Понемногу он размяк, разговорился. Принялся толковать об уме, силе и прочих выдающихся качествах любимого Змея. Нюська послушно восхищалась. Порассуждал о том, как правильно работать палашом. Нюська кивала с умным видом.
Потом неизвестно почему вспомнил Германову Катерину, которая подкармливала его и однажды, когда он был еще совсем щенком, попыталась погладить по голове, а он цапнул ее зубами за руку, чтоб не лезла. Совсем зверенышем тогда был.
Нюська слушала, смотрела внимательными серыми глазами. Только губы легонько шевелились. Обр заподозрил, что она шепчет свое знаменитое «у нашего мальчика не боли», но даже не разозлился. Ссориться не хотелось, и вообще ничего не хотелось, а уж тем более подниматься и ехать назад сквозь метель.
В общем, никуда он не поехал. Так и заснул, уткнувшись в теплые Нюськины колени. Спал как убитый, никаких ножей, палашей, кинжалов и прочего холодного оружия во сне не видел, будто и не было их на свете. Лишь под утро привиделось, будто он стал дворнягой, ленивой, лохматой и пыльной. Лежит себе на теплом крылечке, всех собак распугал, всех кошек разогнал, отвоевал крыльцо в свою полную собственность, и кто-то чешет его грязную шкуру, выбирая из нее приставшие репьи.
Проснулся он очень поздно. В комнате было бело. Окошко до половины залепило снегом. Над снегом светился кусок ярко-синего, совсем весеннего неба. Пришла Нюська, принесла завтрак и теплой водицы для умывания.
На вопрос «Который час?» ответила:
– Полдень.
– Это ж сколько я проспал! – ужаснулся Обеорн. – Господин Стрепет разозлится, два часа мораль читать будет. Теперь хоть не возвращайся.
– А ты и не возвращайся, – опустив глаза, тихо сказала Нюська.
– Как это?
– Давай уедем.
– Опять ты за свое!
На минутку он все же проявил слабость. Зажмурившись, представил, как здорово было бы замотать глупую девчонку в теплый плащ, посадить впереди себя и рвануть через горы, на юг, туда, где никто и слыхом не слыхивал о проклятом князе и погубленных Хортах.
Но он был истинным Хортом, и мужества ему было не занимать.
– Сказано, не могу. Дело у меня здесь.
Бодро поднялся, растрепал пальцами волосы, вроде как причесался, плеснул в лицо водички.
– Какое дело? – не отставала Нюська.
– Хорошее.
Девчонка подобралась поближе, взяла его за руку, заглянула в глаза.
– Для кого хорошее?
– Для всех, – честно ответил Обр, – зуб даю, всем лучше будет. И тебе, и Антону твоему малахольному, и всем Усольским, Косоугорским.
– Лучше? – повторила Нюська, поднявшись на цыпочки, всмотрелась в его лицо и вдруг заключила: – Ты мне врешь. И дело это дурное.
– Много ты понимаешь!
Хорт отвернулся, высвободился, принялся натягивать сапоги, коварно снятые глупой девчонкой с него, сонного.
Девчонка свела пушистые светлые бровки.
– Если не дурное, отчего ты ходишь, словно под тучей? Будто сглазили тебя.
– Ха!
– Или заколдовали.
– Тьфу! Как есть дура!
Нюська обиду, как всегда, проглотила, ушла к окну, запрокинув голову, посмотрела на полоску синего неба.
– Иногда так больно бывает.
– Где больно? – встревожился Обр. С чего бы это она? Не кашляет, в обморок больше не падает.
– Быть с тобой больно.
Хорт с облегчением снова занялся сапогами. Так и знал, не болезнь, а девичьи глупости. Нюська медленно обернулась. Личико в голубом небесном свете бледное, совсем восковое.
– Ведь ты мне не расскажешь, что задумал, даже если я попрошу?
Ишь как расхрабрилась! Носик наморщила. Кулачки сжала.
– Это мужские дела, тебе не понять.
– Знаю я ваши мужские дела. Ты убьешь. Тебя убьют. А потом большая кровь будет.
– Без крови дела не сделаешь, – отрезал Обр. О том, что будет после смерти князя, он как-то не задумывался, но выходило, что дурочка права. Когда все начнут грызться за право на престол, крови будет много, очень много. По всей стране.
– Я не хочу тебя бояться, – прошептала дурочка.
– А зря! Я ж тебя предупреждал. Страшней меня в этом лесу зверя нет.
После этой беседы он совсем было решил больше не ездить в город, не тревожить себя и ее, но надолго ли его хватит, не знал.
Глава 11
– Слышь, Свен, я твой должник!
Оберон, валявшийся на постели, закинув на спинку ноги в сапогах и заложив руки за голову, посмотрел на красавчика Валериана, ни с того ни с сего заявившегося к нему в спальню, с большим подозрением.
– Чего это вдруг?
– Ну как же, помнишь, с конем я тогда оплошал.
– Ага.
И верно, должник.
– Сам-то ты как справился? Тайное слово какое знаешь или оберег у тебя?
– Выведывать пришел?
– Экий ты! Ни в ерша, ни в ежа, ни в дикую кошку. Того гляди, кусаться начнешь. Отблагодарить тебя хочу.
– Поздновато вспомнил.
– Лучше поздно, чем никогда, – благодушно заметил Валериан, присев на сундук. – Че ты, как дикий, все один да один?
– А че, нельзя?
– Ты ж не зверь, чтоб в норе сидеть.
