В общем, белобрысого красавца, к которому Обр уже привык и, ясное дело, не боялся, уволокли. Издали донесся приглушенный вопль и звон, будто кого-то огрели лютней по голове. А Оберону пришлось остаться один на один с этим… которому взглядом убить как стакан воды выпить. Ох ты, да у него еще и горб. А с первого взгляда и незаметно. Ходит ловко, держится прямо.
Хорт прикинул расстояние до входа в замок, но потом решил, что бегать не станет. Пропади все пропадом. Все-таки и у него есть гордость.
– Не стой на краю. Сорвешься, – сказал кошмарный колдун, повернулся и ушел. Просто ушел, и все.
На минуту Обру стало очень горько. О нем-то заботиться, свежие раны лечить, за прегрешения отчитывать никто не станет.
Из чистого упрямства, чтоб доказать, что ему на все наплевать, он уселся на самом краю. Одолев накативший страх, свесил ноги в пропасть. Надо было подумать.
Глава 15
«Помирает твоя жена!» Глупости какие. Не может она помереть. И нету за ним никакой вины. Замуж он ее силком тащил? Не тащил. Еду и кров добывал? Добывал. От всяких там Федоров защищал? Защищал. Пряник даже однажды принес. Со дна Лодейной Могилы дурочку спас. Все по-честному.
А память между тем подсовывала ему запыхавшееся существо в перепачканной юбке под виселицей в Малых Солях. Отнятое и брошенное в воду колечко. Вопли Костылихи и град отбросов на торгу в Городище. Одинокую фигурку, скорчившуюся в лесу у потухающего костра. Жалобное «давай уедем» и крик: «Теперь большая кровь будет!» – повисший над соснами Повенецкого бора.
Обр затряс головой. Нет, это уже не Нюська была. Померещилось. А если б не померещилось, воротился бы к господину Стрепету покорной, готовой к услугам пешкой. А потом вся жизнь на Доске. Только короткая жизнь. Потому что началась бы война, а на войне пешки долго не живут. Даже то немногое, что Обр пытался делать для глупой девчонки, спасало ему жизнь. Увел ее из Городища на неделю раньше – не попался Раду и его людям. Отправился искать ее по трущобам – не попался патрулям, которыми были полны дороги. Захотел подарить котеночка – не остался на воеводином крыльце, сумел снова избежать смерти. Помнится, проклятый Повелитель тоже так думал.
Выходит, прав белобрысый Ивар – жизнь за жизнь.
А сама-то Нюська знает, что скоро умрет? Сказали они ей или нет? Как теперь глядеть-то на нее? Как с ней говорить?
Нет, наврал, наврал проклятый травник. Нарочно наврал, чтобы Обр помучился.
И верно, наврал. Нюська сидела на постели прямо, уютно подобрав под себя ноги, с мечтательной улыбкой слушала рыжую. Рыжая, напротив, была расстроена и сердита.
– Сначала поединки, – говорила она, – конных не будет в этом году. Липка распорядился, чтоб лошадей не калечить. Боевых коней осталось мало, их поберечь надо. Зато пешие будут. А потом танцы до самой ночи. А кроме качелей, карусель большую обещали поставить. С музыкой. В кои-то веки, в первый раз после войны гулянье с ярмаркой. Я уже сто лет не танцевала. – Помолчала и, шмыгнув носом, добавила: – Не танцевала и не буду.
– А ты разве не пойдешь? – удивилась Нюська.
– ОН не позволяет.
Слово «он» вышло у рыжей громадным и безнадежным, как крепостная стена.
– Почему?
– Говорит – опасно. Народу много, времена неспокойные. Когда они были спокойные, времена-то эти? Я ему говорю – тогда уж лучше сразу заприте. А он на полном серьезе – хорошая мысль. Только покои надо подобрать поудобней.
– Он тебя любит, – вздохнула Нюська.
Но рыжая в ответ только рукой махнула.
– Ага! Лю-убит. Как родную дочь. Вот увидишь, он мне еще петушка сахарного принесет. В утешение.
– Не хочешь леденчик? Орехи в меду больше нравятся?
– Да ну тебя!
– А я бы тоже хотела на гуляние. Не потанцевать, так хоть поглядеть.
И ручки сложила. Все жилки наперечет видно. И синяя тень под глазами будто с каждым днем все больше. А вдруг не соврал травник?
– Ну хочешь, я тебя туда на руках отнесу? – через силу выговорил Обр. – Далеко это?
– Вообще-то да, – вдруг оживилась печальная рыжая, – но не очень. А ты правда хочешь?
– Ага, – легко согласилась Нюська и потянула к себе рамку с пяльцами, – там, небось, весна, солнышко, музыка играет.
– Так это же совсем другое дело! – обрадовалась рыжая. – Тебя велено развлекать? Велено. Вот вместе и развлечемся. Опять же, Варка петь будет. Он теперь людям редко поет.
– А кому часто? – заинтересовался Обр.
– Да все больше птицам и облакам. Но нынче уговорили. Фамочка такая. Она умеет.
– Лютней по башке?
– Не без этого, – засмеялась рыжая. – Так что, правда на руках ее понесешь?
– Да.
– Ладно. Ты хоть рожу умой. А мы с Нюськой оденемся попроще. Надо в толпе держаться, чтоб не заметили. Кстати, кто тебе нос расквасил?
– Споткнулся, упал.
– Угу. На чей кулак упал, конечно, не скажешь. Ладно, и так все ясно. Иди сюда, я тебе облегчение сделаю.
– А ты умеешь? – не поверил Обр.
