Огромную стройку развернул под стенами Кремля трест «Мосстрой» под руководством прораба Певзнера. Площадку обнесли высоким забором, на котором, как голуби, постоянно зависали мальчишки – интересно же!
Деревянный мавзолей разобрали и увезли, на месте прежней крипты вырыли глубокий котлован, окруженный бараками для обработки, шлифовки и полировки камня. Каменщики приехали из Гомеля, лучшая бригада Фоменкова. Началась кладка, на плотный толстый пласт песка выложили слой кирпича, покрыли воском и написали: «Товарищ Ленин, ты всегда живешь». Вся бригада поставила свои подписи. Это легло в фундамент мавзолея.
– В моем проекте ничего подобного не было, – смеялся Алексей Викторович, пожимая руки рабочим при приветствии.
А накануне Щусев и Наджаров совершили целое кругосветное путешествие по многочисленным каменоломням, объехали Украину, Урал, Карелию. Отбирали не только лучшие сорта гранита и мрамора, но еще лабрадор и порфир.
В поездках бакинец рассказывал о своей жизни, как погиб его отец, спасая из ледяного горного потока двух юношей; как он выучил идеально немецкий язык, чтобы учиться инженерному искусству в Германии; как после революции благодаря давней дружбе с Авелем Енукидзе получил место в отделе загородных владений ВЦИК и в Управлении Кремля.
Щусев в ответ рассказывал:
– Мой отец умер от многочисленных болезней. А сразу за ним, на следующий день, удар сразил маменьку Марию Корнеевну, и она тоже скоропостижно скончалась! Исполнилось ее собственное пророчество, что без мужа не сможет прожить. Я тогда учился в восьмом классе гимназии, старший брат Сергей – в Одессе на естественном факультете университета, Петр – на первом курсе Петербургской Императорской военно-медицинской академии. А младший Павлик только-только в гимназию пошел. Сестра работала в Бессарабии земским лекарем, вышла замуж за человека по фамилии Поручик и стала Марией Викторовной Поручик. Помнится, на погребение собрался весь Кишинев. Оплату похорон взяли на себя братья матери Матвей и Василий Зозулины. Оба к тому времени давно жили в Кишиневе. Матвей Корнеевич стал председателем Кишиневской земской управы. Василий Корнеевич работал инспектором прогимназий. Благодаря дядьке Матвею земство не только добавило денег на поминки, но и взяло на себя плату за дальнейшее обучение мое и Павла, по шестьдесят рублей в год за каждого. Дни похорон я запомнил как нечто, во что невозможно поверить. Ладно еще отец, изъеденный болезнями, а мамочка, совсем же не старая, сорокалетняя, жить да жить… Мне казалось, она полежит в гробу, исполнит некую роль в знак почтения к мужу, но на кладбище оживет и встанет из гроба. Но опустили отцовский гроб в могилу, а она так и не встала, и ее тоже принялись опускать в землю и закапывать. Павлуша кричал, рыдая: «Мамочка, папочка!» Мы, старшие братья, держались. Слезы текли из глаз, но мы не рыдали и не кричали. Мария стояла вместе с мужем чуть поодаль, закрыв лицо платочком. Мне тогда вспомнилось, как на уроках истории говорили о древних славянах, якобы те закапывали жен вместе с мужьями. Я, правда, в такую чушь не верил. Но вот теперь мою родную и милую мамочку погребли вместе с мужем. На похороны пришел и мой любимый учитель рисования. Вид у него был такой, будто он потерял самого близкого человека. Подойдя ко мне, он прижал меня к себе, хотел что-то сказать, но не смог. И тут я вспомнил, что портрет мамы, висевший в кабинете отца, рисовал много лет назад именно он, Николай Александрович. Тогда я понял, что бедняга был влюблен в мою маму.
В Житомирской области на Головинском карьере Щусев и Наджаров нашли необычный черный лабрадор с васильками – сверкающими искрами вкраплений василькового цвета. Извлекли монолитную шестидесятитонную глыбу, выволокли ее на катках, сделанных из молодых дубов. Из Москвы прислали восьмиколесную мощную телегу, каждое колесо шириной более полуметра. Двумя тракторами дотащили лабрадор до железной дороги. Расстояние в шестнадцать километров преодолели за восемь дней! Дважды телега опрокидывалась, а следы от ее колес оставались полуметровой глубины. По железной дороге везли на шестнадцатиколесной платформе, которую отыскали на Ижорском заводе. Во время германской войны платформа из Петрограда в Севастополь перебрасывала подводные лодки.
Приехали на Киевский вокзал, но побоялись, что под тяжестью диковинного лабрадора обвалится Бородинский мост, и перегнали на Ленинградский вокзал, а уж оттуда за несколько часов ночью перевезли глыбищу к месту ее будущей славы.
В это время уже давно шли работы, с утра до вечера звенели над Красной площадью молотки каменотесов. Щусев постоянно приезжал смотреть, а заодно и послушать музыку камня.
– Будто великан играет на гигантском ксилофоне, – сказал ему однажды каменотес Любимов, один из лучших в бригаде.
– Тяжело работается? – спросил его Алексей Викторович.
– Мы привычные, – махнул рукой тот. – Нелегко, конечно. Вон сколько шпунтов притупишь, пока один метр обработаешь. Беда!
