Однако подниматься было тяжело. Совсем сил никаких нет. Наконец, добрались. Перед носом заколыхалась темная жесткая занавеска. Девица извернулась, не выпуская Обра, отпихнула ее плечом и локтем.
Тонкие волосы, разметавшиеся по подушке, остренькое безмятежное личико. Закрытые глаза обведены синеватой тенью, худенькие руки с торчащими косточками сложены на груди. Будто у покойницы.
Одним движением стряхнув с себя рыжую назолу[54], Обр качнулся вперед.
– Нюся… Нюсенька… – Сунул руку за пазуху, рванул ветхую заплату. – Вот! Я тебе кисоньку принес. – И все. Другие слова позабыл.
Светлые ресницы дрогнули. Глаза цвета осеннего Злого моря взглянули устало, равнодушно и вдруг распахнулись во всю ширь.
Одеяло полетело в сторону. На пол посыпалось что-то пестрое, какие-то нитки, клочки, тряпочки.
С птичьим писком глупая девчонка метнулась через всю комнату, повисла у Обра на шее. Он покачнулся, но устоял. Нюська. Живая. Со всеми своими глазами, волосами и коленками, худенькой спиной и запахом полыньки. Вот только надето на ней что-то тонкое, мягкое, пышное. И платка на голове нет.
Волосам это явно пошло на пользу. Они распушились и даже пытались виться.
– Ты пришел, – шептала Нюська, – пришел, пришел, пришел! Ты снова ко мне вернулся!
– Я же обещал. Помнишь? Эй, ты чего?! Погоди, не падай!
– Ноги не держат, – цепляясь за него, смущенно призналась Нюська.
Обр, ноги которого тоже вели себя не лучшим образом, путаясь в мягком и шелковистом, подхватил дурочку, донес до постели, уложил как смог, укрыл как сумел и сам плюхнулся тут же. Пристроил голову на подушку, пахнущую нежным Нюськиным запахом. Хорошо-то как! Тепло, мягко, и Нюська под боком. Но расслабляться никак нельзя.
– Что они с тобой сделали?
– Что сделали?
– Почему ты такая?
– Некрасивая? – опечалилась дурочка.
– Слабая, – рявкнул Обр, – бледная!
– Я болею, – вздохнула Нюська, – давно уже. С тех пор, как меня господин Ивар принес.
– А чего им от тебя надо?
– Кому?
– Ну, этим… которые здесь.
– Они меня лечат, – немного удивилась Нюська, – заботятся.
– Добрые люди, значит?
– Добрые. Обо мне никогда так не заботились!
Оберон впервые внимательно осмотрелся и понял: девчонка права. Это вам не кучка тряпок возле лохани. Покои были княжеские. На кровати с легким белым пологом можно было устроить пять таких Ню-сек. Хоть вдоль, хоть поперек. Перина – настоящий пух, одеяло шелковое. Все чистое, светлое, свежее. У изголовья складная рамка, на рамке – пяльцы, на пяльцах – вышивка. Закреплена удобно, чтобы можно было работать, откинувшись на подушки.
На столике у кровати клубки, игольница, ножнички. Поблескивают скляницы толстого стекла. В скляницах какая-то гадость. Даже с виду на отраву похоже. Тут же прикрытый салфеткой стакан, в стакане – ложка. Поят, значит, Нюську всей этой пакостью.
– Травят они тебя!
Нюська засмеялась. Давненько Обр этого не слышал. Еще с прошлой осени, с Сиверской чащобы.
– Глупый ты! Я же говорю, лечат. Только что-то не вылечат никак.
– Зачем? – жестко спросил Обр. И правда, зачем возиться с никому не нужной девчонкой? Оберегать, лечить выхаживать. «Да я скорее в Лебединых дев поверю, чем в такое бескорыстие, – мрачно подумал он, – знаем мы, чем это кончается».
– Ну, как зачем? – веселилась наивная дурочка. – Чтобы вылечить! Я же совсем плохая была. Как меня господин Ивар подобрал, как сюда принес – ничего не помню.
– Это я тебя подобрал, – мгновенно разозлился Обр.
– Да, конечно, – торопливо согласилась Нюська, – а потом господин Ивар нас нашел. Я же позвала.
– Позвала?
– Ну, помнишь, перышко? Я тогда снег в руке растопила, чтобы вода была. Перышко потом потерялось, но зато он нас нашел. Только двоих сразу забрать не мог. Он сказал, о тебе в крепости позаботились.
– Позаботились, – буркнул Обр.
Вот, значит, как, козел белобрысый! Его в крепость спихнул, Фоме Стреляному под крыло, а сам украл чужую жену и радуется.
– Он обещал, когда перевал откроется и смена караула будет, тебя сюда привезут.
– Я сам пришел! – огрызнулся Хорт.
Ну, держись, господин Ивар! Думал, привыкнет она к тебе, пока меня не будет? Не дождешься! Хорты свое не отдают.
– Я долго без памяти была. Потом очнулась, только ослабела очень. А потом господин Ильм спросил, не хочу ли я письмо передать. Не сам, конечно, он такой занятой, ужас. Госпожа Жданна ему велела. Они думали, я грамотная. Но я все ж догадалась. Полотенчико вышить успела. Трудно было, но уж вышила как смогла. Ты же умный. Ты все понял, да?
Обр полез за пазуху, вытащил вкривь и вкось сложенное полотенце.
– Вот!
Ткань пожелтела, пропахла потом и дымом, мережки оборвались, на сгибах проступили черные полосы, но вышивка ничуть не потускнела. Мальчик, девочка, лодка с парусом.
