее черных глазах что-то блеснуло. — Когда ты приехал сюда, то был простым наемным головорезом, — сказала она, — а теперь ты капитан солдат Хмара. После той войны они пойдут за тобой в огонь и в воду.
— Что ты задумала, хитрая сучка?
— Я ничего не говорила. У нас, женщин, длинный язык. Мужчины думают сами — если они, конечно, мужчины.
Золотинки холодно блеснули в ее косе, взметнувшейся, когда она развернулась и поспешила обратно по заросшему деревьями дворцовому саду.
Почти через целый месяц человек по имени Ральднор спустился с гор в Таддру под линялой голубизной равнодушного неба. Это была высохшая, но живая земля, задушенная черными джунглями и чахлыми полями, на которых ничего не росло.
Он проехал через Тумеш, где на шумном базаре продавали рабов, и, двинувшись на север, добрался до одной из безымянных речушек, где сменял своего скакуна на плот. По реке он отправился в одиночестве, собственноручно выгребая против течения.
На шестой день его остановили.
Пароля он не знал: он просто стоял, глядя на троих мужчин и видя их не только глазами, прощупывая их всеми чувствами сразу, более тонкими и более многочисленными, чем у них — и в их душах обнаружил еле уловимый запах того, что он искал.
При виде его волос они разразились бранью. Что-то в его поведении и лице заставило их опустить ножи, которыми они обычно подгоняли тех, кто явился сюда незваным. Они сказали ему, что отведут его к Хмару, правителю восьми королевств, и он поблагодарил их.
А потом они каким-то образом потеряли его на заросшей лесной дороге. Наступала ночь, и они принялись кричать и искать его. В конце концов они бросили это занятие, решив, что его схватил леопард, настолько быстро, что они просто этого не заметили, утащил его куда-нибудь в кусты и там сожрал целиком.
К тому времени Ральднор уже добрался до таддрийского городка и шагал по замусоренным улицам к каменному особняку Хмара.
Амнор, Советник короля, Глава Высшего Совета Корамвиса, открыл глаза в спальне, наполненной дымом факелов. Амнор, зачатый искайской девушкой от одного из дорфарианских принцев, который овладел ей против ее воли. Амнор, деливший ложе с Вал-Малой, королевой Повелителя Гроз, но так и не узнавший о том, что стал отцом ее ребенка; Амнор, убийца Редона, Верховного короля Виса.
— Хмар, — сказал он, — меня зовут Хмар.
Он подумал о своей потайной комнате и о женщине, стоявшей там в ожидании со своими кроваво-красными волосами. Дело рук Ашне’е. Анакир отвергла его дар.
— Ох, Мать моя, — протянул он. — Я горько сожалею о том, что обидел тебя, — и безумно расхохотался, охваченный ужасом.
Он видел Ее и в Дорфаре, в небесах, сияющую, словно солнце, которое потемнело. Город был разрушен до основания — это обрадовало его. Но все же то была ее месть — Ашне’е, Анакир — тень ее возмездия уничтожила Корамвис. Теперь она пришла за его жизнью…
— Кто здесь? — выкрикнул Амнор. В преждевременной темноте комнаты он уловил холодны шаги. Неужели убийца уже прятался где-то здесь? Дрожа и потея, Амнор напряг таза и в тусклом свете факелов разглядел Паньюму. В одной руке она держала кварцевый фиал, украденный из неподъемного сундука у дальней стены, пока он метался в своем безумном сне. Но она спрятала фиал между круглых темных грудей, прежде чем он успел заметить его.
— Всего лишь Паньюма, лорд. Вы встаете?
— Да. Сегодня я буду есть внизу. В моем зале. Ты будешь мне прислуживать.
— Я ваша рабыня, лорд.
Он тщательно вымылся из каменного кувшина, и она принесла ему одежду и золотые украшения.
Когда она подошла к окну, чтобы выплеснуть грязную воду, то незаметно извлекла из ложбинки между грудями фиал и через несколько секунд выбросила его из окна. До земли он не долетел. Его перехватила пара рук.