А в полировальном бараке – гудеж и визг, каменная пыль висит постоянно. Три дня уходит на обработку одного квадратного метра поверхности камня, и это если камень не повышенной твердости. А таких квадратных метров предстояло обработать около трех тысяч! То бишь три квадратных километра.
Черный лабрадор с васильковой искрой после обработки потерял двенадцать тонн. Тверские гранитчики Митянов и Тургин вырубили на нем гнезда для пяти букв лаконичного псевдонима и вставили эти буквы, высеченные из красного кварцита. Четырьмя железнодорожными домкратами и множеством обычных установили идеально отесанную глыбу над входом. Щусев следил:
Представители государственного и партийного руководства страны со строителями Мавзолея у главного фасада. В верхнем ряду пятый слева – А. В. Щусев, седьмой – А. С. Енукидзе, восьмой – К. Е. Ворошилов
1930
[ГНИМА ОФ-5269/2]
– Осторожнее! Бережнее! Мне тут Митяек не нужно.
Теперь наверх вели ступени слева и справа, но трибуна отныне будет из монолита.
В отличие от всех остальных плит облицовки, весящих от одной до десяти тонн, лишь черный лабрадор постамента под саркофаг весил двадцать тонн. Общий вес мавзолея составил десять тысяч тонн. Это тебе не доски и бревна!
Три года пообещал Наджаров, а сделали гораздо быстрее – за год и четыре месяца. Легче, чем рассчитывали, нашли все необходимые каменные материалы, живее доставляли их в Москву, а рабочие вкалывали каждый за троих, желая показать свое рвение.
Алексей Викторович Щусев
1920-е
[ГНИМА ОФ-5930/28. ГосКаталог 8220633]
Весной 1930 года мавзолей стал поверх кирпичных стен надевать на себя гранит и мрамор, а к осени уже был полностью готов.
Внутри – траурный зал в форме куба с гранями длиной по десять метров, ступенчатый потолок, посередине саркофаг. На стенах – зигзаги из красной смальты, как бы знамена. По периметру зала – широкая черная полоса из лабрадорита, на нее поставлены красные порфировые пилястры. Сама пирамида мавзолея состоит из пяти разновысоких уступов, на самом верху – портик в виде крытой галереи, образованной колоннадой.
А когда стоишь перед входом, изумрудно-малахитовая шапка Сенатской башни ложится на чело мавзолея, как драгоценный старинный колпак.
К тринадцатой годовщине Октябрьской революции все было готово для открытия усыпальницы.
В октябре 1930 года москвичи только и повторяли, что погода сошла с ума. После теплого бабьего лета уже в первых числах месяца внезапно грянула снежная буря, навалился собачий холод. «Москвотоп» постановил включить отопление пятнадцатого, а до этого жители советской столицы мерзли в своих домах, больницы заполнялись простуженными, а то и с воспалением легких. У Щусевых, конечно же, простудилась слабенькая Лида. Следом за ней слег с высокой температурой Миша. Петр ходил возбужденный, первый признак приближающегося психического срыва, смеялся над сестрой и все повторял пушкинскую строчку:
– Здоровью моему полезен русский холод!
Щусев нервничал в ожидании дня приема мавзолея правительственной комиссией. Все уже готово, но Сталин отдыхает в Сочи, вот-вот приедет, однако его все нет и нет. Наконец председатель комиссии Ворошилов сообщил Алексею Викторовичу о возвращении вождя. И тотчас осень в Москве преобразилась, резко потеплело, разрушив неутешительные прогнозы Бюро погоды, а когда дали отопление, в промерзших московских домах теперь стало жарко.
– Ну вот, он приехал и сочинское тепло к нам привез, – сказал Щусев. – Гляньте, какое солнце! Снега и след простыл.
Но в день приемки объекта снова похолодало, небо нахмурилось, того и гляди снова снег повалит. Петра к тому времени уже отвезли на лечение в клинику, Лида и Миша остались на попечении у Авдотьи, муж и жена Щусевы присутствовали вдвоем. Волновались долго, а все прошло быстро. Ворошилов показывал Сталину все снаружи и внутри, Алексей Викторович следовал за ними по пятам, готовый к ответу на любой вопрос, а когда весь мавзолей обошли, Сталин посмотрел на Щусева и сказал:
– Ну что же, товарищ Повелитель камней, поздравляю. Вы, кажется, хорошо справились со своей задачей. Айда обедать в кремлевской столовке.
И они отправились в Кремль. Алексей Викторович ожидал увидеть хоромы, но столовка оказалась отнюдь не ресторанного типа, весьма скромная, столы, накрытые льняными скатертями, сдвинуты в один ряд. Да не так-то и много собралось народу, из десяти членов Политбюро только Сталин, Ворошилов, Каганович и Молотов. Все они с женами определились на одном конце стола и сюда же усадили Алексея Викторовича и Марию Викентьевну. Стали произносить тосты за революцию и Ленина, за наше прекрасное советское отечество. Дошла очередь и до архитектора. Он сказал:
– Когда умер мой отец, я решил, что пройдет время, и на его могиле я построю большую усыпальницу. А в итоге построил мавзолей человеку, которого все мы называем отцом Страны Советов.
– Коротко и красиво сказал! – похвалил Сталин, после чего разговор оживился, все как-то раскрепостились, и Ворошилов спросил: