«Та-ак, – мелькнуло в голове, – ночлега здесь не выйдет. Пропали денежки. Да что денежки. Хорошо, если живым выпустят. Верно Маркушка говорил: всегда садись у двери или у окна. Но окон тут не было, а до ступенек, ведущих к низкой забухшей двери, далеко, не протолкнуться».
Он отбросил гнилушку, покрепче перехватил кусок с гвоздями… И обнаружил, что бить, собственно, некого.
Чахлый мужичонка, сидевший по соседству, отодвинулся сколько смог, от греха подальше, придерживая свою миску, да какой-то в дым пьяный возчик гаркнул: «Так его, так его, болезного!» – но кого именно он имел в виду, осталось неизвестным. Прочие проявили умеренное любопытство, кое-кто приподнялся со своих мест в ожидании бесплатного развлечения, но вступаться за побитого никто не собирался.
В довершение всего плотогон, которого Обр сгоряча посчитал покойником, приподнялся, сел и, раскачиваясь, как медведь на ярмарке, неразборчиво завыл что-то насчет Обровых родителей. Ловко пробираясь между столами, подбежали белобрысые братья-подавальщики, привычно подхватили крикуна под микитки и оттащили к стене, отдыхать. Набежавшая девица с ведром щедро плеснула на него водой в качестве лекарства от головной боли. Любопытствующие расселись по местам и вернулись к прерванным разговорам.
Хорт с облегчением уронил обломок под ноги и двинул на кухню. Забрать Нюську и ходу отсюда, пока любитель чужих табуреток не очухался или его дружки не надумали вмешаться.
– Постой-ка, парень!
На плечо легла чужая рука, цепкая и властная. Обр хмуро обернулся. В лицо ему ухмылялся широколицый, мохнатоусый коновод развеселой, но опасной компании за соседним столом.
– Ловко ты его.
– Я к нему не лез, – сквозь зубы пробормотал Хорт, намереваясь идти дальше. Меньше всего он хотел, чтобы в этом кабаке его запомнили.
– Я гляжу, ты парень не промах, – еще шире улыбнулся мохнатоусый. – Вино пьешь?
Обр неопределенно мотнул головой.
– Значит, пьешь. Садись с нами, гостем будешь. Или брезгуешь?!
В таких случаях спорить – себе дороже. Пришлось сесть на лавку между мохнатоусым и молодым парнем, который был таким красным, будто только что выполз из парной. Тут же, откуда ни возьмись, появился толстый стаканчик зеленого стекла. Не с вином, с самой натуральной водкой.
Хорт сначала нашарил взглядом кусок мяса пожирнее, хотя от свиньи на блюде посреди стола мало что осталось, а уж потом выпил залпом и сейчас же закусил, чтоб не пробрало. Еще один полезный урок Маркушки.
– Ну, давай за встречу! – заметил мохнатоусый. – Из каких будешь?
– Сирота я. Из Залесья.
Должна же быть где-нибудь такая деревня, Залесье. Лесов-то в округе пруд пруди.
– А девица эта тебе кто?
– Какая девица?
Водка все-таки действовала. Обр очень старался помнить об этом и не сболтнуть лишнего. Между делом запихнул в себя еще кусок мяса. Надо пользоваться, пока дают.
– Та самая, что с тобой пришла.
– Она не со мной. Судомойка здешняя. Знать ее не знаю.
Вот-вот! Нечего Нюську сюда впутывать. Не знаю, и точка.
– Стало быть, сирота. А драться где наловчился?
– Нигде, – нахально ответил Хорт, которого все-таки немного повело, – дар у меня такой. От рождения.
– Ну-ну. Случается. Звать-то тебя, сироту, как?
– У-м-м, – промычал Обр с набитым ртом. Выдумывать что-то ему было лень. Но собеседника этот ответ устроил.
– Со знакомством! – заметил он, придвигая к Хорту наполненный стаканчик. – Этот вот герой – Миха с рыбацкого конца, это – Кондрат из Черемховки, вон то – Сема-плотогон, а я буду дядька Дрон.
Выпили за знакомство. Обр только губы обмочил, а остальное ловко, под рукавом вылил на пол, где, к счастью, и без того уже было склизко. Он все выжидал, когда можно будет уйти, никого не раздражая, а покуда прислушивался к разговорам. Разговоры были обычные. Кто-то бахвалился, вспоминая былые подвиги, кто-то со слезой жаловался на жизнь эту распроклятую, судьбу горькую. Сему-плотогона влекло к вечной мудрости. Сведя глаза над блестящим стаканом, он зычно рассуждал о том, что, мол, все помрем, все там будем, так не все ли равно, когда и где помирать.
Невеселое какое-то было у них веселье. Будто из-под палки. Довольным казался только широкоусый дядя Дрон да пара крепких мужиков постарше всех прочих. В разговоры они не вступали, пили в меру и больше налегали на еду.
«Эдак они всю ночь гулять будут», – подумал Хорт, встал, старательно утерся рукавом, поклонился по-деревенски.
– Спасибо за хлеб, за соль! Спать пойду. Целый день в дороге.
– Знамо дело, – благожелательно кивнул дядя Дрон, – давай по последней, на посошок.
– Можно, – согласился Обр. Он знал, что от двух стопок наверняка не окосеет. Наверх, в спальню, уж точно дойдет. Выпил залпом, крякнул и закусывать не стал.
– Вот это по-мужски, – хлопнул его по плечу мохнатоусый, – молодец!