– Слышь, а почему парус красный?
Нюська отвернулась, ткнулась лицом в подушку, зашептала тихонько:
– Я соврала.
– Когда?
– Когда сказала, что не люблю тебя.
Про любовь Обру ни разу не говорили. Никто и никогда. Разве что мать. Но матери он не помнил. Даже жарко стало.
– Знаешь чего, – прошептал он в растрепанные Нюськины волосы, осторожно разглаживая вышивку, – я думаю, в том парусе хоть одна красная нитка да была.
Глава 14
Лодочка качалась мягко, как колыбель. Злое море притворялось ласковым, медленные волны пахли морской травой и горькой полынькой. Нюська была под боком, и все было очень хорошо, пока в небесах над морем, над белыми горами, на западе и востоке, на вечерней заре и на утренней, не встали две одинаковых тени, не принялись спорить неразличимо похожими голосами.
– Так это и есть твое лекарство?
– Угу.
– М-да. Сильнодействующее средство. Радикальное. Меня, например, так пробрало, до сих пор опомниться не могу.
– Да ладно. Рыжая говорит, Анна сама встала. Впервые за… Да вообще впервые. Он, конечно, тот еще злыдень, но заявился вовремя. Очень вовремя. Я не понимаю природу болезни и…
– Дела настолько плохи, что сойдет все что угодно. Тяжелый случай. За девочку я тебе весьма благодарен. Самый разумный из твоих безумных поступков.
Но если, для того чтобы наслаждаться ее обществом, мы должны терпеть в замке вот это…
– А что делать?
– Ну, постирать его, что ли, для начала. А потом объяснить как-нибудь, в доступной его пониманию форме, что не следует ложиться на кровать в грязной одежде и обуви. Нож отобрать.
– Отобрали уже.
– И прочие острые предметы держать от него подальше. Что там у нас на кухне? Кочерга? Топор? Штопор?
– Жданкины спицы вечно везде валяются. А у Аннушки ножницы без присмотра лежат, – задумчиво добавил белобрысый.
– Где только бедная девочка это раздобыла?
– Ну, девушки, они ж как малые дети. Подберут какую-нибудь гадость и носятся с ней. Спросите рыжую. Она во всех подробностях знает.
– Пошел вон из моего сна, козел! – смекнув, что обе тени принадлежат проклятому травнику, пробормотал Обр. Но тени продолжали трепаться как ни в чем не бывало.
– Почему бы тебе самому на ней не жениться?
– Не могу. Она уже замужем. Вообще, всех хороших уже разобрали. Только меня, сирого, никто не любит.
– Да-да. Мне тут донесли, что в Перебродах драка была. Две девицы чуть все косы друг другу не повыдрали. Не знаешь, с чего бы это?
– Хм. Почему бы вам самому не жениться?
– Странный вопрос. Откровенно говоря, это не твое дело.
– Мое. Надоело спать на мокрой подушке. Меня же нет никогда. Вот Жданка у меня и прячется. Забьется на постель и ревет. Как любящий брат, я просто обязан…
– Заткнуться и заняться делами. У тебя больной с гангреной на почве обморожения. Смотри, как бы ногу отнять не пришлось.
Услышав это, Хорт прошипел: «Хоть убейте, не дамся!» – попытался вырваться из мягких объятий сна, но проклятый вражина, гад белобрысый, склонился над ним и грозно приказал: «Спать!»
– Да пошел ты… – сумел четко выговорить Обр и провалился в полную черноту.
Проснувшись, он понял, что проклятый лекарь добился-таки своего. Нюськи рядом не было. И вообще никого не было. Хорт лежал почти в полной темноте, высоко и неудобно, на чем-то очень похожем на жесткий стол. Никаких пуховых подушек и шелковых одеял. Голова без помех соприкасалась с голой доской, а накрыт он был широким куском сурового полотна. Жуть! Убрали как покойника. Вот-вот гроб принесут. Обр поспешно сел, так и не достав до пола. Оказалось, что из одежды на нем только пятна липкой мази, пухлые пластыри по всему телу и бинты, окутавшие стопы до самых лодыжек. Вспомнив давешний разговор, он принялся поспешно ощупывать повязки. Ноги оказались на месте. Одного пальца, кажется, не досчитался. Ну и ладно, и без пальцев люди живут.
Решив не обращать внимания на такие мелочи, Обр занялся главным. Надо найти Нюську, и ходу отсюда, пока не поздно. Сполз со своего странного ложа, замотался в покрывало и неуклюже заковылял к светлому пятну, смутно похожему на дверной проем. Не ошибся. Это и правда был выход в полутемный коридор. С одной стороны тянуло теплом, как из бани, и слышался плеск воды. С другой виднелся яркий полуденный свет. Обр двинулся туда и скоро оказался в знакомом громадном зале. Идти было больно, стоять тоже.
Наскоро оглядевшись, не обнаружил ничего опасного. Камин горел. Рядом на подушках валялись клубок с воткнутыми спицами, какое-то запутанное вязание, толстая книга переплетом вверх и красавчик-лекарь лицом вниз. Белые волосы разметались по подушкам. Руки раскинуты, как после тяжкой работы.
Сплюнув, Обр решительно побрел к странной зеленой лестнице. Уже карабкаясь вверх, сообразил, что не помнит, где искать Нюську. Но тут повезло. Услышал тихий Нюськин голосок и девчачье хихиканье. Хихикала, ясное дело, рыжая назола. Ух, предательница, злыдня!