– Еще чего скажешь?
Лекаришка прищурился.
– Давай так. Деремся честно. Я без этих наших штук. Ты без всякого железа. Заточка, небось, есть?
– Нету.
– Вижу, не врешь. Я думал, раздобыл уже.
– Тебя не спросил!
– Короче так. Ежели ты меня побьешь – сам вам коня с телегой приведу.
– Годится.
– Ну а если мой верх – никуда она не поедет. – А я?
– А ты как пожелаешь. Насильно тут у нас никого не держат. Идет?
– Идет, – хмыкнул Обр. – Как деремся?
– До первой крови?
– Не, так не пойдет. Кровь – дело случайное. Может, у меня нос слабый. Давай так, кто ляжет и встать не сможет – тот проиграл.
– Смотри, у меня рука тяжелая.
– Да уж смотрю.
Этот красавец, конечно, и годами постарше, и на полголовы повыше, и в плечах, может, пошире. Только чистенький уж очень. Рубашка вон белая, аж светится. Сразу видно, дома возрастал, при няньках-мамках, на молоке и сдобных булочках. Да и занятие у него – смех один. Подумав об этом, Обр снова разогрелся до нужного градуса и, наконец, врезал, метя в точеный нос. И промахнулся. Оказалось, что сдобные булочки красавчику не повредили. Дрался он ловко, и достать его было трудно. Уворачивался умело и удар держал хорошо. Поднаторел где-то. Только раз удалось с ног сбить, да и то вскочил сразу, как подброшенный. Утерся рукавом и с ходу врезал не ждавшему такого Обру коленом под дых. Пришлось самому судорожно глотать воздух. Прямой слева – ушел, прямой справа – принял на сгиб левой, а правой таки достал Обра. Крепко так достал, аж звезды в глазах. Палку бы сюда. Попробовал пару подлянок из запасов Маркушки, но оказалось, что белобрысый тоже не лыком шит. Губу ему раскровенить удалось, но что толку. Так, рубаху испачкал.
Оберон начал чувствовать, что еще не отошел от своего горного похода. Но надо держаться. Он дрался за Нюську и никаких слабостей позволить себе не мог. Руки у гада длиннее, да и тяжелее он, потому что выше. Повалить его надо, вот что. Обр собрался – и подсечка удалась на славу. Красавчик, ясное дело, не устоял и повалился спиной вперед, прямо в пустоту над зеленой травкой пустоши. Только ахнул, взмахнул руками и пропал за краем обрыва.
От неожиданности Хорт и сам рухнул на колени. Про обрыв этот он и думать забыл. А ведь там высоко, костей не соберешь. Да. Точно. Отвесная стена саженей в тридцать. Потом каша из каменных сколов и глубоких трещин.
Обра скрючило. Аж в голове помутилось. Убивать-то он лекаришку никак не собирался. Ну, проучить, чтоб к Нюське не лез, ну, рожу ему подпортить. Но чтоб вот так…Теперь снова бежать придется… Нюська слабенькая совсем…
Он подтянулся вперед, согнулся пониже, отыскивая окровавленное тело в белой рубашке. Может, живой еще? Может, вытащить можно?
– Эй, на что смотрим?
Обр дернулся и сам едва не сыграл головой вниз. Но его вовремя ухватили за пояс и поставили на ноги. Белобрысый гад, усмехаясь в лицо, вежливенько стряхнул пыль с Обровой рубахи.
– Нечестно! – выпалил Хорт. – Ты ж обещал не колдовать.
– Ты хотел меня убить?
– Нет! Но… Все равно нечестно!
– Пошли сядем.
Обра всего трясло, поэтому подчинился он без возражений. Уселись прямо на земле, под скалой, подальше от края. Последыш Хортов тяжело дышал, не зная, злиться ему или радоваться, что все обошлось. Белобрысый красавчик спокойно щурился на солнце. Ни стесанная скула, ни быстро распухавшая губа, ни пятна крови на белоснежной рубахе его не расстраивали.
– Я думал – в два счета тебя уделаю, – сообщил он.
– Это почему? – Обр сразу понял, что скорее злится, чем радуется.
– Ну, я старше тебя. А ты голодал долго и еще не оправился, – объяснил белобрысый. – Хромаешь немного. Хотел бы поглядеть на того костолома, который ногу твою лечил.
– А я думал – тебя с одного удара собью, – нехотя признался Хорт.
– Это почему?
– Ну, ты ж маменькин сынок. Рубашечка белая. Да к тому же лекарь. Лекарям драться не положено.
– У меня отец знаменитый боец был, а дядя – Трубежский воевода. Целый год душу из меня вынимал, пока палаш держать не выучил. Да я и сам на войне побывал.
– У меня вся жизнь как на войне, – огрызнулся Обр. – А ты знатного рода, что ли?
– Угу.
– Ладно, давай, веди коня. Я выиграл.
– Почему ты?
– Потому! Если по-честному, без этих ваших штук, ты бы сейчас там лежал. И точно не встал бы.
– Хм. Пожалуй, верно. Лежал бы. И коня приведу. Хоть сейчас. Езжай себе, скатертью дорога. Только без Анны.
– Так и знал, что обманешь!
– Да ты на меня не косись. Ты пойми, нельзя ее с места трогать.
– Почему нельзя?
– Потому, – белобрысый отвел глаза, принялся разглядывать дальний лес. – Помирает она.
– Врешь! – вскинулся Обр. Ясно, врет. Хочет, чтоб девчонка ему досталась.
– Я травник. Мне в таких делах врать нельзя. Я клятву давал.
– Ну, ошибаешься, – смягчился Оберон. – Все вы, лекари, ничего не смыслите. Она слабая, конечно. Но ведь улыбается. Веселенькая такая. Петь опять начала.