Паршивый кабак, и спальня у них паршивая. Холодно, жестко, голова трещит. Должно быть, из щелей надуло. Вот беда! Болеть-то никак нельзя. Без денег, в чужом городе…
– Нюсь, – позвал он, не открывая глаз, – принеси водички.
– Щас, ненаглядный ты мой, будет тебе водичка! – сказала Нюська хриплым противным басом, и на голову обрушился ледяной водопад. Обр вскочил, хотя веки по-прежнему не желали подниматься, слепо бросился вперед. В ногах запуталась скользкая солома, под колени подвернулся деревянный бортик. Запнувшись об него, парень тут же рухнул головой вниз. Едва успел выставить вперед руки. От боли в содранных ладонях и разбитых коленях глаза все-таки согласились смотреть на мир и увидели… Укрывище?
Со всех сторон высокие стены, могучие квадратные башни, впереди, за широким простором двора, главная цитадель, за ней торчат-громоздятся черные скалы. Вот только на памяти Обра стены никогда не были целыми, двор сплошь вымощенным, а кровля на цитадели новой, да еще и украшенной дымниками с фигурами танцующих журавлей. Нет, все-таки не Укрывище – чужая, неизвестная крепость.
Да и смутные мужские тени, окружавшие его, надрываясь от хохота, на поверку оказались не братьями, а какими-то незнакомыми парнями.
– Козлы! – прохрипел Хорт.
– Еще водички? – гнусаво осведомился один из насмешников.
– Сию минуту, ваше сиятельство! – тонким голосом пропел другой, что вызвало новый приступ смеха.
– Встану – убью! – совершенно серьезно пообещал Обр и для начала сел, нащупав позади себя что-то твердое. Это оказалось тележное колесо. Цепляясь за телегу, он поднялся на ноги. Журавли на крыше закачались, собираясь в полет, мощеный двор накренился, пытаясь стряхнуть сновавших по нему человечков.
– Ну и надрался ты вчера, – довольно добродушно заметил плечистый парень в рыбацкой робе с капюшоном.
Вчера? Хорт напрягся, припоминая, что было вчера.
– Не пил я! – вырвалось у него. – Всего-то две стопки!
Это вызвало новый приступ веселья.
– Стало быть, рано тебе по кабакам ходить.
– Сидел бы лучше у маминой юбки.
– Не, у них в Медвежьем Углу, или как его там, настоящей водки в глаза не видели.
– Точно! Они там по праздникам хвойный отвар пьют, шишками закусывают.
Обр уже не слушал, пытаясь оценить размеры случившейся беды. Голова болела, и думалось плохо.
– Ну будет, будет, – послышался знакомый добродушный басок, – отчего же и не выпить, ежели перемена в жизни вышла.
Хорт медленно, чтоб все опять не поплыло, повернулся на голос и понял: беда пришла большая, страшнее и быть не может. По двору уверенно шагал вчерашний широкомордый – мохнатоусый, только теперь рука его опиралась на эфес палаша, а на плечах красовался самый настоящий красный мундир. Поскрипывала кожаная перевязь, постукивали о вычищенный сапог длиннющие ножны.
– На-ка вот, накинь, – сказал он, протягивая парню красную солдатскую куртку. – До присяги не положено, но уж больно у тебя одежа худая. Мерзнешь, поди.
– Че? – только и смог выдохнуть Обр, отшатнувшись от красного мундира как от чумной заразы.
– Давай, надевай, мне хворые рекруты не нужны! – принахмурился мохнатоусый. – А вы – ноги в руки и марш на поварню! Господин Стрепет изволил распорядиться, чтоб вам ужинать дали. Нынче здесь заночуем, завтра в Сетунь-Скрепах, а там и до княжеской ставки недалеко.
– Какой еще присяги? Какие рекруты? – прошипел Хорт, начавший догадываться, во что влип.
– Да ты и вправду такой пьяный был, что ничего не помнишь? – хмыкнул мохнатоусый.
«Капрал, – оценив знаки различая, подумал Обр. – Везет мне на капралов».
– Помню, – вызывающе сказал он, – две стопки выпил и спать пошел.
Парни снова заржали.
– Где две, там и три, – мирно заметил капрал, но взгляд у него стал твердый и цепкий.
– А где три, там и четыре, – ехидно добавили сзади.
– Две, – уверенно прищурился Хорт, – только вторая с дурью была.
Нравы и приемы княжеских вербовщиков ему были хорошо известны.
– Ты, щенок, говори, да не заговаривайся! – капрал посуровел, однако не терял хладнокровия. – Я ж тебя, сироту, пожалел. По годам ты не годишься еще, но в Повенце пропал бы ни за грош. Там таких, как ты, полные улицы. А так сыт, одет, обут будешь. Кормежка такая, какой ты в своей деревне лесной и не нюхал. А ты молодец, военная косточка! У меня глаз верный. Ну, надевай, да пошли ужинать.
Однако брошенный Обру мундир беспрепятственно свалился в грязь.
Он понимал, что сейчас проще прикинуться, смириться, а уж потом, по дороге на южную границу или куда там собирались везти эту партию рекрутов, дождаться удобного случая и сбежать. Но заставить себя прикоснуться к мерзкой красной тряпке не мог. Он выпрямился, отцепился от телеги, покрепче утвердился на ногах, глянул исподлобья.
– Никуда я не поеду. И присягать не стану. Нету такого закону, чтоб вольных смердов насильно увозить.
На миг показалось, что тяжелый кулак капрала сейчас полетит ему в голову. Обр подобрался, готовый уклоняться, а если придется, то и дать сдачи, но капрал, человек опытный, понимал, что удержать от побега строптивого рекрута будет нелегко, и не терял надежды договориться.