– А чего тут уметь-то? Дело нехитрое. Сейчас будешь опять красивый и милый.
– Гм. Сроду милым не был.
Рыжая все сделала быстро: и разбитую физиономию Обра в порядок привела, и одежду раздобыла подходящую для посещения ярмарки. Через пять минут они уже стояли внизу, у камина. Девицы в широких отделанных тесьмой юбках, в вышитых крестом рубахах, в деревенских платочках. Рыжие кудри пытались сопротивляться, но были безжалостно упрятаны под плотную ткань, а платок завязан как у замужней бабы, с концами, лихо торчащими вверх. Жданка надеялась, что так ее не узнают хотя бы издали.
Оказалось, что в большом зале, у камина тоже есть выход наружу. Неприметная маленькая дверь, за дверью коридорчик, лестница и ход в просторную новую избу с широкой белой печкой. В горнице стояли четыре пустые кровати. Для тяжелых больных, как растолковала рыжая Жданка, если кто-то совсем плох и его все время наблюдать надо.
Но сейчас тут было тихо и пусто. На кроватях ничего, кроме сенных тюфяков и квадратов света от трех больших окон. Из ларя в углу рыжая прихватила сложенное толстое одеяло.
Вышли на крыльцо, к которому тянулась утоптанная дорожка. Неподалеку маячила скошенная к югу верхушка знакомой лиственницы. Но по дорожке не пошли. Рыжая двинулась направо, ловко прыгая по камням. Обр прижимал к себе легкую, как кошка, Нюську, чувствовал ее запах и думал, что травник все-таки наврал. Не может она помереть. Перед тем как свернуть за выступ скалы, рыжая подзадержалась, обхватила Обра за плечи и слегка подтолкнула вперед.
Воздух, ставший вдруг очень теплым, наполнили сотни запахов: жареного мяса, затоптанной травы, свежей краски, людского пота. В уши ударила громкая музыка, скрип, визг, развеселые вопли.
Обр даже не удивился. Только буркнул себе под нос: «Проклятые колдуны!»
Они стояли по щиколотку в молодой траве под перекрученной вкривь и вкось толстенной березой. Три ствола росли из одного корня, сплетаясь в одно корявое, но могучее целое.
– Это мы где? – с опаской спросила Нюська, покрепче прижавшись к Обру.
– Это вот стольный город Сенеж, – охотно разъяснила рыжая, – это вот городской выгон, ну а это все – весеннее гулянье.
Ага. Понятно. Невысокая стена из местного желтого камня. От разбойников защитит, но серьезной осады никак не выдержит. Над стеной коньки[55] крыш. Ворота с двумя башенками. На башенках ради праздника длинные флаги. Под стеной ярмарка. Богатая. От обилия народа и громких звуков даже голова закружилась.
Шутка ли, почти полгода то в горах, то в лесу, то в тихой пустоте странного замка. Отвык.
Народ толкался у разукрашенных палаток, толпился у ширмы визжащего тонким голосом кукольника. Над головами под девичий писк взмывали широкие доски качелей, дудела шарманка, летали яркие вымпелы на расписной карусели.
Торговцы платками, тесьмой и прочей бабской радостью ходили, нацепив свой пестрый товар на длинные палки. То и дело над толпой проплывала какая-нибудь расшитая гарусом кофта или целый ворох сверкающих шелковых лент. Хм. Весело у них тут.
– А вот это Манькина береза, – сообщила рыжая, пристраивая в развилке стволов сложенное одеяло. Подняли Нюську, усадили на мягком поудобнее. Хорошо получилось. Как в кресле.
– Ну, глядите теперь, – улыбнулась рыжая, которую явно тянуло потолкаться в толпе. – Или ты погулять хочешь?
– Нет, – сурово отказался Обр. – А вон там чего? Это и есть ваш замок?
Крепость на горе над лугом была что надо. Если там внутри колодец хороший, такое вообще никогда не взять. Ишь, вытянулась. Скребет небо, как рыбья кость горло.
– Не наш, – отмахнулась рыжая. – Это князя Сенежского. Липка тут обитает. Ну, я пошла. – И нырнула в толпу.
Оберон забрался на дерево, поближе к Нюське, и стал смотреть. Ниже замка на луговом склоне был устроен невысокий помост. На помосте кресла, видно, для важных особ. В креслах – эти самые особы. Несколько дам, разодетые солидные мужчины. Среди них Обр высмотрел знакомого господина Илма, наместника Трубежского и какого-то там еще. Кресло посредине пустовало. Рядом, вытянувшись в струнку, сидела давешняя грозная девица, любительница лупить людей по головам, и смотрела, что делается внизу, у помоста.
Мимоходом Хорт подивился, до чего мало охраны. Так, стоят какие-то в начищенных кирасах, всего человек десять. Сразу видно, просто так стоят, для красоты. И все как один не супостата высматривают, а тоже пялятся на площадку перед помостом. Обр влез чуть выше, и все стало видно как на ладони. Ну конечно, еще бы им не пялиться. На площадке происходило обещанное пешее ристалище. Дело явно шло к концу. На поле осталось только три пары. Как видно, наилучшие бойцы. Особенно хорош был один, с длинными черными волосами.
Оберон любовался без всякой зависти. Так ему палашом не владеть никогда. Тут талант нужен. Ишь ты как, прямо змеей вьется! То высунет жало, то спрячет. То, узкий и черный, рванется вперед, то извернется, отступит. Противника своего он уделал исподволь, так что тот еще целую минуту вертел головой, соображая, куда девалось его оружие.