– А раньше не улыбалась?
– Редко.
– Козел ты винторогий!
– Сам козел! – с полной убежденностью ответствовал Обр.
Но лекаришка козлов обсуждать не захотел.
– Ты даже не понимаешь, что натворил. Не знаешь, какое чудо тебе досталось!
И этот туда же. Как сговорились все!
– Знаю-знаю. Радость земная, свет поднебесный.
– Сам догадался или надоумил кто?
– Тебе-то что за дело? Что ты к нам лезешь?
– И рад бы не лезть, да не получается. Я когда увидел ее… Нет, не увидел, почувствовал…
– Плевать мне на твои чувства. Она моя жена.
– Умирает твоя жена! И я ничего не могу сделать. И никто не может. Болван! Дурак! Скотина безмозглая!
– Это ты мне?!
– Это я себе! – расстроенный красавчик с маху врезал себе ладонью по лбу. – Почему я ее раньше не встретил? Почему не увез насильно! Четыре месяца все вместе бьемся. Только не помогает ничего. Я думал, при тебе полегчает. Сначала и верно, полегчало. Только ненадолго. Сам не видишь, слабеет она. На глазах уходит.
– Почему? – спросил Обр, все еще подозревавший какой-то подвох. Поверить в такое было невозможно, да он и не хотел верить.
– Почему? По кочану! – рявкнул красавчик. – У нее и так сил немного было. А теперь и вовсе нет ничего. Нечем ей жить.
Помолчал и добавил:
– Все тебе отдала.
– Заткнись лучше, а то еще одну гулю получишь. Чего такое она мне отдала?
– Все, что у нее было. Еду последнюю, дом, доброе имя, мечту, что отец вернется, судьбу, душу. Свою жизнь на твою поменяла.
– Она что, жаловалась?!
– Нет. Все у нее добрые, все хорошие. А ты вообще самый лучший. Самый храбрый, самый умный, самый, песья кровь, добрый!
– Я заботился о ней. Все пополам делили.
– Это ты, может, делил. А она отдавала. Пока не отдала все. Ты спроси у нее, спроси, почему вы в Злом море не потонули. Пусть расскажет. Тогда, может, что-нибудь поймешь, крыса мокрохвостая.
– Сам крыса!
Оберон, давно кипевший от злости и несправедливости обвинений, не выдержал и снова кинулся, повалил наглого красавчика, стараясь втоптать его в песок, забить грязью летучие волосы, вконец вымарать белую рубаху. Противник извернулся. В грудь Обра уперлось согнутое колено. Плечи до боли стиснули твердые пальцы.
– Долги возвращать надо, – снизу вверх на Оберона глянули горячие синие глаза. – Чем отдавать будешь?
– Что отдавать? – прохрипел Обр.
– Жизнь. Судьбу. Душу.
– Прах гнилой восемь раз перевернутый!
– Кхм, – раздалось сверху.
Противник вдруг перестал сопротивляться, а Хорт почувствовал, что его, как кутенка, ухватили за шкирку и подняли вверх.
– Прелестно, – сказал господин Лунь, никакой не управляющий, а, как давно догадался Обр, хозяин замка, нынче одетый роскошно, хотя и во все черное. – Просто прелестно. Я вижу, вы нашли общий язык. Жаль прерывать такую изысканную беседу, но, к сожалению, обстоятельства требуют. Прошу извинить меня, – церемонный поклон в сторону опешившего Хорта, – но господин Ивар, видимо, запамятовал, что его присутствие необходимо в другом месте.
– В каком еще месте? – поднимаясь и на скорую руку отряхиваясь, проворчал господин Ивар и вдруг изменился в лице. – А, ну да… А может, без меня как-нибудь?
– Без вас никак невозможно. Все будут безумно разочарованы. Особенно дамы. Вы же не хотите огорчить наших дам?
Травник поморщился, потрогал губу и пробормотал, куда могут отправляться здешние дамы, всем скопом и поодиночке.
Тут же на площадку широким шагом вошла прямая, как спица, красивая черноволосая дама, в шуршащем шелковом платье и с лютней в руках.
– Вар, нуты идешь? – сердито спросила она. – Так я и знала! Даже не переоделся!
Тут глаза ее расширились, а выражение лица стало весьма грозным.
– Кто это сделал?
– Что?
– Вот это!
Тонкий пальчик указывал на разбитую губу.
– Кто посмел это сделать?!
Обр понял, что приобрел еще одного смертельного врага.
– Споткнулся, упал, – не стал выдавать его господин Ивар.
– Нашел время спотыкаться! – пуще прежнего разгневалась строгая девица. – Мы же договорились. Весь Сенеж знает, что ты споешь.
– Мы не договаривались. Меня заставили.
– Уговорили.
– Заставили. Гнусными угрозами. Почти под пыткой.
– Та-ак, – разом прекратил ссору хозяин замка, – а ну-ка, иди сюда!
Ивар-травник покорно приблизился. Зажмурился с видом обреченной жертвы и тут же охнул. Сухая ладонь мазнула его по лицу, будто оплеуху отвесила.
Тут охнул и Обр. Ссадина на скуле травника покрылась корочкой, синяк вокруг быстро бледнел, разбитая губа тоже торопилась принять свой обычный вид.
– А полегче нельзя было?!
– Где уж мне, – нехорошо усмехнулся хозяин замка, – я же не травник.
– Ивар, пойдем! – топнула ножкой девица и для верности потянула его за рукав.
– Переодень его сначала, – посоветовал хозяин замка, – песок из волос вытряхни. О том, что он будет прилично причесан, я даже и мечтать не смею.