Поэтому последние несколько верст он решился проскакать по дороге. Дорога от замка Лаамов в Гнилой Кут, он же Твердыня Туманов, была хорошая, торная.
К воротам крепости примчались с первым ударом бури, которая раскачалась наконец и обрушила на Повенец все свои снега. Ворота, как всегда, послушно открылись. Змея Обр, вопреки обычаю, бросил во дворе. Пусть нынче конюхи сами разбираются. Схватил Нюську в охапку и понес к себе, ничего вокруг не замечая.
Между тем его прибытие стало для обитателей замка большим потрясением. Слух о том, что хозяйский любимчик Свен сутки пропадал неизвестно где и заявился только сейчас с какой-то девицей на руках, распространялся как лесной пожар.
Стряпухи, служанки, швеи и прачки вместо того, чтобы заниматься своими делами, шныряли там и сям и вовсе не там, где следует. Новость срочно требовала обсуждения. Никто не знал, кто такая эта девица, откуда взялась и почему про нее раньше никто ничего не слышал.
Глава 5
Во время всего трудного пути под волчий вой и стоны надвигающейся метели Обру казалось, что главное – добраться до безопасного места, уложить Нюську в теплую постель. И тогда все будет хорошо. Все наладится. Но вот Нюська в его постели, тепло укрытая – и все такая же восковая. Лишь на щеках два скверных алых пятна – признак жара. В себя не приходит, глаз не открывает и даже пить не может.
Раздался грохот, и в комнату ввалилась служанка с охапкой дров. По правде говоря, это была обязанность мужской прислуги, но уж очень ей хотелось хоть одним глазком поглядеть, кого это притащил нелюдимый любимчик хозяина.
Хорт служанку почти не заметил, на ее любопытные взгляды внимания не обратил. Увидел только дрова. Радуясь, что может хоть что-нибудь сделать, быстро растопил печку. И снова уселся рядом с девчонкой, взял ее руку. Что делать дальше, он не знал. Дай устал сильно.
Снова стукнула дверь. На этот раз негромко. Деликатно. Обр медленно поднял голову. На пороге стоял господин Стрепет.
– Что это? – спросил он, изящно приподняв брови. – Где ты это взял и что это такое?
– Это моя жена, – твердо сказал Обр.
Господин Стрепет вздрогнул, будто ему на нос упала холодная капля.
– Какая еще жена?
– Законная. В Малых Солях запись имеется.
Тонкая рука в кружевном манжете неуверенно потянулась к тому месту, где на виске, под прозрачной кожей набухала голубая жилка.
– Но это невозможно!
– Почему же невозможно? – слегка обиделся Оберон. – По деревням и пораньше женятся.
– Да-да. Ты прав, конечно. Давно она с тобой?
– С весны.
Рука с отполированными жемчужным порошком ногтями все поглаживала явно занывший висок. Вид у хозяина замка был такой, будто это он, а не Обр, два дня без сна и отдыха носился по горам и лесам. Глаза красные, в лопнувших жилках. На подбородке чахлая седоватая поросль, лицо изголуба-бледное.
– Вы тоже больны?
– Я? Нет. А вот твоей… э-э-э… жене определенно нужен лекарь.
– Да, – опомнился Хорт, – да!
– Кроме того, ее надо вымыть, переодеть… От нее же, прости меня, пахнет.
По мнению Обра, от Нюськи пахло Нюськой. Впрочем, он и сам чистотой сейчас не блистал.
– Я распоряжусь, – сказал господин Стрепет и вышел, по-прежнему растирая висок.
Не успел Хорт оглянуться, как в комнату вломилась целая толпа служанок, а также старшая прачка, вторая стряпуха и сама главная ключница. Приволокли глубокое корыто, бадью с горячей водой, ведра с холодной, полотенце и еще какие-то тряпки. Обра живо выперли за дверь. Он сопротивлялся как мог, но против ключницы, надвигавшейся на него всем своим обширным бюстом, не устоял. Вылетел в коридор и обнаружил там господина Стрепета.
– Не думаешь ли ты, что нам необходимо побеседовать? – поинтересовался тот.
Оберон дернул плечом. Уходить слишком далеко от Нюськи ему не хотелось, но еще меньше хотелось оказаться за воротами замка с больной Нюськой на руках. Поэтому открыто противоречить он не посмел, покорно побрел в кабинет-библиотеку и там, усевшись, против обыкновения, на один из высоких, неудобных стульев, выложил все как есть. Все, о чем не счел нужным рассказывать Маркушке. Умолчал только об истории с князем.
Господин Стрепет слушал очень внимательно, можно сказать, хищно. Иногда переспрашивал, когда что случилось. Даже заметки делал. Под конец смягчился, расслабился и улыбнулся не без приятности.
– Какая романтическая история! Весьма поэтично. Из этого бы вышла прелестная баллада в старинном духе.
– Ну, я пошел? – настойчиво спросил Обр. Про баллады он ничего не знал, чувствовал только, что нужно быть возле несчастной девчонки. Как бы не вздумала помереть по глупости!
– Идем вместе, – любезно предложил хозяин замка. – У меня есть кое-какие снадобья. Старинные рецепты, еще от основателя рода. Впрочем, лекарь, я полагаю, уже там.
Нюська по-прежнему лежала неподвижно, но чисто отмытая, в свежей льняной рубахе, в чепце с оборками, с аккуратно выпростанными поверх одеяла руками. У постели топтался не только лекарь, но еще и брадобрей, приглашенный, как видно, по принципу «ум хорошо, а два лучше».
