«Я не хочу», – подумал Хорт, но его не спрашивали. Новый поединщик нашелся быстро. У этого усики были тонкие, бородка шильцем, черные волосы убраны в хвост. Узкий и ловкий, он тенью выскользнул из-за чужих спин, и Обр понял: с этим будет непросто. Некоторое время они кружили друг против друга, примеривались. Хорт покручивал свое оружие, принимал пробные удары на кованый наконечник, держал оборону. Дрот, ясное дело, длиннее палаша, но рубить-то им нельзя. А вот древко перерубить тем самым палашом – проще простого. Горько пожалел, что не взял что-нибудь потолще. Топор пригодился бы.
Оп-па! Зацепил-таки, гад, по запястью. Теперь на правую руку надежда плохая. Убить, конечно, тут не убьют, но все-таки обидно. Пришлось принять удар на древко, на котором появилась отчетливая зазубрина. Скоро таких зазубрин было уже две. Рубить, значит, нельзя. А что можно? Известно что. Это ж дрот.
Обр прыгнул назад, разрывая расстояние, пробежал несколько шагов под свист зрителей и, обернувшись, швырнул легкое копьецо. В последний миг спохватился, кинул тупым концом вперед. С такого расстояния промахнуться трудно. Древко угодило шустрому противнику прямо в грудь. Тот пошатнулся, но устоял, отбросил ногой упавший дрот, насмешливо поднял брови.
– Как это понимать?
– Ты труп, – ухмыляясь, растолковал Хорт.
Чернявый противник иронически оглядел себя, поднял руки, приглашая остальных полюбоваться полным отсутствием видимых повреждений.
– Напрасно гогочете, – разъяснил продравшийся в круг Рад, – если бы он бросал как положено, эта штука, Корнелиус, сейчас торчала бы у тебя в груди.
– В горле, – поправил его Обр, – я в горло метил, да только когда так кидаешь, он и летит неправильно.
– Мда, так ты мне всех бойцов перепортишь!
– А мне со всеми драться? – ехидно оскалясь, осведомился Хорт, которому надоели эти детские игры. – Так чего ж они по одному подходят? Эдак я до вечера провожусь. Наваливались бы все сразу.
Подопечные Рада заволновались. Новичок окончательно зарвался, и наглеца следовало немедленно проучить.
– А что, это любопытно, – одобрил Рад, две-три минуты послушав громкие возмущенные вопли. – Только не увлекайтесь! Господин очень огорчится, если его новообретенного племянника прикончат в первый же день.
Обр ждал, покачивая в руке верный дрот. Он знал, в общей свалке эти бодрые ребята будут очень мешать друг другу.
Далее началось такое безобразие, что многоопытный господин Рад только хмыкал и почесывался. Временами ему казалось, что дерзкий мальчишка и его вертящееся копьецо просто порхают туда-сюда над лезвиями палашей этаким черным стрижом, ухитряясь находиться во всех углах двора одновременно. Конечно, через четверть часа и древко ему разрубили, и самого загнали в угол, приставив к груди целых три палаша, но рубашки у нападавших уже не были белыми и целыми, а тонкие дворянские лица украсились вульгарными гулями и фонарями.
– На сегодня достаточно, господа! Умойтесь и переоденьтесь. Вы в этом, несомненно, нуждаетесь. А ты иди сюда!
– Чего еще? – проворчал недовольный Оберон. Так полюбившаяся ему теплая рубаха была порвана в двух местах, испачкана кровью, и рукав, разумеется, снова держался на честном слове. Зашить отдать кому-нибудь? Нюська бы зашила. Меленькими такими стежочками.
Да что ж это такое! Какая еще Нюська?! Теперь дела пошли такие, что об этом надо забыть. Накрепко.
– Я спрашиваю, палашом вовсе не владеешь? Эй, заснул, что ли? – донесся до него раздраженный голос Рада.
– Владею. Но плохо, – признался Обр. – Да на кой он мне сдался! Топором или там дубиной гораздо сподручней, и раздобыть их проще.
– Господин приказал обучить тебя благородному бою. Так что завтра с утра придешь сюда. Можно подумать, тебя не солдат учил, а разбойник с большой дороги.
Повелитель смотрел на пешку. Пешка скромно стояла на своем месте, исчезать не собиралась, самостоятельно никуда не стремилась. Как и подобает порядочной пешке, она находилась полностью в его власти. «Что ж, – размышлял Повелитель, – если нельзя уничтожить, не лучше ли превратить непокорную фигуру в ферзя?» И это… Да, это выход. Одним ударом, почти мгновенно можно вернуть все потери и получить то, к чему он шел столько лет. Правда, ферзем потом придется пожертвовать.
– Парень – прямо находка. С Корнелиуса спесь сбил в два счета. А ведь это у меня лучший. Я все гадал, как наших красавцев в настоящем бою попробовать. Так теперь я этого вашего родственника новоявленного каждый день на них натравливать буду. Узнают, почем фунт лиха.
– Ты выяснил, на что он способен?
– Палашом, мечом, саблей не владеет. С кинжалом обращается как разбойник с большой дороги. Но встретиться с таким на этой самой дороге я бы не хотел. Метательные ножи – блестяще. Сказать по чести – никогда такого не видел. Шест, копье, рогатина – как будто он с ними в руках родился. Топор, бердыш, алебарда – умеет. Тут ему, правда, силенок пока не хватает. Но это дело наживное.