Паньюма зашагала за Хмаром, спускаясь по лестнице в зал. Когда он уселся, она встала за спинкой его кресла, прислуживая ему.
Слат, капитан и телохранитель Хмара, сидел на другом конце стола, чему-то смеясь. Он усвоил хорошие манеры, которых требовал от своих подчиненных Хмар, и усвоил отлично. Он даже выучил темы застольных разговоров, распространенные когда-то в Дорфаре.
— Это вино обладает особенно тонким вкусом, лорд Хмар. Я выдерживал его в погребе больше года. Могу ли я предложить вам бокал?
Бегающие паза Хмара, шныряющие по всему залу, сосредоточились на фляге. Он высокомерно кивнул. Паньюма выплеснула опивки из его кубка и сполоснула его водой. Она подошла к Слату, протянувшему ей флягу. Потом наполнила кубок, оставив на дне капитанской фляги всего несколько капель, и отнесла полный до краев кубок обратно Правителю.
Хмар сделал глоток и снова кивнул.
— Горьковато, но неплохо.
Он потягивал вино, держа кубок за тонкую ножку. Его таза снова пришли в движение. Лицо Паньюмы ничего не выражало. Слат шумно хлебнул пустоту. Тревога сделала его излишне веселым. Они отравили своего господина, но тот, похоже, этого не заметил. Яд был исключительно медленным. Если им повезет, он умрет во сне.
За высоким и узким окном истаял последний свет дня.
В дальнем конце зала открылась небольшая дверца. На пороге показался человек — безликая фигура в плотном плаще с капюшоном. Солдаты Хмара изрядно шумели за обедом, поэтому незнакомец не выдал своего присутствия ни звуком, ни чем-либо еще ощутимым. И все же Слата охватила странная, еще более сильная тревога. Взглянув на Хмара, он забеспокоился, что зелье все-таки действует быстрее обещанного. Ибо безумные глаза Хмара внезапно прекратили свой нескончаемый поиск и были прикованы к незнакомцу. Лицо у него стало землистым. Он залился хриплым кашлем, похожим на карканье. Похоже, им овладело леденящее чувство неотвратимости, как бывает с человеком, долгие месяцы ожидающим исполнения смертного приговора и в конце концов оказывающегося перед виселицей.
Амнор вспомнил. Когда-то он был в пещере поющей воды. Женщина заманила его туда обманом, и он схватил ее за руку.
— Возможно, мне стоит изгнать из твоего чрева моего ребенка и отдать тебя на милость лорда Орна.
Как ни странно, на ее белом лице, словно заря, забрезжила улыбка. Он никогда не видел, чтобы она улыбалась, и никогда не видел подобной улыбки на устах ни одной из женщин. От нее у него кровь застыла в жилах. Рука, сжимавшая ее локоть, упала.
— Сделай это, Амнор. Иначе он будет моим тебе проклятием.
Амнор уставился на стоящего в другом конце зала незнакомца, слыша лишь журчание воды. Пришелец не стал садиться, так и оставшись стоять у одного из более низких столов. Под капюшоном его лица не было видно, и Амнор не смог разглядеть его ответного взгляда.
Его охватило странное ощущение, как будто он смотрит на нее не обычным взглядом, а третьим глазом, расположенным в центре лба. И видел он не ее. На ее месте стоял молодой мужчина, призрачный и расплывчатый, но Амнор различил, что его кожа отливает висской бронзой, но глаза и волосы светлы, как то вино, которым он отравил Редона в первую ночь Красной Луны…
«Он здесь, — подумал Амнор. — Это она послала его. Вестник Анакир… мой сын…»
Он угрюмо засмеялся. Нет, не его сын. Все-таки сын Редона. Редона, которого он отравил степным вином.
К Амнору пришло видение. Он увидел Вал-Малу, стоявшую, положив руку ему на плечо, жадными глазами пожирающую жидкость, которую он собственными руками перегнал, чтобы оборвать жизнь Редона — яркая камея с женой короля и мужчиной, его правой рукой, сговаривающимися убить его. И внезапно перед его глазами уже была не Вал-Мала и не он сам. Вместо них были таддрийка Паньюма и наемник Слат с вином, в которое они подмешали яд.