– Они бы еще коновала позвали, – проворчал Хорт. Но тут к обсуждению присоединился господин Стрепет, и дело пошло поживее. В тонкой руке хозяина замка появился серебряный бокал с горячим ароматным настоем. Каким-то образом им удалось заставить Нюську это проглотить, и Обр, скромно сидевший на сундуке, подумал, что все сделал правильно.
Мело и завывало три дня. Замковый двор покрылся снегом. Занятия на ристалище прекратились. На улицу никто старался не высовываться. Зато слухи множились, как блохи, и расползались, как тараканы. На кухне, в прачечной, в девичьей, в людской без конца обсуждали одно и то же. Мол, господский любимчик Свен притащил в замок неизвестную девицу. Назвал женой, Тоська своими ушами слышала. Только, ключница говорит, кольца-то у нее нет. Кольца нет, а в комнате у него ночует. Тощая, бледная, будто и неживая уже. Ой, страсти! Федор дрова туда носил, сказывает: Свен-то этот сам на полу спит, будто зверь какой, и рычит, как пес. Не то что к девчонке этой подойти, внутрь никого не пускает. Может, он оборотень. Украл где-то девицу, а как полная луна встанет, он ее и того… сожрет.
К концу третьего дня всем уже было ясно: любимчик господина Стрепета на самом деле упырь с повенецкого кладбища. А девица ему нужна, чтобы кровь сосать. Потому и бледная такая. А когда она помрет, он другую выберет. Ту же Тоську.
Мужское население замка в упырей не верило. В казармах и на конюшне все объясняли соображениями высшими, политическими. Свен, молчун себе на уме, похитил девицу из высшей знати, может, из самого княжеского дома и тайком обвенчался с ней, да не просто так, а по приказу господина Стрепета. Тут большая игра идет. Понимать надо!
Сам похититель девиц, он же вампир-убийца, ничего об этом не знал. Стерег Нюськин сон, поил по часам отварами, едва не прирезал замкового лекаря, который попытался заикнуться о том, что случай, мол, безнадежный. Беда в том, что ни лекарь, ни господин Стрепет, ни тем более брадобрей не понимали, что с ней. Горит девица в жару, тает, как свеча, а отчего, почему – неизвестно.
Нюська то спала, то просто лежала в забытьи, водила рукой по одеялу, звала кисоньку. Обр всю крепость перетряхнул в поисках подходящей кисоньки. Но пара солидных котов, обитавших на поварне, и пуховая подушка с лапками и хвостом, принадлежавшая ключнице, бедную кисоньку заменить никак не могли.
Впрочем, отвары господина Стрепета пошли на пользу. На четвертый день поутру Нюська открыла глаза, чистые, ясные, без болезненной поволоки, поглядела осмысленно, попросила хлебушка. Хорт одним духом слетал на поварню, принес белой булочки, молока, малинового варенья в горшочке. За ним прокралась целая толпа девиц в надежде чего-нибудь подглядеть-подслушать. Упыри-упырями, а все-таки страх как любопытно! Обр девиц не заметил. Всю добытую еду утвердил на табурете перед Нюськой, помог сесть повыше, подушку поправил не хуже любой горничной.
Нюська взяла кусок булочки, надкусила, но глядела теперь задумчиво, чуть не со страхом.
– Ты на меня еще сердишься?
– Че? – не понял Хорт. Потом вспомнил, скривился. – Ну я… это… и вправду… Не то чтобы пьяный был, а так… не в себе малость.
Нюська посмотрела на него странно и вдруг покраснела, вцепилась ручонками в перину.
– Это твои волосы были.
– Че?!
– Ну помнишь, там, на косе ты велел седую прядь отрезать.
– Ну.
– Ау меня не осталось ничего от тебя. Кольцо-то ты отобрал. Вот я и спрятала ее.
Последние слова могла услышать только перина, но Обр, сидевший на полу у постели, тоже был не глухой. От расстройства аж застонал и даже слегка стукнулся головой о кроватную спинку. Таким дураком он себя не чувствовал с раннего детства. И даже обругать некого. Сам кругом виноват. Не было там никого и быть не могло. Он отчетливо припомнил песок на косе, сырой, волнистый, без единого человеческого следа. Сам все выдумал и сам же из-за этого две недели на стену лез. Нюська молчала. Затаилась под своей периной.
Оберон вытащил нож, отхватил у себя порядочный клок волос.
– На, пользуйся, мне не жалко.
Нюська всхлипнула, завозилась под периной, но ручонку высунула, взяла.
– Я так и не понял, с чего тебя в трущобы-то понесло, – нарочно грубым голосом, чтобы заглушить эти всхлипывания, спросил Обр, – обиделась на меня и сбежать решила?
– Нет.
Нюська выкопалась из-под перины, села ровно, ворот рубахи затянула туго.
– Я подумала, ты посердишься, посердишься, да и придешь. В ту лавочку сходила, где, помнишь, мы вместе были. Продала кое-что. Новую работу начала. А ты все не приходил. И вдруг мне так боязно стало. Так боязно, что всякая работа из рук валилась. А потом привиделось, будто стоишь ты на горе. Высоко стоишь. Черный такой, страшный. Кругом все в огне, а небо, – она побледнела, даже зажмурилась от ужаса, вспоминая, – небо кровью сочится.