– Арбалет?
– Сам не проверял, с его слов знаю, что может. Говорит, птицу бил влет со ста шагов. И я ему верю.
– Превосходно, друг мой Рад! Лучшего и желать нельзя. А что еще он любит, кроме оружия?
– Э-э… он не любит оружие. Полировать до одурения любимый меч, давать ему имя, беречь и лелеять, как дорогого друга, не станет. Ему что нож, что копье, что алебарда – все едино. Не будет алебарды, выдернет топор из поленницы, не будет топора – обойдется поленом. Он дерется для того, чтобы выжить. А уж чем драться, ему наплевать.
– Но все-таки, что его привлекает? Вино, деньги, женщины?
– Не пьет ничего, кроме воды, да и ту сам из колодца набирает. Похоже, не может забыть, как его опоили.
Деньги? Ну, не знаю. Выдал ему месячное содержание, так он поблагодарил сквозь зубы, сунул куда-то и даже пересчитывать не стал. А женщины… Хм… зелен он для этого. Еще ничего не смыслит.
– Не думаю. Шестнадцать лет. Возраст вполне подходящий. Деньги же ему пока не на что тратить. О чем еще мы забыли? Власть? Поручи ему гонять своих парней. Может, ему понравится.
– Им это наверняка не понравится. Они с ним и так не ладят. Он годами-то мальчишка еще, а бьется, как старый ветеран, сорок раз во все места раненный. Будто всю жизнь на войне провел.
– Почти уверен, что так оно и было.
– Гложет его что-то.
– Да. Пошли его ко мне.
Обр переступил через порог кабинета и снова увяз в золотистом сиянии, в шорохе качающихся под потолком оберегов, в шелесте песка, скользящего в больших песочных часах. С трудом нашел взглядом господина Стрепета, гревшего руки у печных изразцов. Дернул головой, обозначая поклон, посмотрел выжидающе. Мол, зачем звали. Господин Стрепет усмехнулся про себя, оценив и скупость поклона, и тяжесть взгляда.
– Друг мой, почему ты опять в таком виде?
Хорт повел плечом. Вид как вид. Рубаху, в которой пришлось драться три дня назад, он собственноручно застирал и заштопал как сумел, выпросив иглу у какой-то служанки. Получилось немного криво, но рубаха-то снова целая. Штаны и жилет тоже в порядке, а сапоги ему какой-то холоп ежедень чистит, надо и не надо.
– Я же приказал принести тебе приличную одежду в достаточном количестве. Мое приказание исполнили?
– Да.
– Так в чем же дело?
– Неудобно.
– Что неудобно?
– Жить, – кратко разъяснил Обр.
– О, видимо, ты не стремишься следовать моде и предпочитаешь простой охотничий стиль.
Хорт в стилях не разбирался, но на всякий случай кивнул. Предпочитаю, мол.
– Вечером тебе принесут другую одежду.
– Премного благодарен, – озадаченно пробормотал Обр, убежденный, что теперь придется-таки ходить в шуршащем и тесном.
– Напоминаю еще раз, не следует говорить «премного благодарен».
– Ну, это… я очень вам признателен.
– Превосходно. Однако умение носить камзол все же необходимо, так же как и умение вести беседу, не употребляя слов грубых или неуместных. Через два месяца, во время зимних собраний, я намерен представить тебя князю.
Хорт кивнул, сдерживая ликование. Ради беседы с князем он был готов целый год проходить наряженным как паяц на ярмарке.
– Утром ты занят на ристалище[40], - продолжал господин Стрепет, – но я бы желал, чтобы после дневной трапезы ты приходил сюда. Насколько я понял, ты грамотен.
– Да, – признался Обр, с отвращением вспоминая о своем промахе.
– Два-три часа, проведенные за хорошей книгой, пойдут тебе на пользу.
Насчет пользы Хорт сильно сомневался. Его знакомство с печатным словом ограничивалось завлекательной историей про то, как мыши кота хоронили. Яркие картинки с подписями, повествующие об этом событии, украшали стены трактира «У семи сосен».
– Не надо так пугаться, – мягко заметил господин Стрепет, – вот несколько книг, которые, как мне кажется, будут тебе интересны. Присаживайся сюда, здесь теплее.
– Не надо теплее, – обреченно сказал Обр. – В тепле я засну.
Взял верхнюю, к счастью, не самую толстую книгу из предложенной стопки. Решительно прошагал к окну. Устроился на подоконнике. Тоскливым взглядом окинул по-прежнему серое небо, круглый бок башни, фигуру часового, торчащую на стене. Хорошо ему. Уж его-то точно читать никто не заставит. Но если для того, чтобы добраться до князя, нужно читать, будем читать. Чего бы это ни стоило.
Он уныло повертел книжицу в пальцах. Название было изображено на переплете до того красиво и расчудесно, с такими росчерками и завитушками, что ни одной буквы опознать не удалось. Внутри все тоже было очень красиво. На широких полях в золотом обрамлении неслись всадники, насмерть бились храбрые воины, летели стрелы, пылали осажденные крепости. К счастью, буквы оказались понятными. Хорт собрался с духом и, водя по страницам аккуратно подстриженным, раздражающе коротким ногтем, принялся складывать их в слова.