Амнор издал хриплый крик. Схватив пустой кубок, он швырнул его об пол. Потом выскочил из кресла.
— Меня отравили!
Люди оторвались от еды и подняли на него глаза.
— Отравили! — закричал Амнор с наливающимися кровью глазами. Он метнулся к Паньюме и ударил ее по лицу. Она упала, съежившись. — Эти двое убили меня. Эта дрянь и Слат, мой капитан…
За каждым столом люди повскакали на ноги. Они не считали вероломство слишком уж большим грехом. Они похватали со стола кинжалы и обеденные ножи. Наемники Слата закричали, поддерживая его; остальные принялись размахивать клинками направо и налево, охваченные страхом и гневом. В один миг завязалась драка. Кровь и вино лились рекой, факел, выбитый из подставки, поджег гобелен, которым была обита стена. Женщины принялись визжать.
Слат, рыча от ярости, выхватил кинжал, но Амнор увернулся и побежал — под арку за помостом, а оттуда в лабиринт коридоров и лестниц.
Пришелец в черном плаще, о котором все позабыли, начал пробираться по залу к арке, проходя между дерущимися, точно незрячий. Когда он был уже почти у помоста, на спину ему с диким воплем ярости прыгнул человек. Незнакомец сделал странный полуоборот, как будто покачнулся, и когда нападавший свалился с него, безжалостным и точным жестом перерезал ему горло. Больше за ним никто не побежал. Лишь Паньюма следила за ним глазами. Его тень упала на нее, забившуюся под стол. Она сделала магический знак, пытаясь защититься от него, но он уже ушел, молча, преследуя умирающего Хмара в темноте особняка.
Он без труда отыскал это место.
Незримый свет, неслышный звук, неощутимая нить под его пальцами — все это вело его. Коридор тускло освещали натыканные безо всякой системы факелы и слабый звездный свет, проникающий в окна.
В конце концов Ральднор добрался до глухой каменной стены и каких-то обломков на полу. Он понял, что пришел.
На земле, всхлипывая, лежал узкоглазый человек с унизанными кольцами пальцами. Он прекратил всхлипывать и сказал буднично:
— Значит, ты все-таки пришел.
Ральднор взглянул на него. Человек улыбнулся.
— Долго же я тебя ждал, сын Редона. Ты пришел за ней? За красноволосой женщиной?
— Да.
— Воздаяние, — пробормотал человек на полу. Ты замечаешь, столкнувшись с совершенной неизбежностью, я стал вполне здравомыслящим. Сюда нельзя войти. Механизм сломан. Я сам сделал это — в приступе ужаса. Но потом я услышал, что ты устроил в Корамвисе землетрясение. Возможно, ты сам сможешь открыть камень.
Ральднор опустился на колени у сломанных рычагов, внимательно оглядывая их. Капюшон соскользнул с его головы. Амнор впился в него взглядом. Он начал говорить что-то, касающееся Ашне’е, но внезапно его слова прервал грохот — Ральднор сбоку стукнул кулаком по механизму, потом еще раз, и камень, заржавело протестуя, начал раздвигаться.
— Так-так. У него еще и руки умелые.
Ральднор прошел мимо Амнора в темную, хоть глаз выколи, галерею склепа.
Царство смерти, в котором господствовал запах старых бальзамирующих масел. Погибшие воины и каменные шкатулки с костями. В дальнем конце комнаты, застывшие в безжизненных позах, стояли десять женщин. Их кожа превратилась в дерево, волосы — в проволоку. Осталось совсем немного до того, как их плоть начнет разъедать настоящая смерть.
Его руки коснулись их и тут же покинули их. Он подошел к последней, одиннадцатой фигуре. Это была она. Ее кожа осталась такой же, какой он помнил ее, и волосы тоже, только теперь в них были вплетены камни, Змеиное Око Анакир.
В открытом склепе воцарилась еще более гробовая тишина.
У двери в бреду что-то лепетал Амнор.