Обр ничего не понимал. С самого начала все подопечные Рада, у которых Валериан был признанным вожаком, глядели на него свысока. За то, что годами моложе всех, одет скверно, палашом не владеет и вообще чужой, а у хозяина в любимчиках ходит. Да и бивал их Хорт без всякой пощады. Почитай, у каждого его отметина имеется.
– Одному лучше, – осторожно заметил он.
– Зря ты так. Наши на тебя не в обиде. Наоборот, перенимают кое-что помаленьку.
– Так и я зла не держу, – ровным голосом сообщил Обр. И то правда. На дураков не обижаются.
– Вот и ладненько. Мы в город собираемся. Поедешь?
– Зачем?
– Хм… Я думал, ты умный. Гонцы к господину Стрепету что-то зачастили. То от Лаамов, то от Верховичей, то от самого князя. Того и гляди, начнется что-то. Заварушка какая-то намечается.
– Ну и че?
– Дурень! Убить могут. А мы тут вкалываем как каторжные, никакой жизни не видим.
Оберон молча оглядел холеного Валериана. На каторжного тот походил мало.
– Пора, пора нам встряхнуться. Хоть напоследок повеселишься. Мы тебе все покажем. Тут местечко одно есть, считай в самом Белом городе…
– Нет.
– Почему? – искренне удивился Валериан.
– Чего я там не видел?
Нельзя сказать, чтобы эта затея казалась совсем глупой. Во всяких таких местах Обр сроду не бывал и знал о них только по рассказам Маркушки. Отчего бы и не развлечься напоследок. Завить горе веревочкой. Но рисковать, появившись в самой середке Повенца, возле Белого города, где стража на каждом углу? Нет. Это полным дураком надо быть и все дело испортить. Развлекайтесь без меня, парни.
«Скоро в этом мире вообще все будет без тебя, – мелькнула подлая мыслишка, – и месяца не пройдет». Обидно. Помирать собрался, а с девкой ни разу не был. Сам виноват. Раньше надо было думать, в Кривых Угорах, когда Верка на шею вешалась. От таких мыслей сразу стало жарко. Оберон покосился на восседавшего на сундуке Валериана и как можно равнодушней сказал.
– Ладно. Свистните мне, как соберетесь.
– Свистнем, – ухмыльнулся новый приятель, – можешь не сомневаться. Только ты это… оденься поприличнее. А то ходишь так, будто только что из боя вырвался. Есть у тебя?
Хорт вяло кивнул. Но Валериан не успокоился. Сам полез в сундук, долго копался в нем, нашел-таки рубаху с кружевцами, серый камзольчик с серебристой искрой.
– И шляпу непременно, – напомнил он на прощание. – А то я видел, ты вечно простоволосый гоняешь.
Обр снова кивнул и прикрыл глаза, показывая, что Валериан ему надоел. Он уже жалел, что ввязался в это дело. А вдруг и правда кто узнает? Может, все-таки парик нацепить?
Обошлось без парика. Модную треугольную шляпу, одолженную у Валериана, Оберон нахлобучил на самый нос, волосы напудрил немного, чтоб не было видно, какого они цвета. Видок получился не самый распрекрасный, но терпеть можно. А что на себя не похож – это наверняка.
После дневной трапезы собрались у конюшен: чем-то очень довольный Валериан, верткий молчаливый Корнелиус, здоровенный беловолосый Хенрик из Завеличских свеев и еще парочка принарядившихся подопечных господина Рада.
На Змея и люди, и лошади косились с неудовольствием и старались держаться от него подальше. Сам Змей вел себя скромней приютской сиротки, но Обр, видевший ползучего гада насквозь, сунул ему в морду кулак и вполголоса пообещал всякие кары. В отместку жеребец пихнул его грудью, но все же смирился с тем, что повеселиться не удастся.
Рыжее солнце стояло низко, над самыми крышами цитадели, но светило ярко. Первый хороший денек в этом месте. Верно люди говорят, Гнилой Кут.
– Ну, на посошок! Погреемся, – предложил Валериан, извлекая на свет объемистую фляжку. Фляжка живо пошла по рукам. Оберон сделал вид, что это его не касается. Молча вскочил в седло. Валериан усмехнулся, но настаивать не стал.
Треугольная шляпа и щегольский камзольчик под легким кожухом на меху сильно мешали жить, но Обр терпел, благо поездка началась бодро.
Змей очень не любил скакать в общей куче, пытался кусать соседей, норовил вырваться вперед. Из-за этого тут же поднялся спор, чей конь лучше. Землю хорошо проморозило, дорога застыла, ничто не мешало устроить гонки. Хорт молча выслушал ехидные рассуждения о том, что у Змея, мол, гонору много, а толку от него мало, а потом обошел всех, как стоячих. Пришлось еще дожидаться, пока подтянутся остальные. Тут все, наконец, заметили, что у Обра нет ни шпор, ни хлыста. А уж когда обнаружилось, что и уздечка просто зацеплена за луку седла, а всадник правит коленями, гвалт поднялся страшный. Полдороги из Хорта пытались вытянуть, как он это делает. Обр ничего объяснить не смог. Делает – и все. Никакие обереги и тайные слова тут ни при чем.
– Это бывает, – высказался молчаливый Корнелиус, – просто у них одна душа – у коня и всадника. Нашли друг друга и радуются. С другим конем у него ничего не выйдет.
Насчет присутствия нежной души у Змея Хорт сильно сомневался и наверняка знал, что справится с любой лошадью, где угодно и когда угодно. Но не спорил. А то опять колдуном обзовут.