Дворец сотряс глухой подземный взрыв. Внезапно завязавшаяся битва выбралась на улицы истерзанного городка, распространяя огонь и дым, затуманивающие восходящую луну.
Ее разум был тьмой, необитаемой бездной, остовом цитадели, обглоданным неподвижными ветрами времени. Но почему-то ее суть до сих пор сохранилась — последний призрак в этих развалинах, и далекий шепоток жизни, ее ребенок.
Астарис.
Он вошел в ее разум, призывая ее, но не получил никакого ответа.
Потом из небытия возник образ.
Он сформировался и затвердел — знакомое очертание, изменившееся перед новым ужасом.
Астарис стояла перед ним, ожидая; ветер развевал ее алые волосы. Красная луна, застианская луна светила ей в спину. Она подняла руки, и по ее телу побежали длинные трещины — чернильные линии на янтаре. В следующий миг она уже рассыпалась, превратившись в пылающий пепел, а потом дуновение ветра унесло этот пепел к луне.
Он уничтожал этот образ, но он снова и снова возникал из тьмы.
Он попытался заслонить его другими образами. Образами любви, страсти, образами ее желанного тела, образами своей тоски.
Сначала ее мозг заполняли лишь одушевленные им сущности. Потом, словно призраки, ее воспоминания поднялись откуда-то из глубин ее разума навстречу его воспоминаниям.
Ее разум наполнялся, медленно, по капле, словно чаша. Потом вернулись мечты, мысли, одиночество, и все это неудержимой волной, в тот миг, когда окончательно рухнули двери. Она сама вошла туда последней, замыкая вереницу силуэтов и фантазий. Ее внутреннее «я», точно жемчужина, или поднимающееся солнце, открывающее единственный глаз и разглядывающее его.
Ральднор?
В могильной тьме он ощутил, как физическая жизнь вернулась в ее тело. Она пошевелилась в его объятиях.
— Ты здесь? — спросила она вслух.
— Я здесь.
Где-то далеко над лесом забрезжил рассвет, просочившийся между поднимающимися к небу дымками. Он принес в эту черную галерею намек на цвет, через открытую дверь, поперек которой лежал человек.
Ральднор взял Астарис за руку. Они прошли по каменной комнате, переступили через мертвеца и пошли по пустому коридору.
В ту ночь большая часть дворца сгорела. Многие комнаты выгорели дотла. По улицам, повизгивая, бегали собаки. Солнце раскрасило все размытыми золотыми и рубиновыми пятнами.
Лишь один ребенок видел удалявшуюся повозку. Ему еще предстояло вспомнить это позже, через двадцать лет, когда под давлением различных побуждений он перешел через горы и принял желтые одеяния Дорфарианской Анакир.
Беловолосый мужчина и аловолосая женщина. Он решил, что они оба слепы, ибо ни один из них, казалось, не видел ничего вокруг, однако же, когда они одновременно посмотрели в сторону, друг на друга, он понял, несмотря на юный возраст и все пережитое в эту ночь, что каждый из них все-таки кое-что видел: другого.
Повзрослев, ребенок — тогда уже мужчина — обнаружил множество легенд, окружавших Ральднора и то, как он покинул этот мир. Повелительница Змей забрала его, или он ушел под землю, ибо боги не могут оставаться богами, они могут лишь превзойти самих себя или же в каком-нибудь инферно мифологии забыть о своей власти и погибнуть.
И таддрийский жрец рассказал о том, что он видел, ибо это затрагивало какую-то логическую струнку его души, полагавшую, что божественность необязательно должна идти рука об руку с гипотезами и легендами.
Ральднор, сын Ашне’е и Редона, Ральднор, которого звали эм Анакир, Повелитель Гроз, уехал вместе с Астарис Кармианской, самой прекрасной женщиной на Висе, в бескрайние буйные леса Таддры, уехал, как простой крестьянин, на шаткой повозке.
И не легенда, а джунгли поглотили их. Хотя именно легенда сохранила их имена, пока последний хаос — не изменяющий, но уничтожающий — не погрузил Вис в воды океана и не обрушил наземь его небеса.